нормально
Название: Домой
Автор: Schein
Рейтинг: R
Персонажи и пейринги: Гаррус/ф!Шепард, Вега, Джокер, Кайден, Тали, Солана Вакариан и др.
Жанр: ангст, херт-комфорт, драма, экшн
Размер: миди
Аннотация: тайм-лайн - после МЕ3. Это еще не пойдет для обложки, но уже напоминает лицо. Это еще не вполне счастье, но, вроде, похоже на жизнь.
Статус: в процессе
читатьВега
Бывают такие победы, которые больше сходят за поражения. Это если дело было труба, и выиграно оказалось по чистой случайности. На чистом энтузиазме. Никто этого толком и не ожидал.
Небо над шестым жилым кварталом черное. Лучи света не пробиваются. День, ночь — наверху в любое время непроглядное полотно, завеса пыли, дыма, осколков разрушенных кораблей. Жилые кварталы освещаются прожекторами, похожими на белые солнца. Меловый слепящий свет. Холодный, мерзлый, под ним все кажутся трупами, а трупы — фарфоровыми куклами, измазанными кровью.
Красной, синей, зеленой, рыжей. Улицы Лондона заляпаны радугой. Отряды экспертов, и спасателей, и врачей снуют с ничего не выражающими лицами, роются в грудах камней, следуют за радугой. Ищут признаки жизни под каменными и мраморными плитами. Их называют «уборщики».
Тяжелые грузовики развозят бетонные блоки. Их называют «дома». Или «временное жилье». На каждый — по десять-пятнадцать единиц. Это люди, турианцы, кварианцы, кроганы, азари. Некоторые блоки объединяют между собой, создавая просторные помещения, напоминающие закрытые фабрики или тюрьмы. Это «больницы».
В первые две недели, в основном, умирают от ранений. Начиная с третьей недели, беспокойство вызывает голод. Декстро-голод.
В начале третьей недели «Нормандия» швартуется на окраине пепелища, в центре которого высится слегка подпаленный Биг-Бен. Кораблю организуют достойный прием. Команде предлагают завтрак перед вручением наград. Медали на кителя. Ордена, чтобы было, что положить на полку. «Благодарим за победу». Журналисты записывают, камеры подмигивают объективами. Адмиралы подходят для рукопожатия. И потом они все вместе отдают честь.
Фотография на память. Чтобы было, что закинуть в ящик стола.
«Благодарим за победу» — это говорят всем, кто принимал участие. Даже бортовым мойщикам посуды безымянных кораблей. Которые никогда не сходили на берег.
Начиная с третьей недели, кварианские адмиралы и турианский примарх принимаются наседать на Хакета. Им надо, чтобы были отстроены ретрансляторы. Кроганы и азари могут подождать, их родные миры не сойдут с орбит, но кварианцы и турианцы скоро умрут от голода.
Хакет говорит это Щербатому, когда тот обращается к нему за помощью. Что лучше бы, мистер Вакариан, вы заботились о своих людях, чем о жизни, вероятно, уже потерянной.
Он говорит о Шепард.
Вега по стойке «смирно» стоит за плечом Вакариана. Не Хакета. Кто бы мог подумать, что после всего этого дерьма он будет служить новоиспеченному турианскому адмиралу. Кто бы мог подумать, что искать Шепард отправится турианский адмирал, а не человеческий.
Голос Вакариана мог бы точить металл. Высекать ебаные статуэтки из стали. Он говорит, что после всего, что сделала, Шепард заслуживает стоять в списке ваших дел выше всех гребаных приоритетов Альянса. Они долго спорят.
Но у Хакета действительно много проблем. Лидеры рас вместе со своими армиями застряли на его планете. Разрушенной, лишенной ресурсов. С черным небом и прожекторами, расставленными через каждую сотню метров.
— Лучше бы вы думали о том, как бы вы сами пережили завтрашний день, — повышает тон Хакет. — Вы разозлены и разбиты, и не видите всей картины. Это, — он тычет пальцем в сторону окна, — наш единственный приоритет. Нам дан шанс на будущее, и это — единственная возможность не упустить его. Она поняла бы это. Вы, вижу, нет.
Когда Гаррус резким шагом уходит из центрального альянсовского штаба, Веге приходится перейти на легкую трусцу, чтобы не отстать.
Четвертая неделя, и он стоит в кухне своего бетонного блока, называемого домом, глядя в окно. Жилой квартал номер шесть пропитан пылью, завеса дыма и гари наверху атмосферы по-прежнему не дает пробиться солнечным лучам. Растения дохнут. Тропики держатся на последнем издыхании. В городах отовсюду — звуки двигателей, и дрелей, и молотков. Отовсюду — голоса. Обеспокоенные. Отчаянные. Разбитые.
Ни одного — счастливого. Опьяненного победой. Празднующего.
Слишком много людей, и они беспокоятся не о том, что им негде спать, потому что нельзя отстроить цивилизацию за две недели. Они беспокоятся о том, что не работают похоронные службы. Слетели все коммуникаторы. Они хотят похоронить своих мертвых и услышать своих живых, но не могут получить ни того, ни другого.
Когда проводишь несколько лет в постоянной погоне за ускользающим мизерным шансом и, наконец, ухватываешь его, ценой миллионов жизней, надеешься, что это дерьмо себя оправдает, и ты получишь настоящую победу. Или, хотя бы, сможешь уснуть без кошмарных снов.
Вакариан говорит:
— Могло быть хуже.
Он не ел с неделю. Вега знает, потому что из-за планирования поисковой операции Гаррус делит с ним жилье здесь, в человеческом квартале. Вакариану из-за высокого ранга в Иерархии выделили довольно неплохой запас декстро-продуктов. Мог бы прожить добрых двенадцать месяцев на это, если бы захотел. Но он передал свою еду турианской медицинской станции, где было туго с запасами. То есть — первой попавшейся. За неделю Вега ни разу не застал его за завтраком, или обедом, или ужином.
Вакариан склоняет голову к одному плечу, потом к другому, разминая шею, движение тяжелое и усталое. Вега пьет темное пиво, перед турианцем на столе стакан воды.
— Земля могла быть уничтожена, — говорит он. — Вместе с основными силами галактики, застрявшими на ней. Тогда даже исчезновение Жнецов не дало бы надежды тем немногим, кто разбросан по дальним углам Вселенной.
— Оптимистично, — хмыкает Вега, — не знал, что в тебе это есть.
— Мы живы, — Вакариан пожимает плечами, — это то, ради чего мы вели войну.
Вега кивает. Да, это так. Живы. Больше, чем все, на что они надеялись месяц назад.
Вакариан встает, вызывая омни-тул, коротким треском оповестивший о новом сообщении. Вега поднимает взгляд вовремя, чтобы увидеть, как он пошатывается. Легкая потеря ориентации в пространстве. Может, от голода, или от пренебрежения рекомендациями врачей — это с ним случается. Вега почти по привычке встает и подхватывает его за спину, но турианец уже крепко держится на ногах, и что-то в его прямой спине, или непроницаемом, неподвижном лице говорит Веге, что он не нуждается в помощи.
— Виктус, — бормочет Гаррус, глядя на оранжевый интерфейс, будто ничего не произошло. — Дает корабль. Фрегат В-класса. Да неужто, черт возьми, - он, похоже, набирает ответ, вслух обращаясь к Веге: — можем выдвигаться.
— Так просто? — Джеймс приподнимает брови. — Никакого бюрократического дерьма с оформлением тебя капитаном, набором команды и так далее?
— Есть плюсы в том, чтобы быть правой рукой примарха, — отвечает Вакариан, в его голосе тень неприязни. — И в послевоенной разрухе. Он дает добро брать на борт любые расы. Я сообщил Рексу и Джокеру. Аленко, естественно, — тень разрастается до отчетливой ноты. — Без Спектра на борту руки будут связаны. На этом пока все.
Он смотрит на Вегу в не особо заинтересованном, но — ожидании.
— Тали захочет лететь, — прикидывает Джеймс, — Лиара, Явик. Заид. Джейкоб и Самара. Черт, да все, с кем она работала, — он чуть усмехается, — надеюсь, на твоем фрегате много коек.
— Мы будем копаться в развалинах, Вега, в этом деле не нужна армия, — Вакариан касается лба, вроде, почесывая, но Джеймс думает, что это боль. — Напиши Лиаре — ее знания пригодятся. Грюнту.
— Грубая рабочая сила?
— Тебе в напарники. Явик не помешал бы, если понадобится считать информацию с какого-нибудь пятна крови.
— Ладно, — говорит Джеймс, — я составлю список и разошлю пригласительные открытки.
Вега проглатывает продолжение фразы. «А ты, может, поешь. Органики иногда едят». Или «поспи».
Но это чушь. Это не нужно.
Просто… чертовы воспоминания. Гноящиеся, подтекающие сукровицей. Неясно, обернется ли шрамами или гангреной.
Чаквас заставляет его сесть и проводит осмотр. Стоит устроить задницу на мягком матрасе, как Вега понимает, что хочет спать. Черт, он отдаст руку за восемь часов бессознательной тишины. Возможно, даже свою.
На соседней койке лежит Вакариан. Над ним доктор сжалилась — вколола хорошую дозу какого-то декстро-седатива. Вега спрашивает, кивнув на него:
— Насколько плохо?
И жалеет о вопросе через секунду. Голос Чаквас говорит: плохо.
— Не знаю, что там стряслось, но надеюсь, что мне не придется выскабливать осколки его реберных пластин из легких.
— На нас упал «Мако», — глухо говорит Вега. — Возможно, вы там найдете и его осколки.
«Держи его», — сказала Джеймсу Шепард. Последний гребаный приказ. И он, похоже, облажается.
Гаррус выключает омни-тул. Он говорит:
— Будь готов завтра утром, часам к шести по здешнему времени. Я… сегодня хочу увидеться с сестрой, а завтра можно разобраться с этим фрегатом.
Вега кивает. Коротко ерзает, меняя позу, и смотрит мимо турианца, подавая голос.
— Ты тут опять чуть не отключился, кстати. Не знаю, как часто вы, ящерицы, едите, но мы через семь дней чувствовали бы себя не очень хорошо.
Вакариан смотрит на него бессмысленным взглядом. Он не понял.
— Тебе лучше поесть, — говорит Вега.
— О, — Гаррус хмыкает. Почти усмехается. — С чего это тебя беспокоит?
— Просто подумал, что рановато хоронить тебя.
Что-то в этой фразе произвело не тот эффект, на который Вега рассчитывал. Она прозвучала совсем… не так, как нужно.
— Да, пока рановато. — голос Гарруса не нравится Веге. Одно мгновение, и все снова нормально. — Спасибо за заботу, Джимми. Не знал, что в тебе это есть.
— Я полон сюрпризов.
— Это — знал.
Вега усмехается, качнув головой. С десяток секунд молчат. Он думает о «Нормандии». О медицинском крыле и ангаре, набитых ранеными. О женщине в Лондоне, подорвавшейся на мине — она несла солдатам ящик медикаментов. Вега хотел спасти ее. Так хотел. Не смог.
Он думает о Шепард. У нее были глаза цвета виски. И дурацкие веснушки на носу и щеках. Как у Лолы.
— Ты тоже возьми отгул, — негромко говорит Вакариан. — Лагеря не рухнут, если ты прекратишь работать там.
— Да если бы я работал. Воду умирающим ношу. Я больше хорош по части нанесения ран, а не заживления.
Голос немного надломился, и Вега мысленно ругает себя. Вакариан смотрит на него чуть искоса. Левый глаз скрыт под мерцанием визора. Вега чувствует себя так, будто его сканируют и пропускают сквозь фильтры. То еще ощущение, но он привык.
— Даже без Жнецов в этой галактике всегда будет, в кого пострелять, — Вакариан отводит взгляд, — не принимай это за ранний уход на пенсию.
Вега хмыкает.
— Я мог бы попробовать… переквалификацию, — говорит он, бросив хмурый взгляд в окно. — Строителем, например. Или инженером.
— Не в обиду, но ты ни хрена не смыслишь в железе, Джимми.
— Да, ты прав. Я хорош в одном. Останусь в N7 и буду блюсти ебаный порядок в галактике. Кто-то же должен после…
Он осекается. Вакариан чуть дергает мандибулами. Этому жесту нет человеческого эквивалента. Не усмешка, не оскал. И все же Джеймс интуитивно понимает его. Так морщатся от неожиданного укола, от «дружеского огня».
Он не может придумать ничего, что сказать теперь. Извиниться? Нет смысла. Из открытого окна доносится шум двигателей строительных машин. Грузовики развозят дома. Свет прожекторов, если всматриваться, мелко, часто моргает, от пепелищ местами валит зловонный дым. Кровавая радуга разлита по улицам. И слышны голоса. Ни одного — довольного жизнью.
Все это так называемое празднование больше похожа на траур, и нет ничего, что может смягчить его. Шепард нет. Слишком велика вероятность, что поисковая операция не увенчается находкой чего-либо, кроме обгоревшего мертвого тела. И Вега понимает это. Слишком хорошо, чтобы обратить внимание на турианца, сидящего напротив. На дыру у него в груди. Вега просто забыл.
Правда в том, что Вакариан тоже понимает. Он допивает воду и поднимается с места. Бросает взгляд на то, что за окном. Выходя, он говорит:
— Заид написал, что заглянет к тебе с двумя бутылками виски. Отпраздновать отправление.
— Черт, — Вега проводит ладонью по лицу, — этот мужик пьет машинное масло, а не виски.
— Сочувствую.
— Ни хрена подобного.
— Ну да, мне плевать, — Гаррус слегка разводит мандибулы, — завтра в шесть, Вега.
Джеймс салютует ему ополовиненной кружкой.
— Сэр, есть, сэр.
Солана
Они договорились встретиться у входа в турианский квартал, квартал номер два.
Носки ее туфель покрыты налетом каменной пыли. Если всматриваться, можно увидеть потемневшие песчинки. Это вчерашний дождь, или чья-то кровь. Ее черное приталенное пальто стало слишком свободным. Она допивает энергетический стимулятор. На Земле налажено настоящее производство декстро-пищевых заменителей.
Ее пальцы немного дрожат, когда Гаррус приближается. Когда он оказывается рядом, на расстоянии шага, в банке остается только на самом дне. Возможно, он хочет обнять ее, но она стоит неподвижно, защищаясь энергетиком в своей руке. Уставившись в носки туфель.
Больше похоже на кровь.
- Привет, Сол, - с мягкостью, которую она давно забыла, говорит ее брат, и она нехотя поднимает голову.
Его лицо просто кошмарно.
- Значит, ты опять улетаешь? - спрашивает она.
И это так похоже на их прошлую встречу, и позапрошлую, и ту, что была до нее, что Солана смеется. Не может остановиться. Гаррус продолжает смотреть на нее, вся левая сторона его лица выглядит, как ободранный череп. Он не подхватывает. Только глухо отвечает:
- Да.
Как в прошлую встречу и ту, что до нее, он даже не пытается оправдаться. Он Гаррус Вакариан, вы о нем наслышаны. Игроки его лиги не должны объяснять - галактика должна им. Вы должны. Они спасают вашу жизнь, принимайте это молча и оставьте свои пожелания тем, кому не плевать. Что вам, скажем, всю жизнь нужен был брат, а не защитник, сражающийся за вас в другой сраной галактике.
- Если честно, я надеялся, что ты захочешь присоединиться, - негромко произносит Гаррус, и Солана улыбается, глядя в его голубые глаза - единственное прекрасное, что осталось в его изуродованном лице.
Она смотрит в них и улыбается. Улыбается.
Год назад она сидела в палате, сгорбившись, и ее горло сдавливало отвратительными едкими спазмами. Женщина на постели была больше похожа на мумию. Высохшую, будто от нее осталось процентов тридцать. Но она еще дышала. Насмешка природы.
Солана видела, как ее мать сделала последний вдох.
После того, как в сто тысяча девятьсот девяносто девятый раз спросила:
- Я вас знаю?..
Солана держала лицо, но спазмы начали ее душить.
В тот день, и после, когда отпевали уход матери к Духам, Солане нужен был ее старший брат. Но его не было. Как всегда.
Ночью после отпевания, лежа в своей постели, пока за стеной давился рыданиями отец, считая, что она не слышит, Солана думала, что лучше бы Гаррус был мертв. Она мечтала. С маниакальностью. Фантазировала, будто он, на деле, погиб при исполнении в СБЦ. Убит во время миссии на «Непоколебимом». И никогда не встречал человеческого спектра. Никогда не предавал свою семью.
Она ненавидела себя за эту безумную мысль так остро, что впивалась когтями в собственные плечи, ее трясло от гнева, отчаяния, боли, синими струями текущей из-под пальцев.
А он звонил раз в несколько месяцев, чтобы сказать, что хотел бы чем-то помочь. И услышать в ответ: не стоит.
Когда Сипритин был в огне, и отец пытался найти место на любом дерьмовом эвакуационном корабле, чтобы увезти ее, истекающую кровью, не способную самостоятельно пройти двух метров, и когда она, опираясь на него, закричала, ударив себя кулаком по бедру сломанной ноги, закричала страшно и истошно, и отец вцепился в нее, как вцеплялся в ее мать, когда та в очередной раз умирала - в тот момент Гаррус был за световые годы от них. Как в любой другой. Как всегда. Он был с Шепард.
И сейчас, когда все закончилось, и он снова исчезает, не успев появиться, Солана не чувствует ничего.
Ровным счетом.
Она вымотана, в ней больше нет проводов, которые могли бы еще коротить. Сколько энергетических стимуляторов не разбавляли бы ее кровь, она - выжатый кусок тряпья, которым оттирают пятна со стен. С циферблата этих нелепых часов, высящихся в центре этого разрушенного города.
Ее пальто свободно, но сидит хорошо. Дорого. Ее туфли измазаны, но осанка пряма. Ее глаза глядят на брата, и будто бы не видят. Будто бы его не существует.
- Нет, - говорит Солана. Ее субгармоники звучат, будто она отказывается от салфетки в ресторане. Будто она говорит что-то столь незначительное. - Нет.
Она говорит:
- Разберись с этим. - и прикрывает глаза. - Надеюсь, ты найдешь то, что ищешь.
Она лжет.
Она хочет, чтобы он не нашел ничего. Чтобы его человеческий спектр, женщина по фамилии Шепард, святая Шепард - была так же мертва, как их мать.
Солана чувствует смутное, тянущее желание впиться когтями в плечи. Почувствовать боль. Но это больше не дерет ее. Тело кажется таким тяжелым. Мысли в голове - такими туманными. От голода или усталости.
Она смотрит на своего брата, спасшего Палавен, защитника из чужой сраной галактики, как на пустое место.
И когда она уходит, он делает вслед за ней несколько шагов, все менее настойчивых, пока не останавливается. Это хорошо, что она не видит его лица. Она не хочет знать, какое на нем выражение. Никакое не было бы правильным. Ничего, что бы ни произошло, не приведет мир в порядок. Ее мир. Всё так безнадежно утеряно.
Она почти слышит, как он окликает ее. «Сол». Но этого не происходит.
Турианский квартал номер два находится от человеческого номера шесть на расстоянии семи километров.
Аленко
Если кто-то чихнет в холле центрального штаба, эхо разнесется на метры. Тишина, что называется, мертвая. Пять отключенных коммуникационных терминалов расставлены в ряд, оканчивающийся двумя автоматами горячих напитков. Там есть кофе всех сортов, энергетики и лево-стимуляторы на любой вкус. Бодрящие, насыщающие, успокаивающие, заставляющие забыть о том, что вы потеряли семью, ваш дом разрушен, и последнюю пару ботинок съели голодные ворча. Коммуникаторы не работают, но экраны автоматов мерцают в робком подобии жизни. Никто не подходит к ним. Будто пить кофе в такое время - просто неприлично.
Кайден устало мажет по кнопке двойного эспрессо, покашливая в кулак. «Кх-хем». Звук отчетливый, как лязг упавшего скальпеля в морге. И никто точно так же не обращает внимания.
Он подхватывает сумку и выходит из здания штаба. Улицы наполнены разнообразием звука и неестественно белым светом. Кайдена едва не сбивает броневик, выполняющий роль грузовой машины, когда он пытается обойти взорванную траншею.
Спустя два квартала и двадцать семь минут ходьбы перед Кайденом тормозит аэрокар. Дорогой, отполированный, с тонированными стеклами. Дверца отъезжает с механическим скрипом, и Хакет вылезает из пассажирской части салона, придерживая фуражку. С другой стороны показывается телохранитель. В форменном костюме. Ни единой царапины на лице.
Хакет говорит: отлично. Рад вас видеть. Вы нам тут очень пригодитесь.
Кайден кивает, слегка поморщившись и опустив взгляд в свой пластиковый стакан. Он ненавидит эспрессо. Этот на вкус, как блевотина. Все же он решает не бросать стакан в сторону перед носом у Хакета.
- Сожалею, адмирал, но у меня другие планы, - объясняет Кайден, и Хакет приподнимает брови, посылая ему Взгляд. Чтобы выдержать его, недостаточно быть Спектром Совета. Недостаточно быть Героем Галактики. Нужно плевать на последствия. Отречься от всякого подобия иерархии. Забить здоровый болт на все, что касается уважения. И карьеры.
Кайден допивает ослиную мочу из своего стакана. Прямо глядя в ответ. О, он это может.
У него был отличный учитель.
Хакет ровный, как шлифованный, покрытый свежей побелкой бетон. Его выцветшие глаза имеют не больше выражения, чем отражение неба в грязном стекле. Помедлив, он почти безразлично уточняет:
- Вы собираетесь лететь с Вакарианом?
Кайден кивает опять:
- На его миссии понадобятся полномочия Спектра.
- Вы будете во главе операции?
- Что? - он моргает. - Нет. Боже, нет. Это его миссия. Его корабль. Со всем, что натворил, я... не стал бы даже предполагать.
Кайден запинается, как студент перед приемной комиссией. Хакет не понимает, о чем речь.
Речь о Горзионте. Марсе. Нападении на Цитадель. Речь о пистолете, нацеленном Шепард в грудь. Кайден думает, что дело в кофеине. Его слишком много. Он перебарщивает с ебаным кофе, поэтому его трясет и швыряет из стороны в сторону, и его мысли крутятся вокруг Шепард, как свихнувшиеся планеты вокруг затухающего светила.
Его предательство так старо, что давно должно покоиться в земле. Но после войны оно вернулось в голову Кайдена, вонзилось в его черепную коробку.
Оно вернулось с исчезновением Шепард. С тем, как Вакариан низким и сухим голосом произнес «Добро пожаловать на борт».
Кайден забивает здоровый болт на рамки приличия и просто бросает стакан в сторону. Он готовится уходить.
Хакет следит за тем, как кусок пластика катится по ломанному грунту. Кайден уже отвернулся, когда он говорит:
- Предложите ему взять «Нормандию».
На несколько мгновений шумная улица становится тихой, как холл центрального штаба.
- Я отдам приказ вывезти ее к лондонским докам. Пришлю вам номер сегодня к вечеру.
Кайден оборачивается. Руки адмирала сцеплены за спиной. Глаза у него как будто ввалились. Рот - одна тонкая линия. Никто не знает, как долго Хакет не спал.
- Готов поспорить, ей будет приятнее оказаться на своем корабле, чем каком-то турианском фрегате, - после небольшой паузы Хакет добавляет: - привезите Шепард домой, Аленко.
Стакан натыкается на сколотый кусок дороги и, шатнувшись в сторону, замирает. Кайден выпрямляется, как должен. Как должно солдату. И отдает честь.
Джокер
«Нормандия» укомплектована почти привычно. В день вылета на борту было двадцать пять человек, и столько же осталось спустя три месяца полета на сверхсветовой. Галактика без ретрансляторов - как затянувшаяся пробка на аэро-трассе. Состаришься раньше, чем доберешься до магазина.
Джокер очень смеялся в первый день, когда Гаррус мерил шагами зал совещаний и повторял: «проваливайте», «турианский исследовательский корабль отбывает утром с Цитадели на Землю - можете поймать попутку», «вы не должны этого делать, и лучше поймите это сейчас, потому что завтра я не повезу вас домой». Все стояли вокруг стола и слушали. Джек не пыталась полить кого-либо дерьмом. Грюнт молчал. Никто не сошел с корабля в тот день. Никто не выглядит так, будто хочет сойти сейчас.
Поисковые операции в системах, по которым стрелял Горн, проходят примерно каждый месяц. Исследованы всего три. Поиски не принесли ничего.
На корабле зарождается инфекция, блуждающая в воздухе, переходящая от одного члена экипажа к другому. Инфекция беспокойства. Болезнь предчувствия, закравшегося под воротник, холодящего позвоночник.
Они приходят к Джокеру, чтобы убить симптомы. Пара дурацких шуток - и можно протянуть еще день-другой. Это его работа здесь. Помимо управления кораблем. Он – новая Келли Чемберс.
Корабль твой, говорит Гаррус.
Не поцарапай краску.
Джокер все ждет, когда он скажет «мне пора идти».
Вряд ли кто-то подозревает, насколько это порой заебывает. Он может торчать в своем кресле сутки напролет, слушая Wise Brother и глядя в разукрашенную россыпью звезд тьму за стеклом, к нему будут подходить ребята, спрашивая о чем-нибудь, жуя энергетические батончики и предлагая принести ему, - это может продолжаться неделями, месяцами, и никто не задаст вопроса, на который ему так хочется дать ответ.
Они не спрашивают: в порядке ли ты?
Они спрашивают об этом друг друга, но не его. А ему так хотелось бы. Ну же. Спросите его. Ты в порядке, Джокер?
Знаете, что он скажет вам? Он настолько в порядке, насколько маленькие птенцы голубей, которых погрызли кошки. Видели таких? Маленькие птенцы, комочки пуха, и у них оторваны крылышки, выломаны лапки или выцарапаны глаза. Они открывают и закрывают свои маленькие клювики. Они отчаянно зовут маму. Они хлопают обрубками в попытках взлететь.
Однажды Джокер увидел такого. Ему было двенадцать, и это было на кладбище. Его мать как раз опускали в землю, когда он услышал этот крик и полез в куст. Раздвинул ветки, а там это. Окровавленный комочек пуха без крылышек. Мальчишка, наверное, казался ему огромным монстром, если он вообще мог видеть. Он кричал, а Джокер замер и ничего не мог сделать. Он испугался. Не знал, как подступиться. А птенец все кричал. Целый мир не слышал его, будто не существовало ни крика, ни отгрызенных крылышек, ни выцарапанных глазок, ни его страшной боли и неспособности это прекратить.
С того момента где-то внутри Джокера живет такой маленький птенец голубя.
Он кричит, и кричит, и кричит. Но никто не слышит его.
Он хочет сделать что-нибудь. Что угодно, что Гаррус потребует. Но он требует только – не делать ничего.
Шепард и Вакариан – они стоят друг друга.
Его ноги рассыплются, если он начнет отстукивать ритм Wise Brother. Хочется размять их, ведь за двенадцать часов в одном положении вместо мышц и сосудов в них должно быть кровяное желе, но он обязан вести хренов корабль и пришвартоваться на очередной хреновой планете, на которой у них очередная хренова поисковая операция.
Для выполнения которой с «Нормандии» сойдет отряд.
Которая окончится очередной хреновой неудачей.
И Вакариан вернется с лицом, будто постоял над свежей могилой.
И когда его спросят: «ты в порядке, капитан?», он скажет: «конечно».
Джокеру нужно проветриться и предотвратить атрофию икроножных мышц, так что он гуляет по кораблю и болтает с экипажем. Когда ходит, он как Русалочка. Несмотря на спец-экипировку, каждый шаг причиняет боль. Она лишь немного отвлекает от дерьма, скопившегося в груди.
Тяжесть потери. Звук исчезнувших голосов. Его бессменная, безукоризненная бесполезность.
Корабль твой, Джокер.
Не поцарапай краску.
Как насчет того, что я проебу команду и дам волю церберовскому ИИ?
Как насчет того, что я поведу себя как кретин, и ты обнаружишь себя болтающейся в открытом космосе среди обломков?
Как насчет того, что я выполню твой идиотский приказ об эвакуации под носом у Разрушителя, и уведу корабль, на борту которого нет тебя?
Потому что, ты знаешь, я могу.
Я, блядь, могу.
- Джокер! – голос Шепард в его наушнике. – Джокер, как слышишь?
Он касается наушника пальцами. Во второй руке у него кружка британского эля, заныканного в одном баре на Силверсан Стрип. Он попивает пивко, пока коммандер рискует задницей.
- Слышу тебя, прием, - Джокер отхлебывает.
- Мы возвращаемся на борт, нужен мгновенный старт, - голос Шепард, как всегда, когда она на задании, резок и спешен.
- Только не говори, что вы ведете за собой толпу твоих слюнявых фанатов.
- Точно, и в их колымаге несколько тонн тротила.
Джокер осуждающе цокает языком.
- Будем подниматься – кинешь в них зажигалку.
Шепард отсыпается, Шепард обходит команду, Шепард трахается с Вакарианом. Некоторые шепчутся, что не с ним, а с доктором Т’Сони.
Это боевая любовь, это настоящая смертельная страсть. Вообразите только трах после хорошей битвы!
Доктор Т’Сони не выходит из своей каюты, смотрит в экраны, смотрит в экраны, ссыпает кружки снотворного на ладонь, рассылает сообщения, прочесывает источники.
Тали пытается понять, что сделал Горн. Помимо того, что пронес волну темной энергии по Млечному Пути, расхреначив ретрансляторы и синтетиков. На «Нормандии» один отключенный гет и один робот, выглядящий, как мертвая женщина.
Тали перенесла матрас с одеялом в ядро ИИ.
Вакариан стоит позади кресла пилота, сцепив за спиной руки. Он часто сюда приходит. Бывает, в ночные смены Джокера.
Он кидает особенно много идиотских шуток в присутствии Гарруса. Чем выше уровень дерьма, в котором они погрязли, тем больше сарказма в минуту Джокер выдает. Думая, что капитану точно нужна доза лекарства побольше, чем остальным. Вакариан не смеется, даже не улыбается, и, наверное, думает, что Джокер забывает принимать таблетки, но все равно приходит. Джокер думает, что лекарство работает.
Он думает о ней, отброшенной взрывом от тлеющих обломков.
О ней, оставленной в Лондоне. Спасшей им жизнь.
О членах команды, которые где-то в увольнении лечат ПТСР.
О мертвой женщине.
Говорит: я хочу сделать что-нибудь. Что угодно. Я хочу это прекратить. Слышишь?
Вакариан вдруг негромко переспрашивает:
- Что?..
- Что? – вторит Джокер. – О, забей. Я забываю принимать таблетки.
- Да, думаю, я заметил.
- Ну, тем веселее. Не волнуйся, я не врежусь в астероид. Пока ты на борту. Не хочу, чтобы правительство Палавена отгрызло голову от моего мертвого тела.
Вакариан усмехается.
Ему здесь больше нечего делать, нечего говорить, но какое-то время он продолжает стоять за пилотским креслом. Джокер чувствует. Он чувствует, что Гаррус его услышал. И кажется, что почти ответил.
Потом он уходит. Дверь с треском закрывается за его спиной. В рубке остается только гул двигателей. Wise Brother в наушнике Джокера молчит.
На коричневом карлике в третьем пункте их маршрута так много платины, что зонд не может вычленить ничего другого. Спустя час сигнал говорит о слабых признаках органики, сходных с человеческими. Вега надевает шлем, переглядывается с Явиком, и они выпрыгивают из Кодиака.
Полчаса поисков приводят к очень странной форме жизни. Это похоже на здоровую медузу, что-то среднее между ханаром и огромным плевком, растекшимся по скале. Явик заводит историю о своем цикле, где природа не кидала таких номеров. Вега подавляет вздох. Вакариан убирает винтовку за плечо и дает сигнал челноку.
Вторая планета в этой же системе — родина ханаров и спасительное пристанище дреллов. Короткая высадка, обращение к руководству, и никаких результатов.
Следующая остановка — через несколько световых лет и пару земных недель. Касуми жалуется на слабый сигнал экстранета. Последний сезон «Полицейских 2100» совсем не грузится.
Во время короткого обсуждения очередного провала в БИЦе команда удивительно оптимистична. Веге нравится этот настрой. Ребята верят, что найдут Шепард. Собственно, в этом не стоит сомневаться — если лететь по следам удара Горна, рано или поздно они наткнутся на правдивый сигнал. Но все почему-то уверены, что при этом она будет жива.
Вега не может вообразить условий, в которых она могла бы выжить. Он пытается представить день, когда они найдут ее, и видит только обгоревшие кости, разбросанные на квадратный километр, на незнакомых землях, где истреблена жизнь. Ему, нахрен, снится это.
Снится, как потом на борту они не могут найти Вакариана. Как в воду канул. И вот Вега поднимается в каюту Шепард. И вот находит его. С дырой в башке.
Если откровенно, Вега смотрит на Гарруса, когда они с половиной экипажа завтракают в столовой, и думает, что все к этому и идет. Вакариан выдрессирован, как самый примерный смертник. Давно смирившийся с грядущим расстрелом, дисциплинированно продолжающий приходить за пайком, разговаривать с тюремщиками, делать вдох, выдох. Он ест декстро-батончик со снайперским спокойствием. Отвечает на вопросы экипажа. Перекидывается колкостями с Заидом и ободряюще улыбается Тали. И кажется, что всё это — не ради себя. И когда дело будет сделано, он сможет взять отгул.
Отчетливый сигнал на следующей планете, говорящий о присутствии человека, приводит их к колонии, до того заброшенной, что люди там понятия не имеют, кто такая Шепард, и Жнецов называют «механическими монстрами». Ее следов там нет.
Тем вечером Вега подходит к бару и еще из-за закрытой двери слышит голоса. Один — Вакариана, второй — женский, приглушенный, надорванный помехами. Похоже, опять пытается связаться с сестрой. Похоже, сестра опять шлет его на три буквы.
Получасом позже они с Вакарианом понемногу выпивают в баре. Джеймс пьет старый-добрый ирландский виски, который можно будет достать, кажется, хоть в сраном аду через двести лет, а Вакариан открыл бутылку турианского бренди, присланного Виктусом в благодарность за… что-то. Посчитав, что выпито достаточно для душевного разговоре, Вега начинает:
— Когда я зашел, ты говорил с кем-то. Твоя сестра?
Вакариан кивает.
— Я думал, она полетит с нами, — негромко произносит Вега.
— Шанс был. Один к пятистам.
— Звучит паршиво. У вас что-то не так?
Гаррус усмехается сквозь тяжелый вздох, отставляя бутылку. Он говорит медленно, в его субгармониках звучит низкий скрип, который Вега научился понимать как сухую, прожженную горечь.
— Что у нас так? Из меня настолько же хреновый брат, насколько плохой лидер.
Вега хмыкает, покручивая в пальцах стакан.
Не так давно он нашел у Лиары досье на Вакариана. На всех, вообще-то. Не то чтобы он копался в ее терминале или вроде того. У Щербатого с семьей сложные отношения. Сестра думает, что он кинул ее на умирающую мать. Отец разочарован в нем после ухода из СБЦ и решения служить на человеческом фрегате, о чем сообщает в каждой второй семейной беседе по защищенному каналу. Они не знают ничего об анонимных пожертвованиях в госпиталь, где содержалась мать. Таких денег это место не видело с момента создания. Они не знают об уничтоженном отряде Гарруса или о том, кто снес ему половину лица.
Мир почему-то так устроен, что всех волнует только то, что ты делаешь или не делаешь для них. Что происходит с тобой — дело десятое. Даже если где-то под диваном на Омеге все еще валяется кусок твоей сраной челюсти, это ничего не значит. Это все жалкие оправдания. Ты не посетил, блядь, семейный ужин.
После того как Вега дал перебить свой отряд за данные о Коллекционерах, которые оказались потом никому не нужны, первое, что спросил его дядя, позвонив из своего дома, с берега Тихого Океана, было: «когда же ты, наконец, прилетишь к старику в гости, Джим?»
— Семьи — они все такие. Хороший ты брат или плохой. А что до лидерства… ну, Огонек говорила, на базе Коллекционеров вы делились на два отряда, и один возглавляла Шепард, а второй – ты, — припоминает Вега, глянув на Вакариана, — обошлось без потерь. Сейчас ты, вроде как, рулишь кораблем, и дела идут нормально. А, ну и да, еще ты спас Палавен, но это, конечно, мелочи.
Вакариан тихо смеется, склонив голову в характерной одним турианцам манере. Вега впервые видит его спину ссутуленной, а глаза — прикрытыми.
— Слушай, Щербатый, сколько тебе лет? — вдруг спрашивает Вега.
Гаррус скашивает на него ироничный взгляд.
— По ощущениям?
— По документам, Щербатый. По документам.
Мандибулы Гарруса на мгновение разлетаются в жесте, имеющем то же значение, что выгнутая человеческая бровь.
— Двадцать восемь. И?
Вега давится, виски льет через нос.
— Ты гонишь мне! — он больше сообщает, чем спрашивает, морщась из-за обожженной слизистой. — Двадцать восемь?
Гаррус притягивает бутылку бренди, с любопытством уставившись на Вегу.
— Я считал, тебе лет пятьдесят, — признается Вега, — не подумай, что я говорю, что с тебя труха сыплется, ты хорош, просто… это loco, мужик. Я старше тебя на полдесятка. Блядь, и почему у меня до сих пор нет корабля?
Гаррус прикладывается к бутылке. Когда ее дно стукает о барную стойку, он издает задумчивое «м-м». Низкий скрип в его субгармониках обретает немного насмешки.
— Может, потому что тебя не угораздило вляпаться в собственного капитана, принадлежащего расе, с которой твой народ недавно закончил мечом махаться. У меня все с этого и началось.
— Хороший аргумент. — говорит Вега. Через секунду он прищуривается и уставляется на Вакариана, силясь подавить смех. — Подожди, ты хочешь сказать, что стал крутым через постель?
— Ну… не намеренно.
— Лола тебя принудила, что ли?
Вега ржет, и Гаррус усмехается.
— Даже по турианским меркам, она довольно настойчива. — пару секунд он молчит, — не подумай, что я жалуюсь.
Отсмеявшись, Вега чувствует, что побаливает живот. Давно он так искренне не веселился. Представив, как Шепард прижимает Вакариана, который выше ее на голову и шире раза в полтора, к стене, он снова фыркает.
Когда Джокер по корабельной связи вызывает Гарруса и тот уходит, Вега допивает бренди и думает о его сестре. Он не знает, что там и как, но знает, что и как здесь. Он знает, что, блядь, Щербатый не заслуживает быть изгоем в своей семье.
«Держи его», приказала Шепард. Попросила Шепард.
Вега приканчивает четвертую стопку и направляется в каюту Лиары.
Если бы седативные препараты не замедляли реакцию и не ухудшали память, Лиара пила бы их пачками. Съедала бы по одной вместо завтрака, обеда и ужина.
У нее все время дрожат руки и иногда она просыпается, думая, что в темноте каюты кто-то есть. Почти видя темный силуэт на краю своей кровати. Человеческая женщина сидит на покрывале, подогнув под себя ногу, и насмешливо улыбается. Ее глаза как отмытый до блеска янтарь, в который вмерзли угольные кляксы зрачков; такие родные, такие важные; продать все, чтобы купить один день из прошлого. Всю информацию, всех клиентов, весь мир. Чтобы посмотреть по-настоящему при свете дня и почувствовать призрак вкуса меда на языке, такой у них цвет, так их взгляд обволакивает, укрывает, обещает, ручается. Так улыбка успокаивает, греет, разбивает с дребезгом на кривые осколки страх и сердце.
Эта операция — циклическая реакция. Планета — ничего. Планета — ничего. Геометрическая прогрессия. Планета — ничего.
Двадцать лет назад Лиара являла собой воплощенное терпение. Она носила свои камни для медитации в дорожной сумке. Неблагоприятный климат, одиночество, долгие вычисления, неудачные раскопки, исследования, заводящие в тупик. Ничто не могло потревожить ее. Потом мироздание нанесло по ней три удара.
Смерть Бенезии. БАХ! Крах Тессии. БАХ! Исчезновение Шепард.
Геометрическая прогрессия.
Как много ударов может что-либо вынести, прежде чем будет разрушено?
Для Тессии понадобился один.
Лиара поднимает источники. Она пытается маскировать запросы, не раскрывать все карты, потому что, если мир заметит, что Серый Посредник взволнован, что он дергает за все имеющиеся нити, то для них это не будет выглядеть хорошо, а для нее это не приведет ни к чему хорошему.
Новая высадка, новая планета, планета — ничего. Лиара смотрит по сторонам, на безоблачное рыжее небо, жар, кажется, жрет ее сквозь броню. Что, если Шепард оказалась на одной из таких планет, чьих-то домов, но абсолютно непригодных для человеческой физиологии? Что, если ее убили не раны, и не Горн, а радиация? Или жар? Или холод? Сколько ударов может вынести что-либо, прежде, чем разрушится?
У нее щиплет в глазах, она отворачивается и идет к челноку. Плечи ссутулены, их трудно расправить, грудная клетка как будто сжалась. У Гарруса прямая спина. Конечно, у него прямая спина. Для него нужно больше ударов. Или более сильных.
Лиара чувствует себя просто отвратительно, когда в «Кодиаке», охваченном мелкой тряской, Гаррус касается ее рук, сложенных на коленях, и сквозь стекло его шлема видно ободряющие глаза. Лиара еле ощутимо пожимает его большую ладонь и кивает, опуская взгляд, ей так паршиво, так паршиво, потому что ее руки трясутся, а слезы затекают под воротник костюма, холодно, мокро, и он все видит.
Кажется, что этот день не может стать хуже, но у судьбы всегда припрятана пара тузов в рукаве, и вечером Лиара выходит в столовую — там почти пусто, только несколько человек из технического отсека, и она слышит, как двое инженеров разговаривают между собой:
— Четыре месяца — и ничего… ни зацепки. Гаррус не говорит с нами… думаешь, что это значит? У них ничего нет?
— Конечно, у них ничего нет, Джош. Было бы — уже объявили бы общий сбор. Да ничего мы не найдем, черт подери, провальная операция, только топлива нажжем тысяч на двадцать…
Лиара толком не помнит, в какой момент остановилась перед ними и прокричала:
— Заткните свои рты и идите работать, раз вы добровольно взошли на этот борт, то это ваша единственная задача, вас предупреждали, что так будет, что это не расслабляющий туристический полет! Заткните свои рты!
Ее плечо крепко сжимает чья-то рука. Двое техников с кружками в застывших руках смотрят на нее, как рыбы сквозь стекло аквариума. Тали говорит:
— Оставь их. Пойдем.
Она уводит Лиару обратно в каюту. По пути Лиара пытается сказать, что направлялась в медотсек по просьбе Чаквас. На самом деле, она шла за еще одной упаковкой седативных. Когда ее жизнь успела превратиться в чертов круговорот нервных срывов?
Тали проводит с ней весь вечер, они говорят о СУЗИ и успехах в попытках активировать ее. Тали убеждена, что благодаря привязанности ИИ к кораблю это возможно.
Ближе к ночи заявляется пьяный Вега и говорит, что хочет связаться с Соланой. Соланой Вакариан. Он хочет убедить ее, что Гаррус — отличный парень, потому что он и правда отличный парень, за это Вега ручается.
Тали спрашивает, по какому поводу Вега надрался. Лиара касается ладонью нахмуренного лба. Она активирует омни-тул и отправляет Веге письмо по незащищенной почте.
— Я прислала тебе координаты своего агента, — говорит Лиара. — Расскажи ему все подробности.
Вега вытягивает руку и тычет в нее указательным пальцем, стоит так несколько секунд, а потом зачем-то оттопыривает большой.
— Ты никогда не подводишь, Док. — его странный акцент резче обычного. Он стоит на месте еще немного. — И у тебя классный наряд.
Тали качает головой, пока Вега, посмеиваясь, выходит.
В последнем письме в папке «Отправленные» у Лиары значится: Смотровая палуба Нормандии SR2. Имя: Касуми Гото.
Как там говорил инкубатор? Кровь зовет. Настоящего крогана сражаться зовет его нутро, это потребность типа хорошей порции жратвы четырежды в день. Пять раз, если речь о самом настоящем крогане.
Эта гребаная хренотень с «настоящестью» успела его достать, как не доставал ни один придурок в Аларахе, считающий, что много знает о великих войнах и может называть себя воином и воротить морду от Грюнта. Потому что он же пробирочный. О да. Грюнт из пробирки. Старая тема, уже разлагается, а ее все ебут и никак не могут остановиться. Хорошая сторона в том, что не надо ничего объяснять, показывать бланки заполненных анкет, бумажки с результатами анализов и прочие дребаные записи замеров диаметра черепной коробки, достаточно просто рявкнуть — РРРАХХ! — и боднуть башкой ссыкуна. После этого ты кто? Чистокровный кроган.
Это Шепард так делала. Ну не РРРАХХ! и бодание башкой, а, в смысле, тоже умела ставить зарвавшихся на место. И еще как. Его самого ставила, в узде держала. Эта маленькая человеческая самка, ей одной рукой можно хребет пополам сломать, и в ней было больше силы, чем во всем Аларахе целиком.
Когда человеческий лейтенант заявился с предложением присоединиться к кораблю, ищущему Шепард, Грюнт не раздумывал. Он сразу согласился. Сказал «да» и ни единого разу с того момента его уверенность не дрогнула. Даже когда узнал, что поисковую операцию ведет этот турианец, он не сменил решения. Грюнт верит турианцу, потому что Шепард верила. Грюнт пойдет за ним, потому что он приведет к ней.
Если есть шанс, что Шепард жива — нужно ее вытащить. С героической смертью всегда успеется, а с этим бардаком на Земле надо что-то делать сейчас, потому что Совет и адмиралы с лидерами, как обычно, беспомощнее дохлого ханара.
Люди на человеческом корабле опять много говорят, и еда в столовой опять дерьмовая, на таком пайке долго в форме не останешься, размяться негде, только ходи по кораблю да делай вид, что не замечаешь, как пялятся — эта пугливая мелочь на жилой и технической палубах. Пару раз посмотреть украдкой на Лиару, подумать, о чем она думает, утомиться от этого, рассердиться, рявкнуть на попавшего под руку, вернуться в свой жужжащий холодный трюм.
Шесть месяцев — и ни единой битвы, ни единого врага, чтобы переломать, расслабиться. Грюнт держится, он хорошо научился держать себя в руках, но шесть месяцев, это полгода, это очень долго. И сколько еще это продлится?
Турианец все чаще берет его на высадки, Грюнт думает, чтобы помочь снять напряжение, дать подышать нормальным воздухом, иногда — потаскать тяжелые камни. Но это не особо-то помогает, потому что это не фонтан крови из взорванного когтями горла врага, это не гулкий хруст переломанных берцовых костей и не истошный вопль прямо в ухо, и это не нести на руках Шепард к челноку, живую Шепард, спасенную Шепард, это была бы настоящая честь — доставить воеводу на ее корабль.
Руки чешутся по хорошей битве, и Грюнт вспоминает инкубатор, лекции, вложенные в его голову: как убить человека, как убить кварианца (хах, очень просто — проткни иглой его костюм), как убить турианца. Последнее — особенно хорошо.
Вложенное в его голову воспоминание об изломанном теле в озере синей крови, захлебывающемся ею, трясущемся, без единой целой пластины, с растрескавшимся экзоскелетом, но все пытающемся встать — это почти такое же тянущее, приятное воспоминание, как уголки губ Лиары, которые немного приподнимаются, когда она говорит «Здравствуй, меня зовут Лиара». И эти ее синие глаза, и округлое лицо, такое… хорошее… и она его совсем не боится.
Грюнт спрашивает человека-лейтенанта: думаешь, врукопашную один на один, Вакариан бы одолел меня? Он хохочет и исправляется: ну ладно, он хотя бы продержался бы дольше пяти секунд?
Лейтенант скрещивает на груди свои здоровые — для человека — руки и ухмыляется в ответ:
— Турианцы крепкие. Я даже поставлю на Вакариана, если у него в руках будет «Валькирия».
— Врукопашную, Вега. У него ничего не будет в руках, смекаешь? В этом как раз и смысл.
— Врукопашную никто давно не дерется. Это прошлый век.
— А я думаю, надо попробовать. Будет весело. Может, правда, понадобиться новый капитан.
Парень, управляющий челноками, громко говорит, чтобы было слышно из-под машины, под которой он лежит в обрамлении коробок с инструментами:
— Немудрено, что тебя не зовут на тусовки, Грюнт. Твое чувство юмора немного чересчур экстраординарное.
Грюнт бьет кулаком в кулак и задорно рявкает:
— А кто сказал, что я шутил?
— Слушай, здоровяк, — Вега понижает голос и придвигается, — что за проблема у тебя с турианцами? Похоже, тебя хлебом не корми, только дай потаскать этих ребят за гребень. В смысле, Гаррус же первый, которого ты увидел, так? У тебя с ним проблемы?
— У меня с ним нет проблем, пока у него со мной - нет, — говорит Грюнт, — ты следи за своими делами, человек. С тобой я не собираюсь ничего обсуждать.
— Да я и не рвусь, амиго. Хочешь излить душу — тебе к Эстебану. Он на эмоциональных расстройствах собаку съел.
— Собаку съел?
— Забей. Человеческая поговорка.
Грюнт, подумав, разминает позвоночник, выпрямляясь во весь рост, и говорит:
— Люди мне тоже не нравятся. Просто не нравятся. Я кроган, сечешь? Мне повод не нужен, у меня в крови презрение ко всем, кто не такой, как я. Но те, кто с Шепард — они со мной. Если не против меня, конечно.
Вега присвистывает.
— А ты непростая личность, да?
— Тебе точно не по зубам.
Вега ржет. Грюнт замечает неравнодушие этого парня к их турианскому капитану. Защищает, прямо как родину. Нянька нашлась. Не без удовольствия Грюнт думает, что, если бы случай представился, он бы и их двоих наверняка завалил, как нечего делать.
Через месяц случай неожиданно представляется. И, на деле, это не то, чего он хотел, нет, совсем не то. Турианец не взял его с собой на высадку, и вот они — Вакариан, Вега и Тали — возвращаются в БИЦ, и у них опять ничего нет, и все опять остается в мертвой точке.
Шесть с половиной месяцев - это слишком долго. Грюнт знает, что поступает плохо, когда дожидается, чтобы Тали скрылась в лифте, и толкает Вакариана к стене. В его голове вживленное воспоминание о растекающемся полотне синей жижи и влажных хрипах из разорванного горла. Где-то далеко, на заднем плане.
Он знает, что поступает плохо, когда рычит:
— С Шепард не было миссий, которые длятся так долго. Ты не можешь найти ни единой зацепки. Я начинаю думать, что ты бесполезен.
Грюнт давит Вакариану предплечьем на горло, вынуждая поднять голову, и чувство власти, растущее в груди, почти опьяняет. У турианцев крепкая, широкая шея, но она не защищена экзоскелетом, и если хорошо размахнуться и наотмашь ударить когтями, можно разорвать плотную шкуру. Вега молниеносно сдергивает с пояса дробовик и нацеливает на Грюнта, но Вакариан говорит:
—Опусти, Джеймс, — и смотрит на Грюнта, смотрит бесстрастным взглядом снайпера сквозь прицел и очень спокойно приказывает: — Сделай шаг назад.
— В чем дело, турианец? Боишься?
— Что придется оттирать кроганскую кровь с пола, и Шепард расстроится, увидев тебя в медотсеке, — тут Грюнт чувствует, что штурмовая винтовка, эта сраная, мать ее, «Валькирия», стальным лезвием-штыком упирается ему между пластин брони, Вакариан толкнет руку — и Грюнт попрощается с печенью.
— Черт, — усмехается Грюнт, — все время на это попадаюсь.
Он делает шаг назад, и турианец убирает винтовку за спину. Великодушно. Хороший момент, чтобы согнуться и рывком сбить его с ног, обхватив за пояс, и сломать шею, и еще содрать визор и раздавить в кулаке, потому что он, блять, заебал светить прямо в глаза.
— Ты перегрелся в своем трюме, — рычит Вега, — сходи проветрись, пока стоим, эспантальо.
— Хорошая мысль, — бросает Вакариан, направляясь в пилотскую рубку, — у тебя двадцать минут. Потом отправляемся за Шепард.
— За… вы… ты нашел что-то?
Но турианец не отвечает и не оглядывается, а Вега жжет взглядом так, что спрашивать его — самого себя унизить. И плевать на них, Грюнт чувствует, как воодушевление наполняет его, растекаясь горячей волной по венам, мускулам, костям, он предчувствует бой, победу, он чует движение после бесконечного простоя, и ему и правда нужно проветриться, сделать вдох полной грудью, освободиться. Он сходит с корабля на планету с фиолетовым небом и странным сиянием тут и там, глядит на далекие дома, наставленные близко друг к другу в подобии небольших поселений — что-то в этом месте дало им нужное направление, и теперь все будет лучше, он чует. Он знает. Он рвется в бой, и — смерть тому, кто в этом усомнится — он уничтожит что угодно, что встанет на их пути.
продолжение следует
продолжение в комментариях
Добавлены новые части
Автор: Schein
Рейтинг: R
Персонажи и пейринги: Гаррус/ф!Шепард, Вега, Джокер, Кайден, Тали, Солана Вакариан и др.
Жанр: ангст, херт-комфорт, драма, экшн
Размер: миди
Аннотация: тайм-лайн - после МЕ3. Это еще не пойдет для обложки, но уже напоминает лицо. Это еще не вполне счастье, но, вроде, похоже на жизнь.
Статус: в процессе
читать
Бывают такие победы, которые больше сходят за поражения. Это если дело было труба, и выиграно оказалось по чистой случайности. На чистом энтузиазме. Никто этого толком и не ожидал.
Небо над шестым жилым кварталом черное. Лучи света не пробиваются. День, ночь — наверху в любое время непроглядное полотно, завеса пыли, дыма, осколков разрушенных кораблей. Жилые кварталы освещаются прожекторами, похожими на белые солнца. Меловый слепящий свет. Холодный, мерзлый, под ним все кажутся трупами, а трупы — фарфоровыми куклами, измазанными кровью.
Красной, синей, зеленой, рыжей. Улицы Лондона заляпаны радугой. Отряды экспертов, и спасателей, и врачей снуют с ничего не выражающими лицами, роются в грудах камней, следуют за радугой. Ищут признаки жизни под каменными и мраморными плитами. Их называют «уборщики».
Тяжелые грузовики развозят бетонные блоки. Их называют «дома». Или «временное жилье». На каждый — по десять-пятнадцать единиц. Это люди, турианцы, кварианцы, кроганы, азари. Некоторые блоки объединяют между собой, создавая просторные помещения, напоминающие закрытые фабрики или тюрьмы. Это «больницы».
В первые две недели, в основном, умирают от ранений. Начиная с третьей недели, беспокойство вызывает голод. Декстро-голод.
В начале третьей недели «Нормандия» швартуется на окраине пепелища, в центре которого высится слегка подпаленный Биг-Бен. Кораблю организуют достойный прием. Команде предлагают завтрак перед вручением наград. Медали на кителя. Ордена, чтобы было, что положить на полку. «Благодарим за победу». Журналисты записывают, камеры подмигивают объективами. Адмиралы подходят для рукопожатия. И потом они все вместе отдают честь.
Фотография на память. Чтобы было, что закинуть в ящик стола.
«Благодарим за победу» — это говорят всем, кто принимал участие. Даже бортовым мойщикам посуды безымянных кораблей. Которые никогда не сходили на берег.
Начиная с третьей недели, кварианские адмиралы и турианский примарх принимаются наседать на Хакета. Им надо, чтобы были отстроены ретрансляторы. Кроганы и азари могут подождать, их родные миры не сойдут с орбит, но кварианцы и турианцы скоро умрут от голода.
Хакет говорит это Щербатому, когда тот обращается к нему за помощью. Что лучше бы, мистер Вакариан, вы заботились о своих людях, чем о жизни, вероятно, уже потерянной.
Он говорит о Шепард.
Вега по стойке «смирно» стоит за плечом Вакариана. Не Хакета. Кто бы мог подумать, что после всего этого дерьма он будет служить новоиспеченному турианскому адмиралу. Кто бы мог подумать, что искать Шепард отправится турианский адмирал, а не человеческий.
Голос Вакариана мог бы точить металл. Высекать ебаные статуэтки из стали. Он говорит, что после всего, что сделала, Шепард заслуживает стоять в списке ваших дел выше всех гребаных приоритетов Альянса. Они долго спорят.
Но у Хакета действительно много проблем. Лидеры рас вместе со своими армиями застряли на его планете. Разрушенной, лишенной ресурсов. С черным небом и прожекторами, расставленными через каждую сотню метров.
— Лучше бы вы думали о том, как бы вы сами пережили завтрашний день, — повышает тон Хакет. — Вы разозлены и разбиты, и не видите всей картины. Это, — он тычет пальцем в сторону окна, — наш единственный приоритет. Нам дан шанс на будущее, и это — единственная возможность не упустить его. Она поняла бы это. Вы, вижу, нет.
Когда Гаррус резким шагом уходит из центрального альянсовского штаба, Веге приходится перейти на легкую трусцу, чтобы не отстать.
Четвертая неделя, и он стоит в кухне своего бетонного блока, называемого домом, глядя в окно. Жилой квартал номер шесть пропитан пылью, завеса дыма и гари наверху атмосферы по-прежнему не дает пробиться солнечным лучам. Растения дохнут. Тропики держатся на последнем издыхании. В городах отовсюду — звуки двигателей, и дрелей, и молотков. Отовсюду — голоса. Обеспокоенные. Отчаянные. Разбитые.
Ни одного — счастливого. Опьяненного победой. Празднующего.
Слишком много людей, и они беспокоятся не о том, что им негде спать, потому что нельзя отстроить цивилизацию за две недели. Они беспокоятся о том, что не работают похоронные службы. Слетели все коммуникаторы. Они хотят похоронить своих мертвых и услышать своих живых, но не могут получить ни того, ни другого.
Когда проводишь несколько лет в постоянной погоне за ускользающим мизерным шансом и, наконец, ухватываешь его, ценой миллионов жизней, надеешься, что это дерьмо себя оправдает, и ты получишь настоящую победу. Или, хотя бы, сможешь уснуть без кошмарных снов.
Вакариан говорит:
— Могло быть хуже.
Он не ел с неделю. Вега знает, потому что из-за планирования поисковой операции Гаррус делит с ним жилье здесь, в человеческом квартале. Вакариану из-за высокого ранга в Иерархии выделили довольно неплохой запас декстро-продуктов. Мог бы прожить добрых двенадцать месяцев на это, если бы захотел. Но он передал свою еду турианской медицинской станции, где было туго с запасами. То есть — первой попавшейся. За неделю Вега ни разу не застал его за завтраком, или обедом, или ужином.
Вакариан склоняет голову к одному плечу, потом к другому, разминая шею, движение тяжелое и усталое. Вега пьет темное пиво, перед турианцем на столе стакан воды.
— Земля могла быть уничтожена, — говорит он. — Вместе с основными силами галактики, застрявшими на ней. Тогда даже исчезновение Жнецов не дало бы надежды тем немногим, кто разбросан по дальним углам Вселенной.
— Оптимистично, — хмыкает Вега, — не знал, что в тебе это есть.
— Мы живы, — Вакариан пожимает плечами, — это то, ради чего мы вели войну.
Вега кивает. Да, это так. Живы. Больше, чем все, на что они надеялись месяц назад.
Вакариан встает, вызывая омни-тул, коротким треском оповестивший о новом сообщении. Вега поднимает взгляд вовремя, чтобы увидеть, как он пошатывается. Легкая потеря ориентации в пространстве. Может, от голода, или от пренебрежения рекомендациями врачей — это с ним случается. Вега почти по привычке встает и подхватывает его за спину, но турианец уже крепко держится на ногах, и что-то в его прямой спине, или непроницаемом, неподвижном лице говорит Веге, что он не нуждается в помощи.
— Виктус, — бормочет Гаррус, глядя на оранжевый интерфейс, будто ничего не произошло. — Дает корабль. Фрегат В-класса. Да неужто, черт возьми, - он, похоже, набирает ответ, вслух обращаясь к Веге: — можем выдвигаться.
— Так просто? — Джеймс приподнимает брови. — Никакого бюрократического дерьма с оформлением тебя капитаном, набором команды и так далее?
— Есть плюсы в том, чтобы быть правой рукой примарха, — отвечает Вакариан, в его голосе тень неприязни. — И в послевоенной разрухе. Он дает добро брать на борт любые расы. Я сообщил Рексу и Джокеру. Аленко, естественно, — тень разрастается до отчетливой ноты. — Без Спектра на борту руки будут связаны. На этом пока все.
Он смотрит на Вегу в не особо заинтересованном, но — ожидании.
— Тали захочет лететь, — прикидывает Джеймс, — Лиара, Явик. Заид. Джейкоб и Самара. Черт, да все, с кем она работала, — он чуть усмехается, — надеюсь, на твоем фрегате много коек.
— Мы будем копаться в развалинах, Вега, в этом деле не нужна армия, — Вакариан касается лба, вроде, почесывая, но Джеймс думает, что это боль. — Напиши Лиаре — ее знания пригодятся. Грюнту.
— Грубая рабочая сила?
— Тебе в напарники. Явик не помешал бы, если понадобится считать информацию с какого-нибудь пятна крови.
— Ладно, — говорит Джеймс, — я составлю список и разошлю пригласительные открытки.
Вега проглатывает продолжение фразы. «А ты, может, поешь. Органики иногда едят». Или «поспи».
Но это чушь. Это не нужно.
Просто… чертовы воспоминания. Гноящиеся, подтекающие сукровицей. Неясно, обернется ли шрамами или гангреной.
Чаквас заставляет его сесть и проводит осмотр. Стоит устроить задницу на мягком матрасе, как Вега понимает, что хочет спать. Черт, он отдаст руку за восемь часов бессознательной тишины. Возможно, даже свою.
На соседней койке лежит Вакариан. Над ним доктор сжалилась — вколола хорошую дозу какого-то декстро-седатива. Вега спрашивает, кивнув на него:
— Насколько плохо?
И жалеет о вопросе через секунду. Голос Чаквас говорит: плохо.
— Не знаю, что там стряслось, но надеюсь, что мне не придется выскабливать осколки его реберных пластин из легких.
— На нас упал «Мако», — глухо говорит Вега. — Возможно, вы там найдете и его осколки.
«Держи его», — сказала Джеймсу Шепард. Последний гребаный приказ. И он, похоже, облажается.
Гаррус выключает омни-тул. Он говорит:
— Будь готов завтра утром, часам к шести по здешнему времени. Я… сегодня хочу увидеться с сестрой, а завтра можно разобраться с этим фрегатом.
Вега кивает. Коротко ерзает, меняя позу, и смотрит мимо турианца, подавая голос.
— Ты тут опять чуть не отключился, кстати. Не знаю, как часто вы, ящерицы, едите, но мы через семь дней чувствовали бы себя не очень хорошо.
Вакариан смотрит на него бессмысленным взглядом. Он не понял.
— Тебе лучше поесть, — говорит Вега.
— О, — Гаррус хмыкает. Почти усмехается. — С чего это тебя беспокоит?
— Просто подумал, что рановато хоронить тебя.
Что-то в этой фразе произвело не тот эффект, на который Вега рассчитывал. Она прозвучала совсем… не так, как нужно.
— Да, пока рановато. — голос Гарруса не нравится Веге. Одно мгновение, и все снова нормально. — Спасибо за заботу, Джимми. Не знал, что в тебе это есть.
— Я полон сюрпризов.
— Это — знал.
Вега усмехается, качнув головой. С десяток секунд молчат. Он думает о «Нормандии». О медицинском крыле и ангаре, набитых ранеными. О женщине в Лондоне, подорвавшейся на мине — она несла солдатам ящик медикаментов. Вега хотел спасти ее. Так хотел. Не смог.
Он думает о Шепард. У нее были глаза цвета виски. И дурацкие веснушки на носу и щеках. Как у Лолы.
— Ты тоже возьми отгул, — негромко говорит Вакариан. — Лагеря не рухнут, если ты прекратишь работать там.
— Да если бы я работал. Воду умирающим ношу. Я больше хорош по части нанесения ран, а не заживления.
Голос немного надломился, и Вега мысленно ругает себя. Вакариан смотрит на него чуть искоса. Левый глаз скрыт под мерцанием визора. Вега чувствует себя так, будто его сканируют и пропускают сквозь фильтры. То еще ощущение, но он привык.
— Даже без Жнецов в этой галактике всегда будет, в кого пострелять, — Вакариан отводит взгляд, — не принимай это за ранний уход на пенсию.
Вега хмыкает.
— Я мог бы попробовать… переквалификацию, — говорит он, бросив хмурый взгляд в окно. — Строителем, например. Или инженером.
— Не в обиду, но ты ни хрена не смыслишь в железе, Джимми.
— Да, ты прав. Я хорош в одном. Останусь в N7 и буду блюсти ебаный порядок в галактике. Кто-то же должен после…
Он осекается. Вакариан чуть дергает мандибулами. Этому жесту нет человеческого эквивалента. Не усмешка, не оскал. И все же Джеймс интуитивно понимает его. Так морщатся от неожиданного укола, от «дружеского огня».
Он не может придумать ничего, что сказать теперь. Извиниться? Нет смысла. Из открытого окна доносится шум двигателей строительных машин. Грузовики развозят дома. Свет прожекторов, если всматриваться, мелко, часто моргает, от пепелищ местами валит зловонный дым. Кровавая радуга разлита по улицам. И слышны голоса. Ни одного — довольного жизнью.
Все это так называемое празднование больше похожа на траур, и нет ничего, что может смягчить его. Шепард нет. Слишком велика вероятность, что поисковая операция не увенчается находкой чего-либо, кроме обгоревшего мертвого тела. И Вега понимает это. Слишком хорошо, чтобы обратить внимание на турианца, сидящего напротив. На дыру у него в груди. Вега просто забыл.
Правда в том, что Вакариан тоже понимает. Он допивает воду и поднимается с места. Бросает взгляд на то, что за окном. Выходя, он говорит:
— Заид написал, что заглянет к тебе с двумя бутылками виски. Отпраздновать отправление.
— Черт, — Вега проводит ладонью по лицу, — этот мужик пьет машинное масло, а не виски.
— Сочувствую.
— Ни хрена подобного.
— Ну да, мне плевать, — Гаррус слегка разводит мандибулы, — завтра в шесть, Вега.
Джеймс салютует ему ополовиненной кружкой.
— Сэр, есть, сэр.
Они договорились встретиться у входа в турианский квартал, квартал номер два.
Носки ее туфель покрыты налетом каменной пыли. Если всматриваться, можно увидеть потемневшие песчинки. Это вчерашний дождь, или чья-то кровь. Ее черное приталенное пальто стало слишком свободным. Она допивает энергетический стимулятор. На Земле налажено настоящее производство декстро-пищевых заменителей.
Ее пальцы немного дрожат, когда Гаррус приближается. Когда он оказывается рядом, на расстоянии шага, в банке остается только на самом дне. Возможно, он хочет обнять ее, но она стоит неподвижно, защищаясь энергетиком в своей руке. Уставившись в носки туфель.
Больше похоже на кровь.
- Привет, Сол, - с мягкостью, которую она давно забыла, говорит ее брат, и она нехотя поднимает голову.
Его лицо просто кошмарно.
- Значит, ты опять улетаешь? - спрашивает она.
И это так похоже на их прошлую встречу, и позапрошлую, и ту, что была до нее, что Солана смеется. Не может остановиться. Гаррус продолжает смотреть на нее, вся левая сторона его лица выглядит, как ободранный череп. Он не подхватывает. Только глухо отвечает:
- Да.
Как в прошлую встречу и ту, что до нее, он даже не пытается оправдаться. Он Гаррус Вакариан, вы о нем наслышаны. Игроки его лиги не должны объяснять - галактика должна им. Вы должны. Они спасают вашу жизнь, принимайте это молча и оставьте свои пожелания тем, кому не плевать. Что вам, скажем, всю жизнь нужен был брат, а не защитник, сражающийся за вас в другой сраной галактике.
- Если честно, я надеялся, что ты захочешь присоединиться, - негромко произносит Гаррус, и Солана улыбается, глядя в его голубые глаза - единственное прекрасное, что осталось в его изуродованном лице.
Она смотрит в них и улыбается. Улыбается.
Год назад она сидела в палате, сгорбившись, и ее горло сдавливало отвратительными едкими спазмами. Женщина на постели была больше похожа на мумию. Высохшую, будто от нее осталось процентов тридцать. Но она еще дышала. Насмешка природы.
Солана видела, как ее мать сделала последний вдох.
После того, как в сто тысяча девятьсот девяносто девятый раз спросила:
- Я вас знаю?..
Солана держала лицо, но спазмы начали ее душить.
В тот день, и после, когда отпевали уход матери к Духам, Солане нужен был ее старший брат. Но его не было. Как всегда.
Ночью после отпевания, лежа в своей постели, пока за стеной давился рыданиями отец, считая, что она не слышит, Солана думала, что лучше бы Гаррус был мертв. Она мечтала. С маниакальностью. Фантазировала, будто он, на деле, погиб при исполнении в СБЦ. Убит во время миссии на «Непоколебимом». И никогда не встречал человеческого спектра. Никогда не предавал свою семью.
Она ненавидела себя за эту безумную мысль так остро, что впивалась когтями в собственные плечи, ее трясло от гнева, отчаяния, боли, синими струями текущей из-под пальцев.
А он звонил раз в несколько месяцев, чтобы сказать, что хотел бы чем-то помочь. И услышать в ответ: не стоит.
Когда Сипритин был в огне, и отец пытался найти место на любом дерьмовом эвакуационном корабле, чтобы увезти ее, истекающую кровью, не способную самостоятельно пройти двух метров, и когда она, опираясь на него, закричала, ударив себя кулаком по бедру сломанной ноги, закричала страшно и истошно, и отец вцепился в нее, как вцеплялся в ее мать, когда та в очередной раз умирала - в тот момент Гаррус был за световые годы от них. Как в любой другой. Как всегда. Он был с Шепард.
И сейчас, когда все закончилось, и он снова исчезает, не успев появиться, Солана не чувствует ничего.
Ровным счетом.
Она вымотана, в ней больше нет проводов, которые могли бы еще коротить. Сколько энергетических стимуляторов не разбавляли бы ее кровь, она - выжатый кусок тряпья, которым оттирают пятна со стен. С циферблата этих нелепых часов, высящихся в центре этого разрушенного города.
Ее пальто свободно, но сидит хорошо. Дорого. Ее туфли измазаны, но осанка пряма. Ее глаза глядят на брата, и будто бы не видят. Будто бы его не существует.
- Нет, - говорит Солана. Ее субгармоники звучат, будто она отказывается от салфетки в ресторане. Будто она говорит что-то столь незначительное. - Нет.
Она говорит:
- Разберись с этим. - и прикрывает глаза. - Надеюсь, ты найдешь то, что ищешь.
Она лжет.
Она хочет, чтобы он не нашел ничего. Чтобы его человеческий спектр, женщина по фамилии Шепард, святая Шепард - была так же мертва, как их мать.
Солана чувствует смутное, тянущее желание впиться когтями в плечи. Почувствовать боль. Но это больше не дерет ее. Тело кажется таким тяжелым. Мысли в голове - такими туманными. От голода или усталости.
Она смотрит на своего брата, спасшего Палавен, защитника из чужой сраной галактики, как на пустое место.
И когда она уходит, он делает вслед за ней несколько шагов, все менее настойчивых, пока не останавливается. Это хорошо, что она не видит его лица. Она не хочет знать, какое на нем выражение. Никакое не было бы правильным. Ничего, что бы ни произошло, не приведет мир в порядок. Ее мир. Всё так безнадежно утеряно.
Она почти слышит, как он окликает ее. «Сол». Но этого не происходит.
Турианский квартал номер два находится от человеческого номера шесть на расстоянии семи километров.
Если кто-то чихнет в холле центрального штаба, эхо разнесется на метры. Тишина, что называется, мертвая. Пять отключенных коммуникационных терминалов расставлены в ряд, оканчивающийся двумя автоматами горячих напитков. Там есть кофе всех сортов, энергетики и лево-стимуляторы на любой вкус. Бодрящие, насыщающие, успокаивающие, заставляющие забыть о том, что вы потеряли семью, ваш дом разрушен, и последнюю пару ботинок съели голодные ворча. Коммуникаторы не работают, но экраны автоматов мерцают в робком подобии жизни. Никто не подходит к ним. Будто пить кофе в такое время - просто неприлично.
Кайден устало мажет по кнопке двойного эспрессо, покашливая в кулак. «Кх-хем». Звук отчетливый, как лязг упавшего скальпеля в морге. И никто точно так же не обращает внимания.
Он подхватывает сумку и выходит из здания штаба. Улицы наполнены разнообразием звука и неестественно белым светом. Кайдена едва не сбивает броневик, выполняющий роль грузовой машины, когда он пытается обойти взорванную траншею.
Спустя два квартала и двадцать семь минут ходьбы перед Кайденом тормозит аэрокар. Дорогой, отполированный, с тонированными стеклами. Дверца отъезжает с механическим скрипом, и Хакет вылезает из пассажирской части салона, придерживая фуражку. С другой стороны показывается телохранитель. В форменном костюме. Ни единой царапины на лице.
Хакет говорит: отлично. Рад вас видеть. Вы нам тут очень пригодитесь.
Кайден кивает, слегка поморщившись и опустив взгляд в свой пластиковый стакан. Он ненавидит эспрессо. Этот на вкус, как блевотина. Все же он решает не бросать стакан в сторону перед носом у Хакета.
- Сожалею, адмирал, но у меня другие планы, - объясняет Кайден, и Хакет приподнимает брови, посылая ему Взгляд. Чтобы выдержать его, недостаточно быть Спектром Совета. Недостаточно быть Героем Галактики. Нужно плевать на последствия. Отречься от всякого подобия иерархии. Забить здоровый болт на все, что касается уважения. И карьеры.
Кайден допивает ослиную мочу из своего стакана. Прямо глядя в ответ. О, он это может.
У него был отличный учитель.
Хакет ровный, как шлифованный, покрытый свежей побелкой бетон. Его выцветшие глаза имеют не больше выражения, чем отражение неба в грязном стекле. Помедлив, он почти безразлично уточняет:
- Вы собираетесь лететь с Вакарианом?
Кайден кивает опять:
- На его миссии понадобятся полномочия Спектра.
- Вы будете во главе операции?
- Что? - он моргает. - Нет. Боже, нет. Это его миссия. Его корабль. Со всем, что натворил, я... не стал бы даже предполагать.
Кайден запинается, как студент перед приемной комиссией. Хакет не понимает, о чем речь.
Речь о Горзионте. Марсе. Нападении на Цитадель. Речь о пистолете, нацеленном Шепард в грудь. Кайден думает, что дело в кофеине. Его слишком много. Он перебарщивает с ебаным кофе, поэтому его трясет и швыряет из стороны в сторону, и его мысли крутятся вокруг Шепард, как свихнувшиеся планеты вокруг затухающего светила.
Его предательство так старо, что давно должно покоиться в земле. Но после войны оно вернулось в голову Кайдена, вонзилось в его черепную коробку.
Оно вернулось с исчезновением Шепард. С тем, как Вакариан низким и сухим голосом произнес «Добро пожаловать на борт».
Кайден забивает здоровый болт на рамки приличия и просто бросает стакан в сторону. Он готовится уходить.
Хакет следит за тем, как кусок пластика катится по ломанному грунту. Кайден уже отвернулся, когда он говорит:
- Предложите ему взять «Нормандию».
На несколько мгновений шумная улица становится тихой, как холл центрального штаба.
- Я отдам приказ вывезти ее к лондонским докам. Пришлю вам номер сегодня к вечеру.
Кайден оборачивается. Руки адмирала сцеплены за спиной. Глаза у него как будто ввалились. Рот - одна тонкая линия. Никто не знает, как долго Хакет не спал.
- Готов поспорить, ей будет приятнее оказаться на своем корабле, чем каком-то турианском фрегате, - после небольшой паузы Хакет добавляет: - привезите Шепард домой, Аленко.
Стакан натыкается на сколотый кусок дороги и, шатнувшись в сторону, замирает. Кайден выпрямляется, как должен. Как должно солдату. И отдает честь.
«Нормандия» укомплектована почти привычно. В день вылета на борту было двадцать пять человек, и столько же осталось спустя три месяца полета на сверхсветовой. Галактика без ретрансляторов - как затянувшаяся пробка на аэро-трассе. Состаришься раньше, чем доберешься до магазина.
Джокер очень смеялся в первый день, когда Гаррус мерил шагами зал совещаний и повторял: «проваливайте», «турианский исследовательский корабль отбывает утром с Цитадели на Землю - можете поймать попутку», «вы не должны этого делать, и лучше поймите это сейчас, потому что завтра я не повезу вас домой». Все стояли вокруг стола и слушали. Джек не пыталась полить кого-либо дерьмом. Грюнт молчал. Никто не сошел с корабля в тот день. Никто не выглядит так, будто хочет сойти сейчас.
Поисковые операции в системах, по которым стрелял Горн, проходят примерно каждый месяц. Исследованы всего три. Поиски не принесли ничего.
На корабле зарождается инфекция, блуждающая в воздухе, переходящая от одного члена экипажа к другому. Инфекция беспокойства. Болезнь предчувствия, закравшегося под воротник, холодящего позвоночник.
Они приходят к Джокеру, чтобы убить симптомы. Пара дурацких шуток - и можно протянуть еще день-другой. Это его работа здесь. Помимо управления кораблем. Он – новая Келли Чемберс.
Корабль твой, говорит Гаррус.
Не поцарапай краску.
Джокер все ждет, когда он скажет «мне пора идти».
Вряд ли кто-то подозревает, насколько это порой заебывает. Он может торчать в своем кресле сутки напролет, слушая Wise Brother и глядя в разукрашенную россыпью звезд тьму за стеклом, к нему будут подходить ребята, спрашивая о чем-нибудь, жуя энергетические батончики и предлагая принести ему, - это может продолжаться неделями, месяцами, и никто не задаст вопроса, на который ему так хочется дать ответ.
Они не спрашивают: в порядке ли ты?
Они спрашивают об этом друг друга, но не его. А ему так хотелось бы. Ну же. Спросите его. Ты в порядке, Джокер?
Знаете, что он скажет вам? Он настолько в порядке, насколько маленькие птенцы голубей, которых погрызли кошки. Видели таких? Маленькие птенцы, комочки пуха, и у них оторваны крылышки, выломаны лапки или выцарапаны глаза. Они открывают и закрывают свои маленькие клювики. Они отчаянно зовут маму. Они хлопают обрубками в попытках взлететь.
Однажды Джокер увидел такого. Ему было двенадцать, и это было на кладбище. Его мать как раз опускали в землю, когда он услышал этот крик и полез в куст. Раздвинул ветки, а там это. Окровавленный комочек пуха без крылышек. Мальчишка, наверное, казался ему огромным монстром, если он вообще мог видеть. Он кричал, а Джокер замер и ничего не мог сделать. Он испугался. Не знал, как подступиться. А птенец все кричал. Целый мир не слышал его, будто не существовало ни крика, ни отгрызенных крылышек, ни выцарапанных глазок, ни его страшной боли и неспособности это прекратить.
С того момента где-то внутри Джокера живет такой маленький птенец голубя.
Он кричит, и кричит, и кричит. Но никто не слышит его.
Он хочет сделать что-нибудь. Что угодно, что Гаррус потребует. Но он требует только – не делать ничего.
Шепард и Вакариан – они стоят друг друга.
Его ноги рассыплются, если он начнет отстукивать ритм Wise Brother. Хочется размять их, ведь за двенадцать часов в одном положении вместо мышц и сосудов в них должно быть кровяное желе, но он обязан вести хренов корабль и пришвартоваться на очередной хреновой планете, на которой у них очередная хренова поисковая операция.
Для выполнения которой с «Нормандии» сойдет отряд.
Которая окончится очередной хреновой неудачей.
И Вакариан вернется с лицом, будто постоял над свежей могилой.
И когда его спросят: «ты в порядке, капитан?», он скажет: «конечно».
Джокеру нужно проветриться и предотвратить атрофию икроножных мышц, так что он гуляет по кораблю и болтает с экипажем. Когда ходит, он как Русалочка. Несмотря на спец-экипировку, каждый шаг причиняет боль. Она лишь немного отвлекает от дерьма, скопившегося в груди.
Тяжесть потери. Звук исчезнувших голосов. Его бессменная, безукоризненная бесполезность.
Корабль твой, Джокер.
Не поцарапай краску.
Как насчет того, что я проебу команду и дам волю церберовскому ИИ?
Как насчет того, что я поведу себя как кретин, и ты обнаружишь себя болтающейся в открытом космосе среди обломков?
Как насчет того, что я выполню твой идиотский приказ об эвакуации под носом у Разрушителя, и уведу корабль, на борту которого нет тебя?
Потому что, ты знаешь, я могу.
Я, блядь, могу.
- Джокер! – голос Шепард в его наушнике. – Джокер, как слышишь?
Он касается наушника пальцами. Во второй руке у него кружка британского эля, заныканного в одном баре на Силверсан Стрип. Он попивает пивко, пока коммандер рискует задницей.
- Слышу тебя, прием, - Джокер отхлебывает.
- Мы возвращаемся на борт, нужен мгновенный старт, - голос Шепард, как всегда, когда она на задании, резок и спешен.
- Только не говори, что вы ведете за собой толпу твоих слюнявых фанатов.
- Точно, и в их колымаге несколько тонн тротила.
Джокер осуждающе цокает языком.
- Будем подниматься – кинешь в них зажигалку.
Шепард отсыпается, Шепард обходит команду, Шепард трахается с Вакарианом. Некоторые шепчутся, что не с ним, а с доктором Т’Сони.
Это боевая любовь, это настоящая смертельная страсть. Вообразите только трах после хорошей битвы!
Доктор Т’Сони не выходит из своей каюты, смотрит в экраны, смотрит в экраны, ссыпает кружки снотворного на ладонь, рассылает сообщения, прочесывает источники.
Тали пытается понять, что сделал Горн. Помимо того, что пронес волну темной энергии по Млечному Пути, расхреначив ретрансляторы и синтетиков. На «Нормандии» один отключенный гет и один робот, выглядящий, как мертвая женщина.
Тали перенесла матрас с одеялом в ядро ИИ.
Вакариан стоит позади кресла пилота, сцепив за спиной руки. Он часто сюда приходит. Бывает, в ночные смены Джокера.
Он кидает особенно много идиотских шуток в присутствии Гарруса. Чем выше уровень дерьма, в котором они погрязли, тем больше сарказма в минуту Джокер выдает. Думая, что капитану точно нужна доза лекарства побольше, чем остальным. Вакариан не смеется, даже не улыбается, и, наверное, думает, что Джокер забывает принимать таблетки, но все равно приходит. Джокер думает, что лекарство работает.
Он думает о ней, отброшенной взрывом от тлеющих обломков.
О ней, оставленной в Лондоне. Спасшей им жизнь.
О членах команды, которые где-то в увольнении лечат ПТСР.
О мертвой женщине.
Говорит: я хочу сделать что-нибудь. Что угодно. Я хочу это прекратить. Слышишь?
Вакариан вдруг негромко переспрашивает:
- Что?..
- Что? – вторит Джокер. – О, забей. Я забываю принимать таблетки.
- Да, думаю, я заметил.
- Ну, тем веселее. Не волнуйся, я не врежусь в астероид. Пока ты на борту. Не хочу, чтобы правительство Палавена отгрызло голову от моего мертвого тела.
Вакариан усмехается.
Ему здесь больше нечего делать, нечего говорить, но какое-то время он продолжает стоять за пилотским креслом. Джокер чувствует. Он чувствует, что Гаррус его услышал. И кажется, что почти ответил.
Потом он уходит. Дверь с треском закрывается за его спиной. В рубке остается только гул двигателей. Wise Brother в наушнике Джокера молчит.
Вега
На коричневом карлике в третьем пункте их маршрута так много платины, что зонд не может вычленить ничего другого. Спустя час сигнал говорит о слабых признаках органики, сходных с человеческими. Вега надевает шлем, переглядывается с Явиком, и они выпрыгивают из Кодиака.
Полчаса поисков приводят к очень странной форме жизни. Это похоже на здоровую медузу, что-то среднее между ханаром и огромным плевком, растекшимся по скале. Явик заводит историю о своем цикле, где природа не кидала таких номеров. Вега подавляет вздох. Вакариан убирает винтовку за плечо и дает сигнал челноку.
Вторая планета в этой же системе — родина ханаров и спасительное пристанище дреллов. Короткая высадка, обращение к руководству, и никаких результатов.
Следующая остановка — через несколько световых лет и пару земных недель. Касуми жалуется на слабый сигнал экстранета. Последний сезон «Полицейских 2100» совсем не грузится.
Во время короткого обсуждения очередного провала в БИЦе команда удивительно оптимистична. Веге нравится этот настрой. Ребята верят, что найдут Шепард. Собственно, в этом не стоит сомневаться — если лететь по следам удара Горна, рано или поздно они наткнутся на правдивый сигнал. Но все почему-то уверены, что при этом она будет жива.
Вега не может вообразить условий, в которых она могла бы выжить. Он пытается представить день, когда они найдут ее, и видит только обгоревшие кости, разбросанные на квадратный километр, на незнакомых землях, где истреблена жизнь. Ему, нахрен, снится это.
Снится, как потом на борту они не могут найти Вакариана. Как в воду канул. И вот Вега поднимается в каюту Шепард. И вот находит его. С дырой в башке.
Если откровенно, Вега смотрит на Гарруса, когда они с половиной экипажа завтракают в столовой, и думает, что все к этому и идет. Вакариан выдрессирован, как самый примерный смертник. Давно смирившийся с грядущим расстрелом, дисциплинированно продолжающий приходить за пайком, разговаривать с тюремщиками, делать вдох, выдох. Он ест декстро-батончик со снайперским спокойствием. Отвечает на вопросы экипажа. Перекидывается колкостями с Заидом и ободряюще улыбается Тали. И кажется, что всё это — не ради себя. И когда дело будет сделано, он сможет взять отгул.
Отчетливый сигнал на следующей планете, говорящий о присутствии человека, приводит их к колонии, до того заброшенной, что люди там понятия не имеют, кто такая Шепард, и Жнецов называют «механическими монстрами». Ее следов там нет.
Тем вечером Вега подходит к бару и еще из-за закрытой двери слышит голоса. Один — Вакариана, второй — женский, приглушенный, надорванный помехами. Похоже, опять пытается связаться с сестрой. Похоже, сестра опять шлет его на три буквы.
Получасом позже они с Вакарианом понемногу выпивают в баре. Джеймс пьет старый-добрый ирландский виски, который можно будет достать, кажется, хоть в сраном аду через двести лет, а Вакариан открыл бутылку турианского бренди, присланного Виктусом в благодарность за… что-то. Посчитав, что выпито достаточно для душевного разговоре, Вега начинает:
— Когда я зашел, ты говорил с кем-то. Твоя сестра?
Вакариан кивает.
— Я думал, она полетит с нами, — негромко произносит Вега.
— Шанс был. Один к пятистам.
— Звучит паршиво. У вас что-то не так?
Гаррус усмехается сквозь тяжелый вздох, отставляя бутылку. Он говорит медленно, в его субгармониках звучит низкий скрип, который Вега научился понимать как сухую, прожженную горечь.
— Что у нас так? Из меня настолько же хреновый брат, насколько плохой лидер.
Вега хмыкает, покручивая в пальцах стакан.
Не так давно он нашел у Лиары досье на Вакариана. На всех, вообще-то. Не то чтобы он копался в ее терминале или вроде того. У Щербатого с семьей сложные отношения. Сестра думает, что он кинул ее на умирающую мать. Отец разочарован в нем после ухода из СБЦ и решения служить на человеческом фрегате, о чем сообщает в каждой второй семейной беседе по защищенному каналу. Они не знают ничего об анонимных пожертвованиях в госпиталь, где содержалась мать. Таких денег это место не видело с момента создания. Они не знают об уничтоженном отряде Гарруса или о том, кто снес ему половину лица.
Мир почему-то так устроен, что всех волнует только то, что ты делаешь или не делаешь для них. Что происходит с тобой — дело десятое. Даже если где-то под диваном на Омеге все еще валяется кусок твоей сраной челюсти, это ничего не значит. Это все жалкие оправдания. Ты не посетил, блядь, семейный ужин.
После того как Вега дал перебить свой отряд за данные о Коллекционерах, которые оказались потом никому не нужны, первое, что спросил его дядя, позвонив из своего дома, с берега Тихого Океана, было: «когда же ты, наконец, прилетишь к старику в гости, Джим?»
— Семьи — они все такие. Хороший ты брат или плохой. А что до лидерства… ну, Огонек говорила, на базе Коллекционеров вы делились на два отряда, и один возглавляла Шепард, а второй – ты, — припоминает Вега, глянув на Вакариана, — обошлось без потерь. Сейчас ты, вроде как, рулишь кораблем, и дела идут нормально. А, ну и да, еще ты спас Палавен, но это, конечно, мелочи.
Вакариан тихо смеется, склонив голову в характерной одним турианцам манере. Вега впервые видит его спину ссутуленной, а глаза — прикрытыми.
— Слушай, Щербатый, сколько тебе лет? — вдруг спрашивает Вега.
Гаррус скашивает на него ироничный взгляд.
— По ощущениям?
— По документам, Щербатый. По документам.
Мандибулы Гарруса на мгновение разлетаются в жесте, имеющем то же значение, что выгнутая человеческая бровь.
— Двадцать восемь. И?
Вега давится, виски льет через нос.
— Ты гонишь мне! — он больше сообщает, чем спрашивает, морщась из-за обожженной слизистой. — Двадцать восемь?
Гаррус притягивает бутылку бренди, с любопытством уставившись на Вегу.
— Я считал, тебе лет пятьдесят, — признается Вега, — не подумай, что я говорю, что с тебя труха сыплется, ты хорош, просто… это loco, мужик. Я старше тебя на полдесятка. Блядь, и почему у меня до сих пор нет корабля?
Гаррус прикладывается к бутылке. Когда ее дно стукает о барную стойку, он издает задумчивое «м-м». Низкий скрип в его субгармониках обретает немного насмешки.
— Может, потому что тебя не угораздило вляпаться в собственного капитана, принадлежащего расе, с которой твой народ недавно закончил мечом махаться. У меня все с этого и началось.
— Хороший аргумент. — говорит Вега. Через секунду он прищуривается и уставляется на Вакариана, силясь подавить смех. — Подожди, ты хочешь сказать, что стал крутым через постель?
— Ну… не намеренно.
— Лола тебя принудила, что ли?
Вега ржет, и Гаррус усмехается.
— Даже по турианским меркам, она довольно настойчива. — пару секунд он молчит, — не подумай, что я жалуюсь.
Отсмеявшись, Вега чувствует, что побаливает живот. Давно он так искренне не веселился. Представив, как Шепард прижимает Вакариана, который выше ее на голову и шире раза в полтора, к стене, он снова фыркает.
Когда Джокер по корабельной связи вызывает Гарруса и тот уходит, Вега допивает бренди и думает о его сестре. Он не знает, что там и как, но знает, что и как здесь. Он знает, что, блядь, Щербатый не заслуживает быть изгоем в своей семье.
«Держи его», приказала Шепард. Попросила Шепард.
Вега приканчивает четвертую стопку и направляется в каюту Лиары.
Лиара
Если бы седативные препараты не замедляли реакцию и не ухудшали память, Лиара пила бы их пачками. Съедала бы по одной вместо завтрака, обеда и ужина.
У нее все время дрожат руки и иногда она просыпается, думая, что в темноте каюты кто-то есть. Почти видя темный силуэт на краю своей кровати. Человеческая женщина сидит на покрывале, подогнув под себя ногу, и насмешливо улыбается. Ее глаза как отмытый до блеска янтарь, в который вмерзли угольные кляксы зрачков; такие родные, такие важные; продать все, чтобы купить один день из прошлого. Всю информацию, всех клиентов, весь мир. Чтобы посмотреть по-настоящему при свете дня и почувствовать призрак вкуса меда на языке, такой у них цвет, так их взгляд обволакивает, укрывает, обещает, ручается. Так улыбка успокаивает, греет, разбивает с дребезгом на кривые осколки страх и сердце.
Эта операция — циклическая реакция. Планета — ничего. Планета — ничего. Геометрическая прогрессия. Планета — ничего.
Двадцать лет назад Лиара являла собой воплощенное терпение. Она носила свои камни для медитации в дорожной сумке. Неблагоприятный климат, одиночество, долгие вычисления, неудачные раскопки, исследования, заводящие в тупик. Ничто не могло потревожить ее. Потом мироздание нанесло по ней три удара.
Смерть Бенезии. БАХ! Крах Тессии. БАХ! Исчезновение Шепард.
Геометрическая прогрессия.
Как много ударов может что-либо вынести, прежде чем будет разрушено?
Для Тессии понадобился один.
Лиара поднимает источники. Она пытается маскировать запросы, не раскрывать все карты, потому что, если мир заметит, что Серый Посредник взволнован, что он дергает за все имеющиеся нити, то для них это не будет выглядеть хорошо, а для нее это не приведет ни к чему хорошему.
Новая высадка, новая планета, планета — ничего. Лиара смотрит по сторонам, на безоблачное рыжее небо, жар, кажется, жрет ее сквозь броню. Что, если Шепард оказалась на одной из таких планет, чьих-то домов, но абсолютно непригодных для человеческой физиологии? Что, если ее убили не раны, и не Горн, а радиация? Или жар? Или холод? Сколько ударов может вынести что-либо, прежде, чем разрушится?
У нее щиплет в глазах, она отворачивается и идет к челноку. Плечи ссутулены, их трудно расправить, грудная клетка как будто сжалась. У Гарруса прямая спина. Конечно, у него прямая спина. Для него нужно больше ударов. Или более сильных.
Лиара чувствует себя просто отвратительно, когда в «Кодиаке», охваченном мелкой тряской, Гаррус касается ее рук, сложенных на коленях, и сквозь стекло его шлема видно ободряющие глаза. Лиара еле ощутимо пожимает его большую ладонь и кивает, опуская взгляд, ей так паршиво, так паршиво, потому что ее руки трясутся, а слезы затекают под воротник костюма, холодно, мокро, и он все видит.
Кажется, что этот день не может стать хуже, но у судьбы всегда припрятана пара тузов в рукаве, и вечером Лиара выходит в столовую — там почти пусто, только несколько человек из технического отсека, и она слышит, как двое инженеров разговаривают между собой:
— Четыре месяца — и ничего… ни зацепки. Гаррус не говорит с нами… думаешь, что это значит? У них ничего нет?
— Конечно, у них ничего нет, Джош. Было бы — уже объявили бы общий сбор. Да ничего мы не найдем, черт подери, провальная операция, только топлива нажжем тысяч на двадцать…
Лиара толком не помнит, в какой момент остановилась перед ними и прокричала:
— Заткните свои рты и идите работать, раз вы добровольно взошли на этот борт, то это ваша единственная задача, вас предупреждали, что так будет, что это не расслабляющий туристический полет! Заткните свои рты!
Ее плечо крепко сжимает чья-то рука. Двое техников с кружками в застывших руках смотрят на нее, как рыбы сквозь стекло аквариума. Тали говорит:
— Оставь их. Пойдем.
Она уводит Лиару обратно в каюту. По пути Лиара пытается сказать, что направлялась в медотсек по просьбе Чаквас. На самом деле, она шла за еще одной упаковкой седативных. Когда ее жизнь успела превратиться в чертов круговорот нервных срывов?
Тали проводит с ней весь вечер, они говорят о СУЗИ и успехах в попытках активировать ее. Тали убеждена, что благодаря привязанности ИИ к кораблю это возможно.
Ближе к ночи заявляется пьяный Вега и говорит, что хочет связаться с Соланой. Соланой Вакариан. Он хочет убедить ее, что Гаррус — отличный парень, потому что он и правда отличный парень, за это Вега ручается.
Тали спрашивает, по какому поводу Вега надрался. Лиара касается ладонью нахмуренного лба. Она активирует омни-тул и отправляет Веге письмо по незащищенной почте.
— Я прислала тебе координаты своего агента, — говорит Лиара. — Расскажи ему все подробности.
Вега вытягивает руку и тычет в нее указательным пальцем, стоит так несколько секунд, а потом зачем-то оттопыривает большой.
— Ты никогда не подводишь, Док. — его странный акцент резче обычного. Он стоит на месте еще немного. — И у тебя классный наряд.
Тали качает головой, пока Вега, посмеиваясь, выходит.
В последнем письме в папке «Отправленные» у Лиары значится: Смотровая палуба Нормандии SR2. Имя: Касуми Гото.
Грюнт
Как там говорил инкубатор? Кровь зовет. Настоящего крогана сражаться зовет его нутро, это потребность типа хорошей порции жратвы четырежды в день. Пять раз, если речь о самом настоящем крогане.
Эта гребаная хренотень с «настоящестью» успела его достать, как не доставал ни один придурок в Аларахе, считающий, что много знает о великих войнах и может называть себя воином и воротить морду от Грюнта. Потому что он же пробирочный. О да. Грюнт из пробирки. Старая тема, уже разлагается, а ее все ебут и никак не могут остановиться. Хорошая сторона в том, что не надо ничего объяснять, показывать бланки заполненных анкет, бумажки с результатами анализов и прочие дребаные записи замеров диаметра черепной коробки, достаточно просто рявкнуть — РРРАХХ! — и боднуть башкой ссыкуна. После этого ты кто? Чистокровный кроган.
Это Шепард так делала. Ну не РРРАХХ! и бодание башкой, а, в смысле, тоже умела ставить зарвавшихся на место. И еще как. Его самого ставила, в узде держала. Эта маленькая человеческая самка, ей одной рукой можно хребет пополам сломать, и в ней было больше силы, чем во всем Аларахе целиком.
Когда человеческий лейтенант заявился с предложением присоединиться к кораблю, ищущему Шепард, Грюнт не раздумывал. Он сразу согласился. Сказал «да» и ни единого разу с того момента его уверенность не дрогнула. Даже когда узнал, что поисковую операцию ведет этот турианец, он не сменил решения. Грюнт верит турианцу, потому что Шепард верила. Грюнт пойдет за ним, потому что он приведет к ней.
Если есть шанс, что Шепард жива — нужно ее вытащить. С героической смертью всегда успеется, а с этим бардаком на Земле надо что-то делать сейчас, потому что Совет и адмиралы с лидерами, как обычно, беспомощнее дохлого ханара.
Люди на человеческом корабле опять много говорят, и еда в столовой опять дерьмовая, на таком пайке долго в форме не останешься, размяться негде, только ходи по кораблю да делай вид, что не замечаешь, как пялятся — эта пугливая мелочь на жилой и технической палубах. Пару раз посмотреть украдкой на Лиару, подумать, о чем она думает, утомиться от этого, рассердиться, рявкнуть на попавшего под руку, вернуться в свой жужжащий холодный трюм.
Шесть месяцев — и ни единой битвы, ни единого врага, чтобы переломать, расслабиться. Грюнт держится, он хорошо научился держать себя в руках, но шесть месяцев, это полгода, это очень долго. И сколько еще это продлится?
Турианец все чаще берет его на высадки, Грюнт думает, чтобы помочь снять напряжение, дать подышать нормальным воздухом, иногда — потаскать тяжелые камни. Но это не особо-то помогает, потому что это не фонтан крови из взорванного когтями горла врага, это не гулкий хруст переломанных берцовых костей и не истошный вопль прямо в ухо, и это не нести на руках Шепард к челноку, живую Шепард, спасенную Шепард, это была бы настоящая честь — доставить воеводу на ее корабль.
Руки чешутся по хорошей битве, и Грюнт вспоминает инкубатор, лекции, вложенные в его голову: как убить человека, как убить кварианца (хах, очень просто — проткни иглой его костюм), как убить турианца. Последнее — особенно хорошо.
Вложенное в его голову воспоминание об изломанном теле в озере синей крови, захлебывающемся ею, трясущемся, без единой целой пластины, с растрескавшимся экзоскелетом, но все пытающемся встать — это почти такое же тянущее, приятное воспоминание, как уголки губ Лиары, которые немного приподнимаются, когда она говорит «Здравствуй, меня зовут Лиара». И эти ее синие глаза, и округлое лицо, такое… хорошее… и она его совсем не боится.
Грюнт спрашивает человека-лейтенанта: думаешь, врукопашную один на один, Вакариан бы одолел меня? Он хохочет и исправляется: ну ладно, он хотя бы продержался бы дольше пяти секунд?
Лейтенант скрещивает на груди свои здоровые — для человека — руки и ухмыляется в ответ:
— Турианцы крепкие. Я даже поставлю на Вакариана, если у него в руках будет «Валькирия».
— Врукопашную, Вега. У него ничего не будет в руках, смекаешь? В этом как раз и смысл.
— Врукопашную никто давно не дерется. Это прошлый век.
— А я думаю, надо попробовать. Будет весело. Может, правда, понадобиться новый капитан.
Парень, управляющий челноками, громко говорит, чтобы было слышно из-под машины, под которой он лежит в обрамлении коробок с инструментами:
— Немудрено, что тебя не зовут на тусовки, Грюнт. Твое чувство юмора немного чересчур экстраординарное.
Грюнт бьет кулаком в кулак и задорно рявкает:
— А кто сказал, что я шутил?
— Слушай, здоровяк, — Вега понижает голос и придвигается, — что за проблема у тебя с турианцами? Похоже, тебя хлебом не корми, только дай потаскать этих ребят за гребень. В смысле, Гаррус же первый, которого ты увидел, так? У тебя с ним проблемы?
— У меня с ним нет проблем, пока у него со мной - нет, — говорит Грюнт, — ты следи за своими делами, человек. С тобой я не собираюсь ничего обсуждать.
— Да я и не рвусь, амиго. Хочешь излить душу — тебе к Эстебану. Он на эмоциональных расстройствах собаку съел.
— Собаку съел?
— Забей. Человеческая поговорка.
Грюнт, подумав, разминает позвоночник, выпрямляясь во весь рост, и говорит:
— Люди мне тоже не нравятся. Просто не нравятся. Я кроган, сечешь? Мне повод не нужен, у меня в крови презрение ко всем, кто не такой, как я. Но те, кто с Шепард — они со мной. Если не против меня, конечно.
Вега присвистывает.
— А ты непростая личность, да?
— Тебе точно не по зубам.
Вега ржет. Грюнт замечает неравнодушие этого парня к их турианскому капитану. Защищает, прямо как родину. Нянька нашлась. Не без удовольствия Грюнт думает, что, если бы случай представился, он бы и их двоих наверняка завалил, как нечего делать.
Через месяц случай неожиданно представляется. И, на деле, это не то, чего он хотел, нет, совсем не то. Турианец не взял его с собой на высадку, и вот они — Вакариан, Вега и Тали — возвращаются в БИЦ, и у них опять ничего нет, и все опять остается в мертвой точке.
Шесть с половиной месяцев - это слишком долго. Грюнт знает, что поступает плохо, когда дожидается, чтобы Тали скрылась в лифте, и толкает Вакариана к стене. В его голове вживленное воспоминание о растекающемся полотне синей жижи и влажных хрипах из разорванного горла. Где-то далеко, на заднем плане.
Он знает, что поступает плохо, когда рычит:
— С Шепард не было миссий, которые длятся так долго. Ты не можешь найти ни единой зацепки. Я начинаю думать, что ты бесполезен.
Грюнт давит Вакариану предплечьем на горло, вынуждая поднять голову, и чувство власти, растущее в груди, почти опьяняет. У турианцев крепкая, широкая шея, но она не защищена экзоскелетом, и если хорошо размахнуться и наотмашь ударить когтями, можно разорвать плотную шкуру. Вега молниеносно сдергивает с пояса дробовик и нацеливает на Грюнта, но Вакариан говорит:
—Опусти, Джеймс, — и смотрит на Грюнта, смотрит бесстрастным взглядом снайпера сквозь прицел и очень спокойно приказывает: — Сделай шаг назад.
— В чем дело, турианец? Боишься?
— Что придется оттирать кроганскую кровь с пола, и Шепард расстроится, увидев тебя в медотсеке, — тут Грюнт чувствует, что штурмовая винтовка, эта сраная, мать ее, «Валькирия», стальным лезвием-штыком упирается ему между пластин брони, Вакариан толкнет руку — и Грюнт попрощается с печенью.
— Черт, — усмехается Грюнт, — все время на это попадаюсь.
Он делает шаг назад, и турианец убирает винтовку за спину. Великодушно. Хороший момент, чтобы согнуться и рывком сбить его с ног, обхватив за пояс, и сломать шею, и еще содрать визор и раздавить в кулаке, потому что он, блять, заебал светить прямо в глаза.
— Ты перегрелся в своем трюме, — рычит Вега, — сходи проветрись, пока стоим, эспантальо.
— Хорошая мысль, — бросает Вакариан, направляясь в пилотскую рубку, — у тебя двадцать минут. Потом отправляемся за Шепард.
— За… вы… ты нашел что-то?
Но турианец не отвечает и не оглядывается, а Вега жжет взглядом так, что спрашивать его — самого себя унизить. И плевать на них, Грюнт чувствует, как воодушевление наполняет его, растекаясь горячей волной по венам, мускулам, костям, он предчувствует бой, победу, он чует движение после бесконечного простоя, и ему и правда нужно проветриться, сделать вдох полной грудью, освободиться. Он сходит с корабля на планету с фиолетовым небом и странным сиянием тут и там, глядит на далекие дома, наставленные близко друг к другу в подобии небольших поселений — что-то в этом месте дало им нужное направление, и теперь все будет лучше, он чует. Он знает. Он рвется в бой, и — смерть тому, кто в этом усомнится — он уничтожит что угодно, что встанет на их пути.
продолжение следует
продолжение в комментариях
Добавлены новые части
-
-
07.02.2016 в 03:27Это шикарно, даже хочется, чтобы оно не кончалось как можно дольше) Спасибо! И продолжения, пожалуйста))
-
-
07.02.2016 в 23:25-
-
26.02.2016 в 01:13-
-
22.03.2016 в 11:03-
-
18.04.2016 в 01:14Какие они все здесь верибельные. И тупая боль, смешанная с хрупкой, но упорной надеждой, обёрнутая сталью решительности - вот всё так хорошо проходится по чувствам, что я дочитала до последней точки и едва не сгрызла руки до локтей от волнения. Невыносимо шикарно.
Продолжения, умоляю. Этот фанф из тех, что способны убить подвешенным состоянием.
-
-
23.05.2016 в 12:11-
-
23.05.2016 в 13:35И кстати, какие же у каждого из них на самом деле ЯЙЦА. Я и без того их всех любила и уважала безмерно, а теперь и вовсе...
Спасибо.
-
-
12.02.2017 в 00:26-
-
12.02.2017 в 22:57А я-то обрадовалась, думала, что продолжение появилось!
Собственно, тоже присоединяюсь к вышепрозвучавшему вопросу. Дорогой автор, отзовитесь!
-
-
12.02.2017 в 23:51-
-
13.02.2017 в 00:24-
-
13.02.2017 в 00:38Печалит тенденция безмерно влюбляться в заброшенные почти в финале фанфики((
-
-
30.04.2017 в 10:04-
-
03.06.2018 в 15:19Приношу извинения разочарованным читателям. Вы, наверное, знаете, как это бывает. Спасибо, что читали, и спасибо, если вдруг решите вернуться к прочтению.
***
читать дальше
-
-
03.06.2018 в 15:20***
читать дальше
-
-
03.06.2018 в 15:21-
-
03.06.2018 в 16:03-
-
03.06.2018 в 19:44-
-
05.06.2018 в 14:47-
-
01.02.2020 в 21:06