нормально
Название: Домой
Автор: Schein
Рейтинг: R
Персонажи и пейринги: Гаррус/ф!Шепард, Вега, Джокер, Кайден, Тали, Солана Вакариан и др.
Жанр: ангст, херт-комфорт, драма, экшн
Размер: миди
Аннотация: тайм-лайн - после МЕ3. Это еще не пойдет для обложки, но уже напоминает лицо. Это еще не вполне счастье, но, вроде, похоже на жизнь.
Статус: в процессе
читатьВега
Бывают такие победы, которые больше сходят за поражения. Это если дело было труба, и выиграно оказалось по чистой случайности. На чистом энтузиазме. Никто этого толком и не ожидал.
Небо над шестым жилым кварталом черное. Лучи света не пробиваются. День, ночь — наверху в любое время непроглядное полотно, завеса пыли, дыма, осколков разрушенных кораблей. Жилые кварталы освещаются прожекторами, похожими на белые солнца. Меловый слепящий свет. Холодный, мерзлый, под ним все кажутся трупами, а трупы — фарфоровыми куклами, измазанными кровью.
Красной, синей, зеленой, рыжей. Улицы Лондона заляпаны радугой. Отряды экспертов, и спасателей, и врачей снуют с ничего не выражающими лицами, роются в грудах камней, следуют за радугой. Ищут признаки жизни под каменными и мраморными плитами. Их называют «уборщики».
Тяжелые грузовики развозят бетонные блоки. Их называют «дома». Или «временное жилье». На каждый — по десять-пятнадцать единиц. Это люди, турианцы, кварианцы, кроганы, азари. Некоторые блоки объединяют между собой, создавая просторные помещения, напоминающие закрытые фабрики или тюрьмы. Это «больницы».
В первые две недели, в основном, умирают от ранений. Начиная с третьей недели, беспокойство вызывает голод. Декстро-голод.
В начале третьей недели «Нормандия» швартуется на окраине пепелища, в центре которого высится слегка подпаленный Биг-Бен. Кораблю организуют достойный прием. Команде предлагают завтрак перед вручением наград. Медали на кителя. Ордена, чтобы было, что положить на полку. «Благодарим за победу». Журналисты записывают, камеры подмигивают объективами. Адмиралы подходят для рукопожатия. И потом они все вместе отдают честь.
Фотография на память. Чтобы было, что закинуть в ящик стола.
«Благодарим за победу» — это говорят всем, кто принимал участие. Даже бортовым мойщикам посуды безымянных кораблей. Которые никогда не сходили на берег.
Начиная с третьей недели, кварианские адмиралы и турианский примарх принимаются наседать на Хакета. Им надо, чтобы были отстроены ретрансляторы. Кроганы и азари могут подождать, их родные миры не сойдут с орбит, но кварианцы и турианцы скоро умрут от голода.
Хакет говорит это Щербатому, когда тот обращается к нему за помощью. Что лучше бы, мистер Вакариан, вы заботились о своих людях, чем о жизни, вероятно, уже потерянной.
Он говорит о Шепард.
Вега по стойке «смирно» стоит за плечом Вакариана. Не Хакета. Кто бы мог подумать, что после всего этого дерьма он будет служить новоиспеченному турианскому адмиралу. Кто бы мог подумать, что искать Шепард отправится турианский адмирал, а не человеческий.
Голос Вакариана мог бы точить металл. Высекать ебаные статуэтки из стали. Он говорит, что после всего, что сделала, Шепард заслуживает стоять в списке ваших дел выше всех гребаных приоритетов Альянса. Они долго спорят.
Но у Хакета действительно много проблем. Лидеры рас вместе со своими армиями застряли на его планете. Разрушенной, лишенной ресурсов. С черным небом и прожекторами, расставленными через каждую сотню метров.
— Лучше бы вы думали о том, как бы вы сами пережили завтрашний день, — повышает тон Хакет. — Вы разозлены и разбиты, и не видите всей картины. Это, — он тычет пальцем в сторону окна, — наш единственный приоритет. Нам дан шанс на будущее, и это — единственная возможность не упустить его. Она поняла бы это. Вы, вижу, нет.
Когда Гаррус резким шагом уходит из центрального альянсовского штаба, Веге приходится перейти на легкую трусцу, чтобы не отстать.
Четвертая неделя, и он стоит в кухне своего бетонного блока, называемого домом, глядя в окно. Жилой квартал номер шесть пропитан пылью, завеса дыма и гари наверху атмосферы по-прежнему не дает пробиться солнечным лучам. Растения дохнут. Тропики держатся на последнем издыхании. В городах отовсюду — звуки двигателей, и дрелей, и молотков. Отовсюду — голоса. Обеспокоенные. Отчаянные. Разбитые.
Ни одного — счастливого. Опьяненного победой. Празднующего.
Слишком много людей, и они беспокоятся не о том, что им негде спать, потому что нельзя отстроить цивилизацию за две недели. Они беспокоятся о том, что не работают похоронные службы. Слетели все коммуникаторы. Они хотят похоронить своих мертвых и услышать своих живых, но не могут получить ни того, ни другого.
Когда проводишь несколько лет в постоянной погоне за ускользающим мизерным шансом и, наконец, ухватываешь его, ценой миллионов жизней, надеешься, что это дерьмо себя оправдает, и ты получишь настоящую победу. Или, хотя бы, сможешь уснуть без кошмарных снов.
Вакариан говорит:
— Могло быть хуже.
Он не ел с неделю. Вега знает, потому что из-за планирования поисковой операции Гаррус делит с ним жилье здесь, в человеческом квартале. Вакариану из-за высокого ранга в Иерархии выделили довольно неплохой запас декстро-продуктов. Мог бы прожить добрых двенадцать месяцев на это, если бы захотел. Но он передал свою еду турианской медицинской станции, где было туго с запасами. То есть — первой попавшейся. За неделю Вега ни разу не застал его за завтраком, или обедом, или ужином.
Вакариан склоняет голову к одному плечу, потом к другому, разминая шею, движение тяжелое и усталое. Вега пьет темное пиво, перед турианцем на столе стакан воды.
— Земля могла быть уничтожена, — говорит он. — Вместе с основными силами галактики, застрявшими на ней. Тогда даже исчезновение Жнецов не дало бы надежды тем немногим, кто разбросан по дальним углам Вселенной.
— Оптимистично, — хмыкает Вега, — не знал, что в тебе это есть.
— Мы живы, — Вакариан пожимает плечами, — это то, ради чего мы вели войну.
Вега кивает. Да, это так. Живы. Больше, чем все, на что они надеялись месяц назад.
Вакариан встает, вызывая омни-тул, коротким треском оповестивший о новом сообщении. Вега поднимает взгляд вовремя, чтобы увидеть, как он пошатывается. Легкая потеря ориентации в пространстве. Может, от голода, или от пренебрежения рекомендациями врачей — это с ним случается. Вега почти по привычке встает и подхватывает его за спину, но турианец уже крепко держится на ногах, и что-то в его прямой спине, или непроницаемом, неподвижном лице говорит Веге, что он не нуждается в помощи.
— Виктус, — бормочет Гаррус, глядя на оранжевый интерфейс, будто ничего не произошло. — Дает корабль. Фрегат В-класса. Да неужто, черт возьми, - он, похоже, набирает ответ, вслух обращаясь к Веге: — можем выдвигаться.
— Так просто? — Джеймс приподнимает брови. — Никакого бюрократического дерьма с оформлением тебя капитаном, набором команды и так далее?
— Есть плюсы в том, чтобы быть правой рукой примарха, — отвечает Вакариан, в его голосе тень неприязни. — И в послевоенной разрухе. Он дает добро брать на борт любые расы. Я сообщил Рексу и Джокеру. Аленко, естественно, — тень разрастается до отчетливой ноты. — Без Спектра на борту руки будут связаны. На этом пока все.
Он смотрит на Вегу в не особо заинтересованном, но — ожидании.
— Тали захочет лететь, — прикидывает Джеймс, — Лиара, Явик. Заид. Джейкоб и Самара. Черт, да все, с кем она работала, — он чуть усмехается, — надеюсь, на твоем фрегате много коек.
— Мы будем копаться в развалинах, Вега, в этом деле не нужна армия, — Вакариан касается лба, вроде, почесывая, но Джеймс думает, что это боль. — Напиши Лиаре — ее знания пригодятся. Грюнту.
— Грубая рабочая сила?
— Тебе в напарники. Явик не помешал бы, если понадобится считать информацию с какого-нибудь пятна крови.
— Ладно, — говорит Джеймс, — я составлю список и разошлю пригласительные открытки.
Вега проглатывает продолжение фразы. «А ты, может, поешь. Органики иногда едят». Или «поспи».
Но это чушь. Это не нужно.
Просто… чертовы воспоминания. Гноящиеся, подтекающие сукровицей. Неясно, обернется ли шрамами или гангреной.
Чаквас заставляет его сесть и проводит осмотр. Стоит устроить задницу на мягком матрасе, как Вега понимает, что хочет спать. Черт, он отдаст руку за восемь часов бессознательной тишины. Возможно, даже свою.
На соседней койке лежит Вакариан. Над ним доктор сжалилась — вколола хорошую дозу какого-то декстро-седатива. Вега спрашивает, кивнув на него:
— Насколько плохо?
И жалеет о вопросе через секунду. Голос Чаквас говорит: плохо.
— Не знаю, что там стряслось, но надеюсь, что мне не придется выскабливать осколки его реберных пластин из легких.
— На нас упал «Мако», — глухо говорит Вега. — Возможно, вы там найдете и его осколки.
«Держи его», — сказала Джеймсу Шепард. Последний гребаный приказ. И он, похоже, облажается.
Гаррус выключает омни-тул. Он говорит:
— Будь готов завтра утром, часам к шести по здешнему времени. Я… сегодня хочу увидеться с сестрой, а завтра можно разобраться с этим фрегатом.
Вега кивает. Коротко ерзает, меняя позу, и смотрит мимо турианца, подавая голос.
— Ты тут опять чуть не отключился, кстати. Не знаю, как часто вы, ящерицы, едите, но мы через семь дней чувствовали бы себя не очень хорошо.
Вакариан смотрит на него бессмысленным взглядом. Он не понял.
— Тебе лучше поесть, — говорит Вега.
— О, — Гаррус хмыкает. Почти усмехается. — С чего это тебя беспокоит?
— Просто подумал, что рановато хоронить тебя.
Что-то в этой фразе произвело не тот эффект, на который Вега рассчитывал. Она прозвучала совсем… не так, как нужно.
— Да, пока рановато. — голос Гарруса не нравится Веге. Одно мгновение, и все снова нормально. — Спасибо за заботу, Джимми. Не знал, что в тебе это есть.
— Я полон сюрпризов.
— Это — знал.
Вега усмехается, качнув головой. С десяток секунд молчат. Он думает о «Нормандии». О медицинском крыле и ангаре, набитых ранеными. О женщине в Лондоне, подорвавшейся на мине — она несла солдатам ящик медикаментов. Вега хотел спасти ее. Так хотел. Не смог.
Он думает о Шепард. У нее были глаза цвета виски. И дурацкие веснушки на носу и щеках. Как у Лолы.
— Ты тоже возьми отгул, — негромко говорит Вакариан. — Лагеря не рухнут, если ты прекратишь работать там.
— Да если бы я работал. Воду умирающим ношу. Я больше хорош по части нанесения ран, а не заживления.
Голос немного надломился, и Вега мысленно ругает себя. Вакариан смотрит на него чуть искоса. Левый глаз скрыт под мерцанием визора. Вега чувствует себя так, будто его сканируют и пропускают сквозь фильтры. То еще ощущение, но он привык.
— Даже без Жнецов в этой галактике всегда будет, в кого пострелять, — Вакариан отводит взгляд, — не принимай это за ранний уход на пенсию.
Вега хмыкает.
— Я мог бы попробовать… переквалификацию, — говорит он, бросив хмурый взгляд в окно. — Строителем, например. Или инженером.
— Не в обиду, но ты ни хрена не смыслишь в железе, Джимми.
— Да, ты прав. Я хорош в одном. Останусь в N7 и буду блюсти ебаный порядок в галактике. Кто-то же должен после…
Он осекается. Вакариан чуть дергает мандибулами. Этому жесту нет человеческого эквивалента. Не усмешка, не оскал. И все же Джеймс интуитивно понимает его. Так морщатся от неожиданного укола, от «дружеского огня».
Он не может придумать ничего, что сказать теперь. Извиниться? Нет смысла. Из открытого окна доносится шум двигателей строительных машин. Грузовики развозят дома. Свет прожекторов, если всматриваться, мелко, часто моргает, от пепелищ местами валит зловонный дым. Кровавая радуга разлита по улицам. И слышны голоса. Ни одного — довольного жизнью.
Все это так называемое празднование больше похожа на траур, и нет ничего, что может смягчить его. Шепард нет. Слишком велика вероятность, что поисковая операция не увенчается находкой чего-либо, кроме обгоревшего мертвого тела. И Вега понимает это. Слишком хорошо, чтобы обратить внимание на турианца, сидящего напротив. На дыру у него в груди. Вега просто забыл.
Правда в том, что Вакариан тоже понимает. Он допивает воду и поднимается с места. Бросает взгляд на то, что за окном. Выходя, он говорит:
— Заид написал, что заглянет к тебе с двумя бутылками виски. Отпраздновать отправление.
— Черт, — Вега проводит ладонью по лицу, — этот мужик пьет машинное масло, а не виски.
— Сочувствую.
— Ни хрена подобного.
— Ну да, мне плевать, — Гаррус слегка разводит мандибулы, — завтра в шесть, Вега.
Джеймс салютует ему ополовиненной кружкой.
— Сэр, есть, сэр.
Солана
Они договорились встретиться у входа в турианский квартал, квартал номер два.
Носки ее туфель покрыты налетом каменной пыли. Если всматриваться, можно увидеть потемневшие песчинки. Это вчерашний дождь, или чья-то кровь. Ее черное приталенное пальто стало слишком свободным. Она допивает энергетический стимулятор. На Земле налажено настоящее производство декстро-пищевых заменителей.
Ее пальцы немного дрожат, когда Гаррус приближается. Когда он оказывается рядом, на расстоянии шага, в банке остается только на самом дне. Возможно, он хочет обнять ее, но она стоит неподвижно, защищаясь энергетиком в своей руке. Уставившись в носки туфель.
Больше похоже на кровь.
- Привет, Сол, - с мягкостью, которую она давно забыла, говорит ее брат, и она нехотя поднимает голову.
Его лицо просто кошмарно.
- Значит, ты опять улетаешь? - спрашивает она.
И это так похоже на их прошлую встречу, и позапрошлую, и ту, что была до нее, что Солана смеется. Не может остановиться. Гаррус продолжает смотреть на нее, вся левая сторона его лица выглядит, как ободранный череп. Он не подхватывает. Только глухо отвечает:
- Да.
Как в прошлую встречу и ту, что до нее, он даже не пытается оправдаться. Он Гаррус Вакариан, вы о нем наслышаны. Игроки его лиги не должны объяснять - галактика должна им. Вы должны. Они спасают вашу жизнь, принимайте это молча и оставьте свои пожелания тем, кому не плевать. Что вам, скажем, всю жизнь нужен был брат, а не защитник, сражающийся за вас в другой сраной галактике.
- Если честно, я надеялся, что ты захочешь присоединиться, - негромко произносит Гаррус, и Солана улыбается, глядя в его голубые глаза - единственное прекрасное, что осталось в его изуродованном лице.
Она смотрит в них и улыбается. Улыбается.
Год назад она сидела в палате, сгорбившись, и ее горло сдавливало отвратительными едкими спазмами. Женщина на постели была больше похожа на мумию. Высохшую, будто от нее осталось процентов тридцать. Но она еще дышала. Насмешка природы.
Солана видела, как ее мать сделала последний вдох.
После того, как в сто тысяча девятьсот девяносто девятый раз спросила:
- Я вас знаю?..
Солана держала лицо, но спазмы начали ее душить.
В тот день, и после, когда отпевали уход матери к Духам, Солане нужен был ее старший брат. Но его не было. Как всегда.
Ночью после отпевания, лежа в своей постели, пока за стеной давился рыданиями отец, считая, что она не слышит, Солана думала, что лучше бы Гаррус был мертв. Она мечтала. С маниакальностью. Фантазировала, будто он, на деле, погиб при исполнении в СБЦ. Убит во время миссии на «Непоколебимом». И никогда не встречал человеческого спектра. Никогда не предавал свою семью.
Она ненавидела себя за эту безумную мысль так остро, что впивалась когтями в собственные плечи, ее трясло от гнева, отчаяния, боли, синими струями текущей из-под пальцев.
А он звонил раз в несколько месяцев, чтобы сказать, что хотел бы чем-то помочь. И услышать в ответ: не стоит.
Когда Сипритин был в огне, и отец пытался найти место на любом дерьмовом эвакуационном корабле, чтобы увезти ее, истекающую кровью, не способную самостоятельно пройти двух метров, и когда она, опираясь на него, закричала, ударив себя кулаком по бедру сломанной ноги, закричала страшно и истошно, и отец вцепился в нее, как вцеплялся в ее мать, когда та в очередной раз умирала - в тот момент Гаррус был за световые годы от них. Как в любой другой. Как всегда. Он был с Шепард.
И сейчас, когда все закончилось, и он снова исчезает, не успев появиться, Солана не чувствует ничего.
Ровным счетом.
Она вымотана, в ней больше нет проводов, которые могли бы еще коротить. Сколько энергетических стимуляторов не разбавляли бы ее кровь, она - выжатый кусок тряпья, которым оттирают пятна со стен. С циферблата этих нелепых часов, высящихся в центре этого разрушенного города.
Ее пальто свободно, но сидит хорошо. Дорого. Ее туфли измазаны, но осанка пряма. Ее глаза глядят на брата, и будто бы не видят. Будто бы его не существует.
- Нет, - говорит Солана. Ее субгармоники звучат, будто она отказывается от салфетки в ресторане. Будто она говорит что-то столь незначительное. - Нет.
Она говорит:
- Разберись с этим. - и прикрывает глаза. - Надеюсь, ты найдешь то, что ищешь.
Она лжет.
Она хочет, чтобы он не нашел ничего. Чтобы его человеческий спектр, женщина по фамилии Шепард, святая Шепард - была так же мертва, как их мать.
Солана чувствует смутное, тянущее желание впиться когтями в плечи. Почувствовать боль. Но это больше не дерет ее. Тело кажется таким тяжелым. Мысли в голове - такими туманными. От голода или усталости.
Она смотрит на своего брата, спасшего Палавен, защитника из чужой сраной галактики, как на пустое место.
И когда она уходит, он делает вслед за ней несколько шагов, все менее настойчивых, пока не останавливается. Это хорошо, что она не видит его лица. Она не хочет знать, какое на нем выражение. Никакое не было бы правильным. Ничего, что бы ни произошло, не приведет мир в порядок. Ее мир. Всё так безнадежно утеряно.
Она почти слышит, как он окликает ее. «Сол». Но этого не происходит.
Турианский квартал номер два находится от человеческого номера шесть на расстоянии семи километров.
Аленко
Если кто-то чихнет в холле центрального штаба, эхо разнесется на метры. Тишина, что называется, мертвая. Пять отключенных коммуникационных терминалов расставлены в ряд, оканчивающийся двумя автоматами горячих напитков. Там есть кофе всех сортов, энергетики и лево-стимуляторы на любой вкус. Бодрящие, насыщающие, успокаивающие, заставляющие забыть о том, что вы потеряли семью, ваш дом разрушен, и последнюю пару ботинок съели голодные ворча. Коммуникаторы не работают, но экраны автоматов мерцают в робком подобии жизни. Никто не подходит к ним. Будто пить кофе в такое время - просто неприлично.
Кайден устало мажет по кнопке двойного эспрессо, покашливая в кулак. «Кх-хем». Звук отчетливый, как лязг упавшего скальпеля в морге. И никто точно так же не обращает внимания.
Он подхватывает сумку и выходит из здания штаба. Улицы наполнены разнообразием звука и неестественно белым светом. Кайдена едва не сбивает броневик, выполняющий роль грузовой машины, когда он пытается обойти взорванную траншею.
Спустя два квартала и двадцать семь минут ходьбы перед Кайденом тормозит аэрокар. Дорогой, отполированный, с тонированными стеклами. Дверца отъезжает с механическим скрипом, и Хакет вылезает из пассажирской части салона, придерживая фуражку. С другой стороны показывается телохранитель. В форменном костюме. Ни единой царапины на лице.
Хакет говорит: отлично. Рад вас видеть. Вы нам тут очень пригодитесь.
Кайден кивает, слегка поморщившись и опустив взгляд в свой пластиковый стакан. Он ненавидит эспрессо. Этот на вкус, как блевотина. Все же он решает не бросать стакан в сторону перед носом у Хакета.
- Сожалею, адмирал, но у меня другие планы, - объясняет Кайден, и Хакет приподнимает брови, посылая ему Взгляд. Чтобы выдержать его, недостаточно быть Спектром Совета. Недостаточно быть Героем Галактики. Нужно плевать на последствия. Отречься от всякого подобия иерархии. Забить здоровый болт на все, что касается уважения. И карьеры.
Кайден допивает ослиную мочу из своего стакана. Прямо глядя в ответ. О, он это может.
У него был отличный учитель.
Хакет ровный, как шлифованный, покрытый свежей побелкой бетон. Его выцветшие глаза имеют не больше выражения, чем отражение неба в грязном стекле. Помедлив, он почти безразлично уточняет:
- Вы собираетесь лететь с Вакарианом?
Кайден кивает опять:
- На его миссии понадобятся полномочия Спектра.
- Вы будете во главе операции?
- Что? - он моргает. - Нет. Боже, нет. Это его миссия. Его корабль. Со всем, что натворил, я... не стал бы даже предполагать.
Кайден запинается, как студент перед приемной комиссией. Хакет не понимает, о чем речь.
Речь о Горзионте. Марсе. Нападении на Цитадель. Речь о пистолете, нацеленном Шепард в грудь. Кайден думает, что дело в кофеине. Его слишком много. Он перебарщивает с ебаным кофе, поэтому его трясет и швыряет из стороны в сторону, и его мысли крутятся вокруг Шепард, как свихнувшиеся планеты вокруг затухающего светила.
Его предательство так старо, что давно должно покоиться в земле. Но после войны оно вернулось в голову Кайдена, вонзилось в его черепную коробку.
Оно вернулось с исчезновением Шепард. С тем, как Вакариан низким и сухим голосом произнес «Добро пожаловать на борт».
Кайден забивает здоровый болт на рамки приличия и просто бросает стакан в сторону. Он готовится уходить.
Хакет следит за тем, как кусок пластика катится по ломанному грунту. Кайден уже отвернулся, когда он говорит:
- Предложите ему взять «Нормандию».
На несколько мгновений шумная улица становится тихой, как холл центрального штаба.
- Я отдам приказ вывезти ее к лондонским докам. Пришлю вам номер сегодня к вечеру.
Кайден оборачивается. Руки адмирала сцеплены за спиной. Глаза у него как будто ввалились. Рот - одна тонкая линия. Никто не знает, как долго Хакет не спал.
- Готов поспорить, ей будет приятнее оказаться на своем корабле, чем каком-то турианском фрегате, - после небольшой паузы Хакет добавляет: - привезите Шепард домой, Аленко.
Стакан натыкается на сколотый кусок дороги и, шатнувшись в сторону, замирает. Кайден выпрямляется, как должен. Как должно солдату. И отдает честь.
Джокер
«Нормандия» укомплектована почти привычно. В день вылета на борту было двадцать пять человек, и столько же осталось спустя три месяца полета на сверхсветовой. Галактика без ретрансляторов - как затянувшаяся пробка на аэро-трассе. Состаришься раньше, чем доберешься до магазина.
Джокер очень смеялся в первый день, когда Гаррус мерил шагами зал совещаний и повторял: «проваливайте», «турианский исследовательский корабль отбывает утром с Цитадели на Землю - можете поймать попутку», «вы не должны этого делать, и лучше поймите это сейчас, потому что завтра я не повезу вас домой». Все стояли вокруг стола и слушали. Джек не пыталась полить кого-либо дерьмом. Грюнт молчал. Никто не сошел с корабля в тот день. Никто не выглядит так, будто хочет сойти сейчас.
Поисковые операции в системах, по которым стрелял Горн, проходят примерно каждый месяц. Исследованы всего три. Поиски не принесли ничего.
На корабле зарождается инфекция, блуждающая в воздухе, переходящая от одного члена экипажа к другому. Инфекция беспокойства. Болезнь предчувствия, закравшегося под воротник, холодящего позвоночник.
Они приходят к Джокеру, чтобы убить симптомы. Пара дурацких шуток - и можно протянуть еще день-другой. Это его работа здесь. Помимо управления кораблем. Он – новая Келли Чемберс.
Корабль твой, говорит Гаррус.
Не поцарапай краску.
Джокер все ждет, когда он скажет «мне пора идти».
Вряд ли кто-то подозревает, насколько это порой заебывает. Он может торчать в своем кресле сутки напролет, слушая Wise Brother и глядя в разукрашенную россыпью звезд тьму за стеклом, к нему будут подходить ребята, спрашивая о чем-нибудь, жуя энергетические батончики и предлагая принести ему, - это может продолжаться неделями, месяцами, и никто не задаст вопроса, на который ему так хочется дать ответ.
Они не спрашивают: в порядке ли ты?
Они спрашивают об этом друг друга, но не его. А ему так хотелось бы. Ну же. Спросите его. Ты в порядке, Джокер?
Знаете, что он скажет вам? Он настолько в порядке, насколько маленькие птенцы голубей, которых погрызли кошки. Видели таких? Маленькие птенцы, комочки пуха, и у них оторваны крылышки, выломаны лапки или выцарапаны глаза. Они открывают и закрывают свои маленькие клювики. Они отчаянно зовут маму. Они хлопают обрубками в попытках взлететь.
Однажды Джокер увидел такого. Ему было двенадцать, и это было на кладбище. Его мать как раз опускали в землю, когда он услышал этот крик и полез в куст. Раздвинул ветки, а там это. Окровавленный комочек пуха без крылышек. Мальчишка, наверное, казался ему огромным монстром, если он вообще мог видеть. Он кричал, а Джокер замер и ничего не мог сделать. Он испугался. Не знал, как подступиться. А птенец все кричал. Целый мир не слышал его, будто не существовало ни крика, ни отгрызенных крылышек, ни выцарапанных глазок, ни его страшной боли и неспособности это прекратить.
С того момента где-то внутри Джокера живет такой маленький птенец голубя.
Он кричит, и кричит, и кричит. Но никто не слышит его.
Он хочет сделать что-нибудь. Что угодно, что Гаррус потребует. Но он требует только – не делать ничего.
Шепард и Вакариан – они стоят друг друга.
Его ноги рассыплются, если он начнет отстукивать ритм Wise Brother. Хочется размять их, ведь за двенадцать часов в одном положении вместо мышц и сосудов в них должно быть кровяное желе, но он обязан вести хренов корабль и пришвартоваться на очередной хреновой планете, на которой у них очередная хренова поисковая операция.
Для выполнения которой с «Нормандии» сойдет отряд.
Которая окончится очередной хреновой неудачей.
И Вакариан вернется с лицом, будто постоял над свежей могилой.
И когда его спросят: «ты в порядке, капитан?», он скажет: «конечно».
Джокеру нужно проветриться и предотвратить атрофию икроножных мышц, так что он гуляет по кораблю и болтает с экипажем. Когда ходит, он как Русалочка. Несмотря на спец-экипировку, каждый шаг причиняет боль. Она лишь немного отвлекает от дерьма, скопившегося в груди.
Тяжесть потери. Звук исчезнувших голосов. Его бессменная, безукоризненная бесполезность.
Корабль твой, Джокер.
Не поцарапай краску.
Как насчет того, что я проебу команду и дам волю церберовскому ИИ?
Как насчет того, что я поведу себя как кретин, и ты обнаружишь себя болтающейся в открытом космосе среди обломков?
Как насчет того, что я выполню твой идиотский приказ об эвакуации под носом у Разрушителя, и уведу корабль, на борту которого нет тебя?
Потому что, ты знаешь, я могу.
Я, блядь, могу.
- Джокер! – голос Шепард в его наушнике. – Джокер, как слышишь?
Он касается наушника пальцами. Во второй руке у него кружка британского эля, заныканного в одном баре на Силверсан Стрип. Он попивает пивко, пока коммандер рискует задницей.
- Слышу тебя, прием, - Джокер отхлебывает.
- Мы возвращаемся на борт, нужен мгновенный старт, - голос Шепард, как всегда, когда она на задании, резок и спешен.
- Только не говори, что вы ведете за собой толпу твоих слюнявых фанатов.
- Точно, и в их колымаге несколько тонн тротила.
Джокер осуждающе цокает языком.
- Будем подниматься – кинешь в них зажигалку.
Шепард отсыпается, Шепард обходит команду, Шепард трахается с Вакарианом. Некоторые шепчутся, что не с ним, а с доктором Т’Сони.
Это боевая любовь, это настоящая смертельная страсть. Вообразите только трах после хорошей битвы!
Доктор Т’Сони не выходит из своей каюты, смотрит в экраны, смотрит в экраны, ссыпает кружки снотворного на ладонь, рассылает сообщения, прочесывает источники.
Тали пытается понять, что сделал Горн. Помимо того, что пронес волну темной энергии по Млечному Пути, расхреначив ретрансляторы и синтетиков. На «Нормандии» один отключенный гет и один робот, выглядящий, как мертвая женщина.
Тали перенесла матрас с одеялом в ядро ИИ.
Вакариан стоит позади кресла пилота, сцепив за спиной руки. Он часто сюда приходит. Бывает, в ночные смены Джокера.
Он кидает особенно много идиотских шуток в присутствии Гарруса. Чем выше уровень дерьма, в котором они погрязли, тем больше сарказма в минуту Джокер выдает. Думая, что капитану точно нужна доза лекарства побольше, чем остальным. Вакариан не смеется, даже не улыбается, и, наверное, думает, что Джокер забывает принимать таблетки, но все равно приходит. Джокер думает, что лекарство работает.
Он думает о ней, отброшенной взрывом от тлеющих обломков.
О ней, оставленной в Лондоне. Спасшей им жизнь.
О членах команды, которые где-то в увольнении лечат ПТСР.
О мертвой женщине.
Говорит: я хочу сделать что-нибудь. Что угодно. Я хочу это прекратить. Слышишь?
Вакариан вдруг негромко переспрашивает:
- Что?..
- Что? – вторит Джокер. – О, забей. Я забываю принимать таблетки.
- Да, думаю, я заметил.
- Ну, тем веселее. Не волнуйся, я не врежусь в астероид. Пока ты на борту. Не хочу, чтобы правительство Палавена отгрызло голову от моего мертвого тела.
Вакариан усмехается.
Ему здесь больше нечего делать, нечего говорить, но какое-то время он продолжает стоять за пилотским креслом. Джокер чувствует. Он чувствует, что Гаррус его услышал. И кажется, что почти ответил.
Потом он уходит. Дверь с треском закрывается за его спиной. В рубке остается только гул двигателей. Wise Brother в наушнике Джокера молчит.
На коричневом карлике в третьем пункте их маршрута так много платины, что зонд не может вычленить ничего другого. Спустя час сигнал говорит о слабых признаках органики, сходных с человеческими. Вега надевает шлем, переглядывается с Явиком, и они выпрыгивают из Кодиака.
Полчаса поисков приводят к очень странной форме жизни. Это похоже на здоровую медузу, что-то среднее между ханаром и огромным плевком, растекшимся по скале. Явик заводит историю о своем цикле, где природа не кидала таких номеров. Вега подавляет вздох. Вакариан убирает винтовку за плечо и дает сигнал челноку.
Вторая планета в этой же системе — родина ханаров и спасительное пристанище дреллов. Короткая высадка, обращение к руководству, и никаких результатов.
Следующая остановка — через несколько световых лет и пару земных недель. Касуми жалуется на слабый сигнал экстранета. Последний сезон «Полицейских 2100» совсем не грузится.
Во время короткого обсуждения очередного провала в БИЦе команда удивительно оптимистична. Веге нравится этот настрой. Ребята верят, что найдут Шепард. Собственно, в этом не стоит сомневаться — если лететь по следам удара Горна, рано или поздно они наткнутся на правдивый сигнал. Но все почему-то уверены, что при этом она будет жива.
Вега не может вообразить условий, в которых она могла бы выжить. Он пытается представить день, когда они найдут ее, и видит только обгоревшие кости, разбросанные на квадратный километр, на незнакомых землях, где истреблена жизнь. Ему, нахрен, снится это.
Снится, как потом на борту они не могут найти Вакариана. Как в воду канул. И вот Вега поднимается в каюту Шепард. И вот находит его. С дырой в башке.
Если откровенно, Вега смотрит на Гарруса, когда они с половиной экипажа завтракают в столовой, и думает, что все к этому и идет. Вакариан выдрессирован, как самый примерный смертник. Давно смирившийся с грядущим расстрелом, дисциплинированно продолжающий приходить за пайком, разговаривать с тюремщиками, делать вдох, выдох. Он ест декстро-батончик со снайперским спокойствием. Отвечает на вопросы экипажа. Перекидывается колкостями с Заидом и ободряюще улыбается Тали. И кажется, что всё это — не ради себя. И когда дело будет сделано, он сможет взять отгул.
Отчетливый сигнал на следующей планете, говорящий о присутствии человека, приводит их к колонии, до того заброшенной, что люди там понятия не имеют, кто такая Шепард, и Жнецов называют «механическими монстрами». Ее следов там нет.
Тем вечером Вега подходит к бару и еще из-за закрытой двери слышит голоса. Один — Вакариана, второй — женский, приглушенный, надорванный помехами. Похоже, опять пытается связаться с сестрой. Похоже, сестра опять шлет его на три буквы.
Получасом позже они с Вакарианом понемногу выпивают в баре. Джеймс пьет старый-добрый ирландский виски, который можно будет достать, кажется, хоть в сраном аду через двести лет, а Вакариан открыл бутылку турианского бренди, присланного Виктусом в благодарность за… что-то. Посчитав, что выпито достаточно для душевного разговоре, Вега начинает:
— Когда я зашел, ты говорил с кем-то. Твоя сестра?
Вакариан кивает.
— Я думал, она полетит с нами, — негромко произносит Вега.
— Шанс был. Один к пятистам.
— Звучит паршиво. У вас что-то не так?
Гаррус усмехается сквозь тяжелый вздох, отставляя бутылку. Он говорит медленно, в его субгармониках звучит низкий скрип, который Вега научился понимать как сухую, прожженную горечь.
— Что у нас так? Из меня настолько же хреновый брат, насколько плохой лидер.
Вега хмыкает, покручивая в пальцах стакан.
Не так давно он нашел у Лиары досье на Вакариана. На всех, вообще-то. Не то чтобы он копался в ее терминале или вроде того. У Щербатого с семьей сложные отношения. Сестра думает, что он кинул ее на умирающую мать. Отец разочарован в нем после ухода из СБЦ и решения служить на человеческом фрегате, о чем сообщает в каждой второй семейной беседе по защищенному каналу. Они не знают ничего об анонимных пожертвованиях в госпиталь, где содержалась мать. Таких денег это место не видело с момента создания. Они не знают об уничтоженном отряде Гарруса или о том, кто снес ему половину лица.
Мир почему-то так устроен, что всех волнует только то, что ты делаешь или не делаешь для них. Что происходит с тобой — дело десятое. Даже если где-то под диваном на Омеге все еще валяется кусок твоей сраной челюсти, это ничего не значит. Это все жалкие оправдания. Ты не посетил, блядь, семейный ужин.
После того как Вега дал перебить свой отряд за данные о Коллекционерах, которые оказались потом никому не нужны, первое, что спросил его дядя, позвонив из своего дома, с берега Тихого Океана, было: «когда же ты, наконец, прилетишь к старику в гости, Джим?»
— Семьи — они все такие. Хороший ты брат или плохой. А что до лидерства… ну, Огонек говорила, на базе Коллекционеров вы делились на два отряда, и один возглавляла Шепард, а второй – ты, — припоминает Вега, глянув на Вакариана, — обошлось без потерь. Сейчас ты, вроде как, рулишь кораблем, и дела идут нормально. А, ну и да, еще ты спас Палавен, но это, конечно, мелочи.
Вакариан тихо смеется, склонив голову в характерной одним турианцам манере. Вега впервые видит его спину ссутуленной, а глаза — прикрытыми.
— Слушай, Щербатый, сколько тебе лет? — вдруг спрашивает Вега.
Гаррус скашивает на него ироничный взгляд.
— По ощущениям?
— По документам, Щербатый. По документам.
Мандибулы Гарруса на мгновение разлетаются в жесте, имеющем то же значение, что выгнутая человеческая бровь.
— Двадцать восемь. И?
Вега давится, виски льет через нос.
— Ты гонишь мне! — он больше сообщает, чем спрашивает, морщась из-за обожженной слизистой. — Двадцать восемь?
Гаррус притягивает бутылку бренди, с любопытством уставившись на Вегу.
— Я считал, тебе лет пятьдесят, — признается Вега, — не подумай, что я говорю, что с тебя труха сыплется, ты хорош, просто… это loco, мужик. Я старше тебя на полдесятка. Блядь, и почему у меня до сих пор нет корабля?
Гаррус прикладывается к бутылке. Когда ее дно стукает о барную стойку, он издает задумчивое «м-м». Низкий скрип в его субгармониках обретает немного насмешки.
— Может, потому что тебя не угораздило вляпаться в собственного капитана, принадлежащего расе, с которой твой народ недавно закончил мечом махаться. У меня все с этого и началось.
— Хороший аргумент. — говорит Вега. Через секунду он прищуривается и уставляется на Вакариана, силясь подавить смех. — Подожди, ты хочешь сказать, что стал крутым через постель?
— Ну… не намеренно.
— Лола тебя принудила, что ли?
Вега ржет, и Гаррус усмехается.
— Даже по турианским меркам, она довольно настойчива. — пару секунд он молчит, — не подумай, что я жалуюсь.
Отсмеявшись, Вега чувствует, что побаливает живот. Давно он так искренне не веселился. Представив, как Шепард прижимает Вакариана, который выше ее на голову и шире раза в полтора, к стене, он снова фыркает.
Когда Джокер по корабельной связи вызывает Гарруса и тот уходит, Вега допивает бренди и думает о его сестре. Он не знает, что там и как, но знает, что и как здесь. Он знает, что, блядь, Щербатый не заслуживает быть изгоем в своей семье.
«Держи его», приказала Шепард. Попросила Шепард.
Вега приканчивает четвертую стопку и направляется в каюту Лиары.
Если бы седативные препараты не замедляли реакцию и не ухудшали память, Лиара пила бы их пачками. Съедала бы по одной вместо завтрака, обеда и ужина.
У нее все время дрожат руки и иногда она просыпается, думая, что в темноте каюты кто-то есть. Почти видя темный силуэт на краю своей кровати. Человеческая женщина сидит на покрывале, подогнув под себя ногу, и насмешливо улыбается. Ее глаза как отмытый до блеска янтарь, в который вмерзли угольные кляксы зрачков; такие родные, такие важные; продать все, чтобы купить один день из прошлого. Всю информацию, всех клиентов, весь мир. Чтобы посмотреть по-настоящему при свете дня и почувствовать призрак вкуса меда на языке, такой у них цвет, так их взгляд обволакивает, укрывает, обещает, ручается. Так улыбка успокаивает, греет, разбивает с дребезгом на кривые осколки страх и сердце.
Эта операция — циклическая реакция. Планета — ничего. Планета — ничего. Геометрическая прогрессия. Планета — ничего.
Двадцать лет назад Лиара являла собой воплощенное терпение. Она носила свои камни для медитации в дорожной сумке. Неблагоприятный климат, одиночество, долгие вычисления, неудачные раскопки, исследования, заводящие в тупик. Ничто не могло потревожить ее. Потом мироздание нанесло по ней три удара.
Смерть Бенезии. БАХ! Крах Тессии. БАХ! Исчезновение Шепард.
Геометрическая прогрессия.
Как много ударов может что-либо вынести, прежде чем будет разрушено?
Для Тессии понадобился один.
Лиара поднимает источники. Она пытается маскировать запросы, не раскрывать все карты, потому что, если мир заметит, что Серый Посредник взволнован, что он дергает за все имеющиеся нити, то для них это не будет выглядеть хорошо, а для нее это не приведет ни к чему хорошему.
Новая высадка, новая планета, планета — ничего. Лиара смотрит по сторонам, на безоблачное рыжее небо, жар, кажется, жрет ее сквозь броню. Что, если Шепард оказалась на одной из таких планет, чьих-то домов, но абсолютно непригодных для человеческой физиологии? Что, если ее убили не раны, и не Горн, а радиация? Или жар? Или холод? Сколько ударов может вынести что-либо, прежде, чем разрушится?
У нее щиплет в глазах, она отворачивается и идет к челноку. Плечи ссутулены, их трудно расправить, грудная клетка как будто сжалась. У Гарруса прямая спина. Конечно, у него прямая спина. Для него нужно больше ударов. Или более сильных.
Лиара чувствует себя просто отвратительно, когда в «Кодиаке», охваченном мелкой тряской, Гаррус касается ее рук, сложенных на коленях, и сквозь стекло его шлема видно ободряющие глаза. Лиара еле ощутимо пожимает его большую ладонь и кивает, опуская взгляд, ей так паршиво, так паршиво, потому что ее руки трясутся, а слезы затекают под воротник костюма, холодно, мокро, и он все видит.
Кажется, что этот день не может стать хуже, но у судьбы всегда припрятана пара тузов в рукаве, и вечером Лиара выходит в столовую — там почти пусто, только несколько человек из технического отсека, и она слышит, как двое инженеров разговаривают между собой:
— Четыре месяца — и ничего… ни зацепки. Гаррус не говорит с нами… думаешь, что это значит? У них ничего нет?
— Конечно, у них ничего нет, Джош. Было бы — уже объявили бы общий сбор. Да ничего мы не найдем, черт подери, провальная операция, только топлива нажжем тысяч на двадцать…
Лиара толком не помнит, в какой момент остановилась перед ними и прокричала:
— Заткните свои рты и идите работать, раз вы добровольно взошли на этот борт, то это ваша единственная задача, вас предупреждали, что так будет, что это не расслабляющий туристический полет! Заткните свои рты!
Ее плечо крепко сжимает чья-то рука. Двое техников с кружками в застывших руках смотрят на нее, как рыбы сквозь стекло аквариума. Тали говорит:
— Оставь их. Пойдем.
Она уводит Лиару обратно в каюту. По пути Лиара пытается сказать, что направлялась в медотсек по просьбе Чаквас. На самом деле, она шла за еще одной упаковкой седативных. Когда ее жизнь успела превратиться в чертов круговорот нервных срывов?
Тали проводит с ней весь вечер, они говорят о СУЗИ и успехах в попытках активировать ее. Тали убеждена, что благодаря привязанности ИИ к кораблю это возможно.
Ближе к ночи заявляется пьяный Вега и говорит, что хочет связаться с Соланой. Соланой Вакариан. Он хочет убедить ее, что Гаррус — отличный парень, потому что он и правда отличный парень, за это Вега ручается.
Тали спрашивает, по какому поводу Вега надрался. Лиара касается ладонью нахмуренного лба. Она активирует омни-тул и отправляет Веге письмо по незащищенной почте.
— Я прислала тебе координаты своего агента, — говорит Лиара. — Расскажи ему все подробности.
Вега вытягивает руку и тычет в нее указательным пальцем, стоит так несколько секунд, а потом зачем-то оттопыривает большой.
— Ты никогда не подводишь, Док. — его странный акцент резче обычного. Он стоит на месте еще немного. — И у тебя классный наряд.
Тали качает головой, пока Вега, посмеиваясь, выходит.
В последнем письме в папке «Отправленные» у Лиары значится: Смотровая палуба Нормандии SR2. Имя: Касуми Гото.
Как там говорил инкубатор? Кровь зовет. Настоящего крогана сражаться зовет его нутро, это потребность типа хорошей порции жратвы четырежды в день. Пять раз, если речь о самом настоящем крогане.
Эта гребаная хренотень с «настоящестью» успела его достать, как не доставал ни один придурок в Аларахе, считающий, что много знает о великих войнах и может называть себя воином и воротить морду от Грюнта. Потому что он же пробирочный. О да. Грюнт из пробирки. Старая тема, уже разлагается, а ее все ебут и никак не могут остановиться. Хорошая сторона в том, что не надо ничего объяснять, показывать бланки заполненных анкет, бумажки с результатами анализов и прочие дребаные записи замеров диаметра черепной коробки, достаточно просто рявкнуть — РРРАХХ! — и боднуть башкой ссыкуна. После этого ты кто? Чистокровный кроган.
Это Шепард так делала. Ну не РРРАХХ! и бодание башкой, а, в смысле, тоже умела ставить зарвавшихся на место. И еще как. Его самого ставила, в узде держала. Эта маленькая человеческая самка, ей одной рукой можно хребет пополам сломать, и в ней было больше силы, чем во всем Аларахе целиком.
Когда человеческий лейтенант заявился с предложением присоединиться к кораблю, ищущему Шепард, Грюнт не раздумывал. Он сразу согласился. Сказал «да» и ни единого разу с того момента его уверенность не дрогнула. Даже когда узнал, что поисковую операцию ведет этот турианец, он не сменил решения. Грюнт верит турианцу, потому что Шепард верила. Грюнт пойдет за ним, потому что он приведет к ней.
Если есть шанс, что Шепард жива — нужно ее вытащить. С героической смертью всегда успеется, а с этим бардаком на Земле надо что-то делать сейчас, потому что Совет и адмиралы с лидерами, как обычно, беспомощнее дохлого ханара.
Люди на человеческом корабле опять много говорят, и еда в столовой опять дерьмовая, на таком пайке долго в форме не останешься, размяться негде, только ходи по кораблю да делай вид, что не замечаешь, как пялятся — эта пугливая мелочь на жилой и технической палубах. Пару раз посмотреть украдкой на Лиару, подумать, о чем она думает, утомиться от этого, рассердиться, рявкнуть на попавшего под руку, вернуться в свой жужжащий холодный трюм.
Шесть месяцев — и ни единой битвы, ни единого врага, чтобы переломать, расслабиться. Грюнт держится, он хорошо научился держать себя в руках, но шесть месяцев, это полгода, это очень долго. И сколько еще это продлится?
Турианец все чаще берет его на высадки, Грюнт думает, чтобы помочь снять напряжение, дать подышать нормальным воздухом, иногда — потаскать тяжелые камни. Но это не особо-то помогает, потому что это не фонтан крови из взорванного когтями горла врага, это не гулкий хруст переломанных берцовых костей и не истошный вопль прямо в ухо, и это не нести на руках Шепард к челноку, живую Шепард, спасенную Шепард, это была бы настоящая честь — доставить воеводу на ее корабль.
Руки чешутся по хорошей битве, и Грюнт вспоминает инкубатор, лекции, вложенные в его голову: как убить человека, как убить кварианца (хах, очень просто — проткни иглой его костюм), как убить турианца. Последнее — особенно хорошо.
Вложенное в его голову воспоминание об изломанном теле в озере синей крови, захлебывающемся ею, трясущемся, без единой целой пластины, с растрескавшимся экзоскелетом, но все пытающемся встать — это почти такое же тянущее, приятное воспоминание, как уголки губ Лиары, которые немного приподнимаются, когда она говорит «Здравствуй, меня зовут Лиара». И эти ее синие глаза, и округлое лицо, такое… хорошее… и она его совсем не боится.
Грюнт спрашивает человека-лейтенанта: думаешь, врукопашную один на один, Вакариан бы одолел меня? Он хохочет и исправляется: ну ладно, он хотя бы продержался бы дольше пяти секунд?
Лейтенант скрещивает на груди свои здоровые — для человека — руки и ухмыляется в ответ:
— Турианцы крепкие. Я даже поставлю на Вакариана, если у него в руках будет «Валькирия».
— Врукопашную, Вега. У него ничего не будет в руках, смекаешь? В этом как раз и смысл.
— Врукопашную никто давно не дерется. Это прошлый век.
— А я думаю, надо попробовать. Будет весело. Может, правда, понадобиться новый капитан.
Парень, управляющий челноками, громко говорит, чтобы было слышно из-под машины, под которой он лежит в обрамлении коробок с инструментами:
— Немудрено, что тебя не зовут на тусовки, Грюнт. Твое чувство юмора немного чересчур экстраординарное.
Грюнт бьет кулаком в кулак и задорно рявкает:
— А кто сказал, что я шутил?
— Слушай, здоровяк, — Вега понижает голос и придвигается, — что за проблема у тебя с турианцами? Похоже, тебя хлебом не корми, только дай потаскать этих ребят за гребень. В смысле, Гаррус же первый, которого ты увидел, так? У тебя с ним проблемы?
— У меня с ним нет проблем, пока у него со мной - нет, — говорит Грюнт, — ты следи за своими делами, человек. С тобой я не собираюсь ничего обсуждать.
— Да я и не рвусь, амиго. Хочешь излить душу — тебе к Эстебану. Он на эмоциональных расстройствах собаку съел.
— Собаку съел?
— Забей. Человеческая поговорка.
Грюнт, подумав, разминает позвоночник, выпрямляясь во весь рост, и говорит:
— Люди мне тоже не нравятся. Просто не нравятся. Я кроган, сечешь? Мне повод не нужен, у меня в крови презрение ко всем, кто не такой, как я. Но те, кто с Шепард — они со мной. Если не против меня, конечно.
Вега присвистывает.
— А ты непростая личность, да?
— Тебе точно не по зубам.
Вега ржет. Грюнт замечает неравнодушие этого парня к их турианскому капитану. Защищает, прямо как родину. Нянька нашлась. Не без удовольствия Грюнт думает, что, если бы случай представился, он бы и их двоих наверняка завалил, как нечего делать.
Через месяц случай неожиданно представляется. И, на деле, это не то, чего он хотел, нет, совсем не то. Турианец не взял его с собой на высадку, и вот они — Вакариан, Вега и Тали — возвращаются в БИЦ, и у них опять ничего нет, и все опять остается в мертвой точке.
Шесть с половиной месяцев - это слишком долго. Грюнт знает, что поступает плохо, когда дожидается, чтобы Тали скрылась в лифте, и толкает Вакариана к стене. В его голове вживленное воспоминание о растекающемся полотне синей жижи и влажных хрипах из разорванного горла. Где-то далеко, на заднем плане.
Он знает, что поступает плохо, когда рычит:
— С Шепард не было миссий, которые длятся так долго. Ты не можешь найти ни единой зацепки. Я начинаю думать, что ты бесполезен.
Грюнт давит Вакариану предплечьем на горло, вынуждая поднять голову, и чувство власти, растущее в груди, почти опьяняет. У турианцев крепкая, широкая шея, но она не защищена экзоскелетом, и если хорошо размахнуться и наотмашь ударить когтями, можно разорвать плотную шкуру. Вега молниеносно сдергивает с пояса дробовик и нацеливает на Грюнта, но Вакариан говорит:
—Опусти, Джеймс, — и смотрит на Грюнта, смотрит бесстрастным взглядом снайпера сквозь прицел и очень спокойно приказывает: — Сделай шаг назад.
— В чем дело, турианец? Боишься?
— Что придется оттирать кроганскую кровь с пола, и Шепард расстроится, увидев тебя в медотсеке, — тут Грюнт чувствует, что штурмовая винтовка, эта сраная, мать ее, «Валькирия», стальным лезвием-штыком упирается ему между пластин брони, Вакариан толкнет руку — и Грюнт попрощается с печенью.
— Черт, — усмехается Грюнт, — все время на это попадаюсь.
Он делает шаг назад, и турианец убирает винтовку за спину. Великодушно. Хороший момент, чтобы согнуться и рывком сбить его с ног, обхватив за пояс, и сломать шею, и еще содрать визор и раздавить в кулаке, потому что он, блять, заебал светить прямо в глаза.
— Ты перегрелся в своем трюме, — рычит Вега, — сходи проветрись, пока стоим, эспантальо.
— Хорошая мысль, — бросает Вакариан, направляясь в пилотскую рубку, — у тебя двадцать минут. Потом отправляемся за Шепард.
— За… вы… ты нашел что-то?
Но турианец не отвечает и не оглядывается, а Вега жжет взглядом так, что спрашивать его — самого себя унизить. И плевать на них, Грюнт чувствует, как воодушевление наполняет его, растекаясь горячей волной по венам, мускулам, костям, он предчувствует бой, победу, он чует движение после бесконечного простоя, и ему и правда нужно проветриться, сделать вдох полной грудью, освободиться. Он сходит с корабля на планету с фиолетовым небом и странным сиянием тут и там, глядит на далекие дома, наставленные близко друг к другу в подобии небольших поселений — что-то в этом месте дало им нужное направление, и теперь все будет лучше, он чует. Он знает. Он рвется в бой, и — смерть тому, кто в этом усомнится — он уничтожит что угодно, что встанет на их пути.
продолжение следует
продолжение в комментариях
Добавлены новые части
Автор: Schein
Рейтинг: R
Персонажи и пейринги: Гаррус/ф!Шепард, Вега, Джокер, Кайден, Тали, Солана Вакариан и др.
Жанр: ангст, херт-комфорт, драма, экшн
Размер: миди
Аннотация: тайм-лайн - после МЕ3. Это еще не пойдет для обложки, но уже напоминает лицо. Это еще не вполне счастье, но, вроде, похоже на жизнь.
Статус: в процессе
читать
Бывают такие победы, которые больше сходят за поражения. Это если дело было труба, и выиграно оказалось по чистой случайности. На чистом энтузиазме. Никто этого толком и не ожидал.
Небо над шестым жилым кварталом черное. Лучи света не пробиваются. День, ночь — наверху в любое время непроглядное полотно, завеса пыли, дыма, осколков разрушенных кораблей. Жилые кварталы освещаются прожекторами, похожими на белые солнца. Меловый слепящий свет. Холодный, мерзлый, под ним все кажутся трупами, а трупы — фарфоровыми куклами, измазанными кровью.
Красной, синей, зеленой, рыжей. Улицы Лондона заляпаны радугой. Отряды экспертов, и спасателей, и врачей снуют с ничего не выражающими лицами, роются в грудах камней, следуют за радугой. Ищут признаки жизни под каменными и мраморными плитами. Их называют «уборщики».
Тяжелые грузовики развозят бетонные блоки. Их называют «дома». Или «временное жилье». На каждый — по десять-пятнадцать единиц. Это люди, турианцы, кварианцы, кроганы, азари. Некоторые блоки объединяют между собой, создавая просторные помещения, напоминающие закрытые фабрики или тюрьмы. Это «больницы».
В первые две недели, в основном, умирают от ранений. Начиная с третьей недели, беспокойство вызывает голод. Декстро-голод.
В начале третьей недели «Нормандия» швартуется на окраине пепелища, в центре которого высится слегка подпаленный Биг-Бен. Кораблю организуют достойный прием. Команде предлагают завтрак перед вручением наград. Медали на кителя. Ордена, чтобы было, что положить на полку. «Благодарим за победу». Журналисты записывают, камеры подмигивают объективами. Адмиралы подходят для рукопожатия. И потом они все вместе отдают честь.
Фотография на память. Чтобы было, что закинуть в ящик стола.
«Благодарим за победу» — это говорят всем, кто принимал участие. Даже бортовым мойщикам посуды безымянных кораблей. Которые никогда не сходили на берег.
Начиная с третьей недели, кварианские адмиралы и турианский примарх принимаются наседать на Хакета. Им надо, чтобы были отстроены ретрансляторы. Кроганы и азари могут подождать, их родные миры не сойдут с орбит, но кварианцы и турианцы скоро умрут от голода.
Хакет говорит это Щербатому, когда тот обращается к нему за помощью. Что лучше бы, мистер Вакариан, вы заботились о своих людях, чем о жизни, вероятно, уже потерянной.
Он говорит о Шепард.
Вега по стойке «смирно» стоит за плечом Вакариана. Не Хакета. Кто бы мог подумать, что после всего этого дерьма он будет служить новоиспеченному турианскому адмиралу. Кто бы мог подумать, что искать Шепард отправится турианский адмирал, а не человеческий.
Голос Вакариана мог бы точить металл. Высекать ебаные статуэтки из стали. Он говорит, что после всего, что сделала, Шепард заслуживает стоять в списке ваших дел выше всех гребаных приоритетов Альянса. Они долго спорят.
Но у Хакета действительно много проблем. Лидеры рас вместе со своими армиями застряли на его планете. Разрушенной, лишенной ресурсов. С черным небом и прожекторами, расставленными через каждую сотню метров.
— Лучше бы вы думали о том, как бы вы сами пережили завтрашний день, — повышает тон Хакет. — Вы разозлены и разбиты, и не видите всей картины. Это, — он тычет пальцем в сторону окна, — наш единственный приоритет. Нам дан шанс на будущее, и это — единственная возможность не упустить его. Она поняла бы это. Вы, вижу, нет.
Когда Гаррус резким шагом уходит из центрального альянсовского штаба, Веге приходится перейти на легкую трусцу, чтобы не отстать.
Четвертая неделя, и он стоит в кухне своего бетонного блока, называемого домом, глядя в окно. Жилой квартал номер шесть пропитан пылью, завеса дыма и гари наверху атмосферы по-прежнему не дает пробиться солнечным лучам. Растения дохнут. Тропики держатся на последнем издыхании. В городах отовсюду — звуки двигателей, и дрелей, и молотков. Отовсюду — голоса. Обеспокоенные. Отчаянные. Разбитые.
Ни одного — счастливого. Опьяненного победой. Празднующего.
Слишком много людей, и они беспокоятся не о том, что им негде спать, потому что нельзя отстроить цивилизацию за две недели. Они беспокоятся о том, что не работают похоронные службы. Слетели все коммуникаторы. Они хотят похоронить своих мертвых и услышать своих живых, но не могут получить ни того, ни другого.
Когда проводишь несколько лет в постоянной погоне за ускользающим мизерным шансом и, наконец, ухватываешь его, ценой миллионов жизней, надеешься, что это дерьмо себя оправдает, и ты получишь настоящую победу. Или, хотя бы, сможешь уснуть без кошмарных снов.
Вакариан говорит:
— Могло быть хуже.
Он не ел с неделю. Вега знает, потому что из-за планирования поисковой операции Гаррус делит с ним жилье здесь, в человеческом квартале. Вакариану из-за высокого ранга в Иерархии выделили довольно неплохой запас декстро-продуктов. Мог бы прожить добрых двенадцать месяцев на это, если бы захотел. Но он передал свою еду турианской медицинской станции, где было туго с запасами. То есть — первой попавшейся. За неделю Вега ни разу не застал его за завтраком, или обедом, или ужином.
Вакариан склоняет голову к одному плечу, потом к другому, разминая шею, движение тяжелое и усталое. Вега пьет темное пиво, перед турианцем на столе стакан воды.
— Земля могла быть уничтожена, — говорит он. — Вместе с основными силами галактики, застрявшими на ней. Тогда даже исчезновение Жнецов не дало бы надежды тем немногим, кто разбросан по дальним углам Вселенной.
— Оптимистично, — хмыкает Вега, — не знал, что в тебе это есть.
— Мы живы, — Вакариан пожимает плечами, — это то, ради чего мы вели войну.
Вега кивает. Да, это так. Живы. Больше, чем все, на что они надеялись месяц назад.
Вакариан встает, вызывая омни-тул, коротким треском оповестивший о новом сообщении. Вега поднимает взгляд вовремя, чтобы увидеть, как он пошатывается. Легкая потеря ориентации в пространстве. Может, от голода, или от пренебрежения рекомендациями врачей — это с ним случается. Вега почти по привычке встает и подхватывает его за спину, но турианец уже крепко держится на ногах, и что-то в его прямой спине, или непроницаемом, неподвижном лице говорит Веге, что он не нуждается в помощи.
— Виктус, — бормочет Гаррус, глядя на оранжевый интерфейс, будто ничего не произошло. — Дает корабль. Фрегат В-класса. Да неужто, черт возьми, - он, похоже, набирает ответ, вслух обращаясь к Веге: — можем выдвигаться.
— Так просто? — Джеймс приподнимает брови. — Никакого бюрократического дерьма с оформлением тебя капитаном, набором команды и так далее?
— Есть плюсы в том, чтобы быть правой рукой примарха, — отвечает Вакариан, в его голосе тень неприязни. — И в послевоенной разрухе. Он дает добро брать на борт любые расы. Я сообщил Рексу и Джокеру. Аленко, естественно, — тень разрастается до отчетливой ноты. — Без Спектра на борту руки будут связаны. На этом пока все.
Он смотрит на Вегу в не особо заинтересованном, но — ожидании.
— Тали захочет лететь, — прикидывает Джеймс, — Лиара, Явик. Заид. Джейкоб и Самара. Черт, да все, с кем она работала, — он чуть усмехается, — надеюсь, на твоем фрегате много коек.
— Мы будем копаться в развалинах, Вега, в этом деле не нужна армия, — Вакариан касается лба, вроде, почесывая, но Джеймс думает, что это боль. — Напиши Лиаре — ее знания пригодятся. Грюнту.
— Грубая рабочая сила?
— Тебе в напарники. Явик не помешал бы, если понадобится считать информацию с какого-нибудь пятна крови.
— Ладно, — говорит Джеймс, — я составлю список и разошлю пригласительные открытки.
Вега проглатывает продолжение фразы. «А ты, может, поешь. Органики иногда едят». Или «поспи».
Но это чушь. Это не нужно.
Просто… чертовы воспоминания. Гноящиеся, подтекающие сукровицей. Неясно, обернется ли шрамами или гангреной.
Чаквас заставляет его сесть и проводит осмотр. Стоит устроить задницу на мягком матрасе, как Вега понимает, что хочет спать. Черт, он отдаст руку за восемь часов бессознательной тишины. Возможно, даже свою.
На соседней койке лежит Вакариан. Над ним доктор сжалилась — вколола хорошую дозу какого-то декстро-седатива. Вега спрашивает, кивнув на него:
— Насколько плохо?
И жалеет о вопросе через секунду. Голос Чаквас говорит: плохо.
— Не знаю, что там стряслось, но надеюсь, что мне не придется выскабливать осколки его реберных пластин из легких.
— На нас упал «Мако», — глухо говорит Вега. — Возможно, вы там найдете и его осколки.
«Держи его», — сказала Джеймсу Шепард. Последний гребаный приказ. И он, похоже, облажается.
Гаррус выключает омни-тул. Он говорит:
— Будь готов завтра утром, часам к шести по здешнему времени. Я… сегодня хочу увидеться с сестрой, а завтра можно разобраться с этим фрегатом.
Вега кивает. Коротко ерзает, меняя позу, и смотрит мимо турианца, подавая голос.
— Ты тут опять чуть не отключился, кстати. Не знаю, как часто вы, ящерицы, едите, но мы через семь дней чувствовали бы себя не очень хорошо.
Вакариан смотрит на него бессмысленным взглядом. Он не понял.
— Тебе лучше поесть, — говорит Вега.
— О, — Гаррус хмыкает. Почти усмехается. — С чего это тебя беспокоит?
— Просто подумал, что рановато хоронить тебя.
Что-то в этой фразе произвело не тот эффект, на который Вега рассчитывал. Она прозвучала совсем… не так, как нужно.
— Да, пока рановато. — голос Гарруса не нравится Веге. Одно мгновение, и все снова нормально. — Спасибо за заботу, Джимми. Не знал, что в тебе это есть.
— Я полон сюрпризов.
— Это — знал.
Вега усмехается, качнув головой. С десяток секунд молчат. Он думает о «Нормандии». О медицинском крыле и ангаре, набитых ранеными. О женщине в Лондоне, подорвавшейся на мине — она несла солдатам ящик медикаментов. Вега хотел спасти ее. Так хотел. Не смог.
Он думает о Шепард. У нее были глаза цвета виски. И дурацкие веснушки на носу и щеках. Как у Лолы.
— Ты тоже возьми отгул, — негромко говорит Вакариан. — Лагеря не рухнут, если ты прекратишь работать там.
— Да если бы я работал. Воду умирающим ношу. Я больше хорош по части нанесения ран, а не заживления.
Голос немного надломился, и Вега мысленно ругает себя. Вакариан смотрит на него чуть искоса. Левый глаз скрыт под мерцанием визора. Вега чувствует себя так, будто его сканируют и пропускают сквозь фильтры. То еще ощущение, но он привык.
— Даже без Жнецов в этой галактике всегда будет, в кого пострелять, — Вакариан отводит взгляд, — не принимай это за ранний уход на пенсию.
Вега хмыкает.
— Я мог бы попробовать… переквалификацию, — говорит он, бросив хмурый взгляд в окно. — Строителем, например. Или инженером.
— Не в обиду, но ты ни хрена не смыслишь в железе, Джимми.
— Да, ты прав. Я хорош в одном. Останусь в N7 и буду блюсти ебаный порядок в галактике. Кто-то же должен после…
Он осекается. Вакариан чуть дергает мандибулами. Этому жесту нет человеческого эквивалента. Не усмешка, не оскал. И все же Джеймс интуитивно понимает его. Так морщатся от неожиданного укола, от «дружеского огня».
Он не может придумать ничего, что сказать теперь. Извиниться? Нет смысла. Из открытого окна доносится шум двигателей строительных машин. Грузовики развозят дома. Свет прожекторов, если всматриваться, мелко, часто моргает, от пепелищ местами валит зловонный дым. Кровавая радуга разлита по улицам. И слышны голоса. Ни одного — довольного жизнью.
Все это так называемое празднование больше похожа на траур, и нет ничего, что может смягчить его. Шепард нет. Слишком велика вероятность, что поисковая операция не увенчается находкой чего-либо, кроме обгоревшего мертвого тела. И Вега понимает это. Слишком хорошо, чтобы обратить внимание на турианца, сидящего напротив. На дыру у него в груди. Вега просто забыл.
Правда в том, что Вакариан тоже понимает. Он допивает воду и поднимается с места. Бросает взгляд на то, что за окном. Выходя, он говорит:
— Заид написал, что заглянет к тебе с двумя бутылками виски. Отпраздновать отправление.
— Черт, — Вега проводит ладонью по лицу, — этот мужик пьет машинное масло, а не виски.
— Сочувствую.
— Ни хрена подобного.
— Ну да, мне плевать, — Гаррус слегка разводит мандибулы, — завтра в шесть, Вега.
Джеймс салютует ему ополовиненной кружкой.
— Сэр, есть, сэр.
Они договорились встретиться у входа в турианский квартал, квартал номер два.
Носки ее туфель покрыты налетом каменной пыли. Если всматриваться, можно увидеть потемневшие песчинки. Это вчерашний дождь, или чья-то кровь. Ее черное приталенное пальто стало слишком свободным. Она допивает энергетический стимулятор. На Земле налажено настоящее производство декстро-пищевых заменителей.
Ее пальцы немного дрожат, когда Гаррус приближается. Когда он оказывается рядом, на расстоянии шага, в банке остается только на самом дне. Возможно, он хочет обнять ее, но она стоит неподвижно, защищаясь энергетиком в своей руке. Уставившись в носки туфель.
Больше похоже на кровь.
- Привет, Сол, - с мягкостью, которую она давно забыла, говорит ее брат, и она нехотя поднимает голову.
Его лицо просто кошмарно.
- Значит, ты опять улетаешь? - спрашивает она.
И это так похоже на их прошлую встречу, и позапрошлую, и ту, что была до нее, что Солана смеется. Не может остановиться. Гаррус продолжает смотреть на нее, вся левая сторона его лица выглядит, как ободранный череп. Он не подхватывает. Только глухо отвечает:
- Да.
Как в прошлую встречу и ту, что до нее, он даже не пытается оправдаться. Он Гаррус Вакариан, вы о нем наслышаны. Игроки его лиги не должны объяснять - галактика должна им. Вы должны. Они спасают вашу жизнь, принимайте это молча и оставьте свои пожелания тем, кому не плевать. Что вам, скажем, всю жизнь нужен был брат, а не защитник, сражающийся за вас в другой сраной галактике.
- Если честно, я надеялся, что ты захочешь присоединиться, - негромко произносит Гаррус, и Солана улыбается, глядя в его голубые глаза - единственное прекрасное, что осталось в его изуродованном лице.
Она смотрит в них и улыбается. Улыбается.
Год назад она сидела в палате, сгорбившись, и ее горло сдавливало отвратительными едкими спазмами. Женщина на постели была больше похожа на мумию. Высохшую, будто от нее осталось процентов тридцать. Но она еще дышала. Насмешка природы.
Солана видела, как ее мать сделала последний вдох.
После того, как в сто тысяча девятьсот девяносто девятый раз спросила:
- Я вас знаю?..
Солана держала лицо, но спазмы начали ее душить.
В тот день, и после, когда отпевали уход матери к Духам, Солане нужен был ее старший брат. Но его не было. Как всегда.
Ночью после отпевания, лежа в своей постели, пока за стеной давился рыданиями отец, считая, что она не слышит, Солана думала, что лучше бы Гаррус был мертв. Она мечтала. С маниакальностью. Фантазировала, будто он, на деле, погиб при исполнении в СБЦ. Убит во время миссии на «Непоколебимом». И никогда не встречал человеческого спектра. Никогда не предавал свою семью.
Она ненавидела себя за эту безумную мысль так остро, что впивалась когтями в собственные плечи, ее трясло от гнева, отчаяния, боли, синими струями текущей из-под пальцев.
А он звонил раз в несколько месяцев, чтобы сказать, что хотел бы чем-то помочь. И услышать в ответ: не стоит.
Когда Сипритин был в огне, и отец пытался найти место на любом дерьмовом эвакуационном корабле, чтобы увезти ее, истекающую кровью, не способную самостоятельно пройти двух метров, и когда она, опираясь на него, закричала, ударив себя кулаком по бедру сломанной ноги, закричала страшно и истошно, и отец вцепился в нее, как вцеплялся в ее мать, когда та в очередной раз умирала - в тот момент Гаррус был за световые годы от них. Как в любой другой. Как всегда. Он был с Шепард.
И сейчас, когда все закончилось, и он снова исчезает, не успев появиться, Солана не чувствует ничего.
Ровным счетом.
Она вымотана, в ней больше нет проводов, которые могли бы еще коротить. Сколько энергетических стимуляторов не разбавляли бы ее кровь, она - выжатый кусок тряпья, которым оттирают пятна со стен. С циферблата этих нелепых часов, высящихся в центре этого разрушенного города.
Ее пальто свободно, но сидит хорошо. Дорого. Ее туфли измазаны, но осанка пряма. Ее глаза глядят на брата, и будто бы не видят. Будто бы его не существует.
- Нет, - говорит Солана. Ее субгармоники звучат, будто она отказывается от салфетки в ресторане. Будто она говорит что-то столь незначительное. - Нет.
Она говорит:
- Разберись с этим. - и прикрывает глаза. - Надеюсь, ты найдешь то, что ищешь.
Она лжет.
Она хочет, чтобы он не нашел ничего. Чтобы его человеческий спектр, женщина по фамилии Шепард, святая Шепард - была так же мертва, как их мать.
Солана чувствует смутное, тянущее желание впиться когтями в плечи. Почувствовать боль. Но это больше не дерет ее. Тело кажется таким тяжелым. Мысли в голове - такими туманными. От голода или усталости.
Она смотрит на своего брата, спасшего Палавен, защитника из чужой сраной галактики, как на пустое место.
И когда она уходит, он делает вслед за ней несколько шагов, все менее настойчивых, пока не останавливается. Это хорошо, что она не видит его лица. Она не хочет знать, какое на нем выражение. Никакое не было бы правильным. Ничего, что бы ни произошло, не приведет мир в порядок. Ее мир. Всё так безнадежно утеряно.
Она почти слышит, как он окликает ее. «Сол». Но этого не происходит.
Турианский квартал номер два находится от человеческого номера шесть на расстоянии семи километров.
Если кто-то чихнет в холле центрального штаба, эхо разнесется на метры. Тишина, что называется, мертвая. Пять отключенных коммуникационных терминалов расставлены в ряд, оканчивающийся двумя автоматами горячих напитков. Там есть кофе всех сортов, энергетики и лево-стимуляторы на любой вкус. Бодрящие, насыщающие, успокаивающие, заставляющие забыть о том, что вы потеряли семью, ваш дом разрушен, и последнюю пару ботинок съели голодные ворча. Коммуникаторы не работают, но экраны автоматов мерцают в робком подобии жизни. Никто не подходит к ним. Будто пить кофе в такое время - просто неприлично.
Кайден устало мажет по кнопке двойного эспрессо, покашливая в кулак. «Кх-хем». Звук отчетливый, как лязг упавшего скальпеля в морге. И никто точно так же не обращает внимания.
Он подхватывает сумку и выходит из здания штаба. Улицы наполнены разнообразием звука и неестественно белым светом. Кайдена едва не сбивает броневик, выполняющий роль грузовой машины, когда он пытается обойти взорванную траншею.
Спустя два квартала и двадцать семь минут ходьбы перед Кайденом тормозит аэрокар. Дорогой, отполированный, с тонированными стеклами. Дверца отъезжает с механическим скрипом, и Хакет вылезает из пассажирской части салона, придерживая фуражку. С другой стороны показывается телохранитель. В форменном костюме. Ни единой царапины на лице.
Хакет говорит: отлично. Рад вас видеть. Вы нам тут очень пригодитесь.
Кайден кивает, слегка поморщившись и опустив взгляд в свой пластиковый стакан. Он ненавидит эспрессо. Этот на вкус, как блевотина. Все же он решает не бросать стакан в сторону перед носом у Хакета.
- Сожалею, адмирал, но у меня другие планы, - объясняет Кайден, и Хакет приподнимает брови, посылая ему Взгляд. Чтобы выдержать его, недостаточно быть Спектром Совета. Недостаточно быть Героем Галактики. Нужно плевать на последствия. Отречься от всякого подобия иерархии. Забить здоровый болт на все, что касается уважения. И карьеры.
Кайден допивает ослиную мочу из своего стакана. Прямо глядя в ответ. О, он это может.
У него был отличный учитель.
Хакет ровный, как шлифованный, покрытый свежей побелкой бетон. Его выцветшие глаза имеют не больше выражения, чем отражение неба в грязном стекле. Помедлив, он почти безразлично уточняет:
- Вы собираетесь лететь с Вакарианом?
Кайден кивает опять:
- На его миссии понадобятся полномочия Спектра.
- Вы будете во главе операции?
- Что? - он моргает. - Нет. Боже, нет. Это его миссия. Его корабль. Со всем, что натворил, я... не стал бы даже предполагать.
Кайден запинается, как студент перед приемной комиссией. Хакет не понимает, о чем речь.
Речь о Горзионте. Марсе. Нападении на Цитадель. Речь о пистолете, нацеленном Шепард в грудь. Кайден думает, что дело в кофеине. Его слишком много. Он перебарщивает с ебаным кофе, поэтому его трясет и швыряет из стороны в сторону, и его мысли крутятся вокруг Шепард, как свихнувшиеся планеты вокруг затухающего светила.
Его предательство так старо, что давно должно покоиться в земле. Но после войны оно вернулось в голову Кайдена, вонзилось в его черепную коробку.
Оно вернулось с исчезновением Шепард. С тем, как Вакариан низким и сухим голосом произнес «Добро пожаловать на борт».
Кайден забивает здоровый болт на рамки приличия и просто бросает стакан в сторону. Он готовится уходить.
Хакет следит за тем, как кусок пластика катится по ломанному грунту. Кайден уже отвернулся, когда он говорит:
- Предложите ему взять «Нормандию».
На несколько мгновений шумная улица становится тихой, как холл центрального штаба.
- Я отдам приказ вывезти ее к лондонским докам. Пришлю вам номер сегодня к вечеру.
Кайден оборачивается. Руки адмирала сцеплены за спиной. Глаза у него как будто ввалились. Рот - одна тонкая линия. Никто не знает, как долго Хакет не спал.
- Готов поспорить, ей будет приятнее оказаться на своем корабле, чем каком-то турианском фрегате, - после небольшой паузы Хакет добавляет: - привезите Шепард домой, Аленко.
Стакан натыкается на сколотый кусок дороги и, шатнувшись в сторону, замирает. Кайден выпрямляется, как должен. Как должно солдату. И отдает честь.
«Нормандия» укомплектована почти привычно. В день вылета на борту было двадцать пять человек, и столько же осталось спустя три месяца полета на сверхсветовой. Галактика без ретрансляторов - как затянувшаяся пробка на аэро-трассе. Состаришься раньше, чем доберешься до магазина.
Джокер очень смеялся в первый день, когда Гаррус мерил шагами зал совещаний и повторял: «проваливайте», «турианский исследовательский корабль отбывает утром с Цитадели на Землю - можете поймать попутку», «вы не должны этого делать, и лучше поймите это сейчас, потому что завтра я не повезу вас домой». Все стояли вокруг стола и слушали. Джек не пыталась полить кого-либо дерьмом. Грюнт молчал. Никто не сошел с корабля в тот день. Никто не выглядит так, будто хочет сойти сейчас.
Поисковые операции в системах, по которым стрелял Горн, проходят примерно каждый месяц. Исследованы всего три. Поиски не принесли ничего.
На корабле зарождается инфекция, блуждающая в воздухе, переходящая от одного члена экипажа к другому. Инфекция беспокойства. Болезнь предчувствия, закравшегося под воротник, холодящего позвоночник.
Они приходят к Джокеру, чтобы убить симптомы. Пара дурацких шуток - и можно протянуть еще день-другой. Это его работа здесь. Помимо управления кораблем. Он – новая Келли Чемберс.
Корабль твой, говорит Гаррус.
Не поцарапай краску.
Джокер все ждет, когда он скажет «мне пора идти».
Вряд ли кто-то подозревает, насколько это порой заебывает. Он может торчать в своем кресле сутки напролет, слушая Wise Brother и глядя в разукрашенную россыпью звезд тьму за стеклом, к нему будут подходить ребята, спрашивая о чем-нибудь, жуя энергетические батончики и предлагая принести ему, - это может продолжаться неделями, месяцами, и никто не задаст вопроса, на который ему так хочется дать ответ.
Они не спрашивают: в порядке ли ты?
Они спрашивают об этом друг друга, но не его. А ему так хотелось бы. Ну же. Спросите его. Ты в порядке, Джокер?
Знаете, что он скажет вам? Он настолько в порядке, насколько маленькие птенцы голубей, которых погрызли кошки. Видели таких? Маленькие птенцы, комочки пуха, и у них оторваны крылышки, выломаны лапки или выцарапаны глаза. Они открывают и закрывают свои маленькие клювики. Они отчаянно зовут маму. Они хлопают обрубками в попытках взлететь.
Однажды Джокер увидел такого. Ему было двенадцать, и это было на кладбище. Его мать как раз опускали в землю, когда он услышал этот крик и полез в куст. Раздвинул ветки, а там это. Окровавленный комочек пуха без крылышек. Мальчишка, наверное, казался ему огромным монстром, если он вообще мог видеть. Он кричал, а Джокер замер и ничего не мог сделать. Он испугался. Не знал, как подступиться. А птенец все кричал. Целый мир не слышал его, будто не существовало ни крика, ни отгрызенных крылышек, ни выцарапанных глазок, ни его страшной боли и неспособности это прекратить.
С того момента где-то внутри Джокера живет такой маленький птенец голубя.
Он кричит, и кричит, и кричит. Но никто не слышит его.
Он хочет сделать что-нибудь. Что угодно, что Гаррус потребует. Но он требует только – не делать ничего.
Шепард и Вакариан – они стоят друг друга.
Его ноги рассыплются, если он начнет отстукивать ритм Wise Brother. Хочется размять их, ведь за двенадцать часов в одном положении вместо мышц и сосудов в них должно быть кровяное желе, но он обязан вести хренов корабль и пришвартоваться на очередной хреновой планете, на которой у них очередная хренова поисковая операция.
Для выполнения которой с «Нормандии» сойдет отряд.
Которая окончится очередной хреновой неудачей.
И Вакариан вернется с лицом, будто постоял над свежей могилой.
И когда его спросят: «ты в порядке, капитан?», он скажет: «конечно».
Джокеру нужно проветриться и предотвратить атрофию икроножных мышц, так что он гуляет по кораблю и болтает с экипажем. Когда ходит, он как Русалочка. Несмотря на спец-экипировку, каждый шаг причиняет боль. Она лишь немного отвлекает от дерьма, скопившегося в груди.
Тяжесть потери. Звук исчезнувших голосов. Его бессменная, безукоризненная бесполезность.
Корабль твой, Джокер.
Не поцарапай краску.
Как насчет того, что я проебу команду и дам волю церберовскому ИИ?
Как насчет того, что я поведу себя как кретин, и ты обнаружишь себя болтающейся в открытом космосе среди обломков?
Как насчет того, что я выполню твой идиотский приказ об эвакуации под носом у Разрушителя, и уведу корабль, на борту которого нет тебя?
Потому что, ты знаешь, я могу.
Я, блядь, могу.
- Джокер! – голос Шепард в его наушнике. – Джокер, как слышишь?
Он касается наушника пальцами. Во второй руке у него кружка британского эля, заныканного в одном баре на Силверсан Стрип. Он попивает пивко, пока коммандер рискует задницей.
- Слышу тебя, прием, - Джокер отхлебывает.
- Мы возвращаемся на борт, нужен мгновенный старт, - голос Шепард, как всегда, когда она на задании, резок и спешен.
- Только не говори, что вы ведете за собой толпу твоих слюнявых фанатов.
- Точно, и в их колымаге несколько тонн тротила.
Джокер осуждающе цокает языком.
- Будем подниматься – кинешь в них зажигалку.
Шепард отсыпается, Шепард обходит команду, Шепард трахается с Вакарианом. Некоторые шепчутся, что не с ним, а с доктором Т’Сони.
Это боевая любовь, это настоящая смертельная страсть. Вообразите только трах после хорошей битвы!
Доктор Т’Сони не выходит из своей каюты, смотрит в экраны, смотрит в экраны, ссыпает кружки снотворного на ладонь, рассылает сообщения, прочесывает источники.
Тали пытается понять, что сделал Горн. Помимо того, что пронес волну темной энергии по Млечному Пути, расхреначив ретрансляторы и синтетиков. На «Нормандии» один отключенный гет и один робот, выглядящий, как мертвая женщина.
Тали перенесла матрас с одеялом в ядро ИИ.
Вакариан стоит позади кресла пилота, сцепив за спиной руки. Он часто сюда приходит. Бывает, в ночные смены Джокера.
Он кидает особенно много идиотских шуток в присутствии Гарруса. Чем выше уровень дерьма, в котором они погрязли, тем больше сарказма в минуту Джокер выдает. Думая, что капитану точно нужна доза лекарства побольше, чем остальным. Вакариан не смеется, даже не улыбается, и, наверное, думает, что Джокер забывает принимать таблетки, но все равно приходит. Джокер думает, что лекарство работает.
Он думает о ней, отброшенной взрывом от тлеющих обломков.
О ней, оставленной в Лондоне. Спасшей им жизнь.
О членах команды, которые где-то в увольнении лечат ПТСР.
О мертвой женщине.
Говорит: я хочу сделать что-нибудь. Что угодно. Я хочу это прекратить. Слышишь?
Вакариан вдруг негромко переспрашивает:
- Что?..
- Что? – вторит Джокер. – О, забей. Я забываю принимать таблетки.
- Да, думаю, я заметил.
- Ну, тем веселее. Не волнуйся, я не врежусь в астероид. Пока ты на борту. Не хочу, чтобы правительство Палавена отгрызло голову от моего мертвого тела.
Вакариан усмехается.
Ему здесь больше нечего делать, нечего говорить, но какое-то время он продолжает стоять за пилотским креслом. Джокер чувствует. Он чувствует, что Гаррус его услышал. И кажется, что почти ответил.
Потом он уходит. Дверь с треском закрывается за его спиной. В рубке остается только гул двигателей. Wise Brother в наушнике Джокера молчит.
Вега
На коричневом карлике в третьем пункте их маршрута так много платины, что зонд не может вычленить ничего другого. Спустя час сигнал говорит о слабых признаках органики, сходных с человеческими. Вега надевает шлем, переглядывается с Явиком, и они выпрыгивают из Кодиака.
Полчаса поисков приводят к очень странной форме жизни. Это похоже на здоровую медузу, что-то среднее между ханаром и огромным плевком, растекшимся по скале. Явик заводит историю о своем цикле, где природа не кидала таких номеров. Вега подавляет вздох. Вакариан убирает винтовку за плечо и дает сигнал челноку.
Вторая планета в этой же системе — родина ханаров и спасительное пристанище дреллов. Короткая высадка, обращение к руководству, и никаких результатов.
Следующая остановка — через несколько световых лет и пару земных недель. Касуми жалуется на слабый сигнал экстранета. Последний сезон «Полицейских 2100» совсем не грузится.
Во время короткого обсуждения очередного провала в БИЦе команда удивительно оптимистична. Веге нравится этот настрой. Ребята верят, что найдут Шепард. Собственно, в этом не стоит сомневаться — если лететь по следам удара Горна, рано или поздно они наткнутся на правдивый сигнал. Но все почему-то уверены, что при этом она будет жива.
Вега не может вообразить условий, в которых она могла бы выжить. Он пытается представить день, когда они найдут ее, и видит только обгоревшие кости, разбросанные на квадратный километр, на незнакомых землях, где истреблена жизнь. Ему, нахрен, снится это.
Снится, как потом на борту они не могут найти Вакариана. Как в воду канул. И вот Вега поднимается в каюту Шепард. И вот находит его. С дырой в башке.
Если откровенно, Вега смотрит на Гарруса, когда они с половиной экипажа завтракают в столовой, и думает, что все к этому и идет. Вакариан выдрессирован, как самый примерный смертник. Давно смирившийся с грядущим расстрелом, дисциплинированно продолжающий приходить за пайком, разговаривать с тюремщиками, делать вдох, выдох. Он ест декстро-батончик со снайперским спокойствием. Отвечает на вопросы экипажа. Перекидывается колкостями с Заидом и ободряюще улыбается Тали. И кажется, что всё это — не ради себя. И когда дело будет сделано, он сможет взять отгул.
Отчетливый сигнал на следующей планете, говорящий о присутствии человека, приводит их к колонии, до того заброшенной, что люди там понятия не имеют, кто такая Шепард, и Жнецов называют «механическими монстрами». Ее следов там нет.
Тем вечером Вега подходит к бару и еще из-за закрытой двери слышит голоса. Один — Вакариана, второй — женский, приглушенный, надорванный помехами. Похоже, опять пытается связаться с сестрой. Похоже, сестра опять шлет его на три буквы.
Получасом позже они с Вакарианом понемногу выпивают в баре. Джеймс пьет старый-добрый ирландский виски, который можно будет достать, кажется, хоть в сраном аду через двести лет, а Вакариан открыл бутылку турианского бренди, присланного Виктусом в благодарность за… что-то. Посчитав, что выпито достаточно для душевного разговоре, Вега начинает:
— Когда я зашел, ты говорил с кем-то. Твоя сестра?
Вакариан кивает.
— Я думал, она полетит с нами, — негромко произносит Вега.
— Шанс был. Один к пятистам.
— Звучит паршиво. У вас что-то не так?
Гаррус усмехается сквозь тяжелый вздох, отставляя бутылку. Он говорит медленно, в его субгармониках звучит низкий скрип, который Вега научился понимать как сухую, прожженную горечь.
— Что у нас так? Из меня настолько же хреновый брат, насколько плохой лидер.
Вега хмыкает, покручивая в пальцах стакан.
Не так давно он нашел у Лиары досье на Вакариана. На всех, вообще-то. Не то чтобы он копался в ее терминале или вроде того. У Щербатого с семьей сложные отношения. Сестра думает, что он кинул ее на умирающую мать. Отец разочарован в нем после ухода из СБЦ и решения служить на человеческом фрегате, о чем сообщает в каждой второй семейной беседе по защищенному каналу. Они не знают ничего об анонимных пожертвованиях в госпиталь, где содержалась мать. Таких денег это место не видело с момента создания. Они не знают об уничтоженном отряде Гарруса или о том, кто снес ему половину лица.
Мир почему-то так устроен, что всех волнует только то, что ты делаешь или не делаешь для них. Что происходит с тобой — дело десятое. Даже если где-то под диваном на Омеге все еще валяется кусок твоей сраной челюсти, это ничего не значит. Это все жалкие оправдания. Ты не посетил, блядь, семейный ужин.
После того как Вега дал перебить свой отряд за данные о Коллекционерах, которые оказались потом никому не нужны, первое, что спросил его дядя, позвонив из своего дома, с берега Тихого Океана, было: «когда же ты, наконец, прилетишь к старику в гости, Джим?»
— Семьи — они все такие. Хороший ты брат или плохой. А что до лидерства… ну, Огонек говорила, на базе Коллекционеров вы делились на два отряда, и один возглавляла Шепард, а второй – ты, — припоминает Вега, глянув на Вакариана, — обошлось без потерь. Сейчас ты, вроде как, рулишь кораблем, и дела идут нормально. А, ну и да, еще ты спас Палавен, но это, конечно, мелочи.
Вакариан тихо смеется, склонив голову в характерной одним турианцам манере. Вега впервые видит его спину ссутуленной, а глаза — прикрытыми.
— Слушай, Щербатый, сколько тебе лет? — вдруг спрашивает Вега.
Гаррус скашивает на него ироничный взгляд.
— По ощущениям?
— По документам, Щербатый. По документам.
Мандибулы Гарруса на мгновение разлетаются в жесте, имеющем то же значение, что выгнутая человеческая бровь.
— Двадцать восемь. И?
Вега давится, виски льет через нос.
— Ты гонишь мне! — он больше сообщает, чем спрашивает, морщась из-за обожженной слизистой. — Двадцать восемь?
Гаррус притягивает бутылку бренди, с любопытством уставившись на Вегу.
— Я считал, тебе лет пятьдесят, — признается Вега, — не подумай, что я говорю, что с тебя труха сыплется, ты хорош, просто… это loco, мужик. Я старше тебя на полдесятка. Блядь, и почему у меня до сих пор нет корабля?
Гаррус прикладывается к бутылке. Когда ее дно стукает о барную стойку, он издает задумчивое «м-м». Низкий скрип в его субгармониках обретает немного насмешки.
— Может, потому что тебя не угораздило вляпаться в собственного капитана, принадлежащего расе, с которой твой народ недавно закончил мечом махаться. У меня все с этого и началось.
— Хороший аргумент. — говорит Вега. Через секунду он прищуривается и уставляется на Вакариана, силясь подавить смех. — Подожди, ты хочешь сказать, что стал крутым через постель?
— Ну… не намеренно.
— Лола тебя принудила, что ли?
Вега ржет, и Гаррус усмехается.
— Даже по турианским меркам, она довольно настойчива. — пару секунд он молчит, — не подумай, что я жалуюсь.
Отсмеявшись, Вега чувствует, что побаливает живот. Давно он так искренне не веселился. Представив, как Шепард прижимает Вакариана, который выше ее на голову и шире раза в полтора, к стене, он снова фыркает.
Когда Джокер по корабельной связи вызывает Гарруса и тот уходит, Вега допивает бренди и думает о его сестре. Он не знает, что там и как, но знает, что и как здесь. Он знает, что, блядь, Щербатый не заслуживает быть изгоем в своей семье.
«Держи его», приказала Шепард. Попросила Шепард.
Вега приканчивает четвертую стопку и направляется в каюту Лиары.
Лиара
Если бы седативные препараты не замедляли реакцию и не ухудшали память, Лиара пила бы их пачками. Съедала бы по одной вместо завтрака, обеда и ужина.
У нее все время дрожат руки и иногда она просыпается, думая, что в темноте каюты кто-то есть. Почти видя темный силуэт на краю своей кровати. Человеческая женщина сидит на покрывале, подогнув под себя ногу, и насмешливо улыбается. Ее глаза как отмытый до блеска янтарь, в который вмерзли угольные кляксы зрачков; такие родные, такие важные; продать все, чтобы купить один день из прошлого. Всю информацию, всех клиентов, весь мир. Чтобы посмотреть по-настоящему при свете дня и почувствовать призрак вкуса меда на языке, такой у них цвет, так их взгляд обволакивает, укрывает, обещает, ручается. Так улыбка успокаивает, греет, разбивает с дребезгом на кривые осколки страх и сердце.
Эта операция — циклическая реакция. Планета — ничего. Планета — ничего. Геометрическая прогрессия. Планета — ничего.
Двадцать лет назад Лиара являла собой воплощенное терпение. Она носила свои камни для медитации в дорожной сумке. Неблагоприятный климат, одиночество, долгие вычисления, неудачные раскопки, исследования, заводящие в тупик. Ничто не могло потревожить ее. Потом мироздание нанесло по ней три удара.
Смерть Бенезии. БАХ! Крах Тессии. БАХ! Исчезновение Шепард.
Геометрическая прогрессия.
Как много ударов может что-либо вынести, прежде чем будет разрушено?
Для Тессии понадобился один.
Лиара поднимает источники. Она пытается маскировать запросы, не раскрывать все карты, потому что, если мир заметит, что Серый Посредник взволнован, что он дергает за все имеющиеся нити, то для них это не будет выглядеть хорошо, а для нее это не приведет ни к чему хорошему.
Новая высадка, новая планета, планета — ничего. Лиара смотрит по сторонам, на безоблачное рыжее небо, жар, кажется, жрет ее сквозь броню. Что, если Шепард оказалась на одной из таких планет, чьих-то домов, но абсолютно непригодных для человеческой физиологии? Что, если ее убили не раны, и не Горн, а радиация? Или жар? Или холод? Сколько ударов может вынести что-либо, прежде, чем разрушится?
У нее щиплет в глазах, она отворачивается и идет к челноку. Плечи ссутулены, их трудно расправить, грудная клетка как будто сжалась. У Гарруса прямая спина. Конечно, у него прямая спина. Для него нужно больше ударов. Или более сильных.
Лиара чувствует себя просто отвратительно, когда в «Кодиаке», охваченном мелкой тряской, Гаррус касается ее рук, сложенных на коленях, и сквозь стекло его шлема видно ободряющие глаза. Лиара еле ощутимо пожимает его большую ладонь и кивает, опуская взгляд, ей так паршиво, так паршиво, потому что ее руки трясутся, а слезы затекают под воротник костюма, холодно, мокро, и он все видит.
Кажется, что этот день не может стать хуже, но у судьбы всегда припрятана пара тузов в рукаве, и вечером Лиара выходит в столовую — там почти пусто, только несколько человек из технического отсека, и она слышит, как двое инженеров разговаривают между собой:
— Четыре месяца — и ничего… ни зацепки. Гаррус не говорит с нами… думаешь, что это значит? У них ничего нет?
— Конечно, у них ничего нет, Джош. Было бы — уже объявили бы общий сбор. Да ничего мы не найдем, черт подери, провальная операция, только топлива нажжем тысяч на двадцать…
Лиара толком не помнит, в какой момент остановилась перед ними и прокричала:
— Заткните свои рты и идите работать, раз вы добровольно взошли на этот борт, то это ваша единственная задача, вас предупреждали, что так будет, что это не расслабляющий туристический полет! Заткните свои рты!
Ее плечо крепко сжимает чья-то рука. Двое техников с кружками в застывших руках смотрят на нее, как рыбы сквозь стекло аквариума. Тали говорит:
— Оставь их. Пойдем.
Она уводит Лиару обратно в каюту. По пути Лиара пытается сказать, что направлялась в медотсек по просьбе Чаквас. На самом деле, она шла за еще одной упаковкой седативных. Когда ее жизнь успела превратиться в чертов круговорот нервных срывов?
Тали проводит с ней весь вечер, они говорят о СУЗИ и успехах в попытках активировать ее. Тали убеждена, что благодаря привязанности ИИ к кораблю это возможно.
Ближе к ночи заявляется пьяный Вега и говорит, что хочет связаться с Соланой. Соланой Вакариан. Он хочет убедить ее, что Гаррус — отличный парень, потому что он и правда отличный парень, за это Вега ручается.
Тали спрашивает, по какому поводу Вега надрался. Лиара касается ладонью нахмуренного лба. Она активирует омни-тул и отправляет Веге письмо по незащищенной почте.
— Я прислала тебе координаты своего агента, — говорит Лиара. — Расскажи ему все подробности.
Вега вытягивает руку и тычет в нее указательным пальцем, стоит так несколько секунд, а потом зачем-то оттопыривает большой.
— Ты никогда не подводишь, Док. — его странный акцент резче обычного. Он стоит на месте еще немного. — И у тебя классный наряд.
Тали качает головой, пока Вега, посмеиваясь, выходит.
В последнем письме в папке «Отправленные» у Лиары значится: Смотровая палуба Нормандии SR2. Имя: Касуми Гото.
Грюнт
Как там говорил инкубатор? Кровь зовет. Настоящего крогана сражаться зовет его нутро, это потребность типа хорошей порции жратвы четырежды в день. Пять раз, если речь о самом настоящем крогане.
Эта гребаная хренотень с «настоящестью» успела его достать, как не доставал ни один придурок в Аларахе, считающий, что много знает о великих войнах и может называть себя воином и воротить морду от Грюнта. Потому что он же пробирочный. О да. Грюнт из пробирки. Старая тема, уже разлагается, а ее все ебут и никак не могут остановиться. Хорошая сторона в том, что не надо ничего объяснять, показывать бланки заполненных анкет, бумажки с результатами анализов и прочие дребаные записи замеров диаметра черепной коробки, достаточно просто рявкнуть — РРРАХХ! — и боднуть башкой ссыкуна. После этого ты кто? Чистокровный кроган.
Это Шепард так делала. Ну не РРРАХХ! и бодание башкой, а, в смысле, тоже умела ставить зарвавшихся на место. И еще как. Его самого ставила, в узде держала. Эта маленькая человеческая самка, ей одной рукой можно хребет пополам сломать, и в ней было больше силы, чем во всем Аларахе целиком.
Когда человеческий лейтенант заявился с предложением присоединиться к кораблю, ищущему Шепард, Грюнт не раздумывал. Он сразу согласился. Сказал «да» и ни единого разу с того момента его уверенность не дрогнула. Даже когда узнал, что поисковую операцию ведет этот турианец, он не сменил решения. Грюнт верит турианцу, потому что Шепард верила. Грюнт пойдет за ним, потому что он приведет к ней.
Если есть шанс, что Шепард жива — нужно ее вытащить. С героической смертью всегда успеется, а с этим бардаком на Земле надо что-то делать сейчас, потому что Совет и адмиралы с лидерами, как обычно, беспомощнее дохлого ханара.
Люди на человеческом корабле опять много говорят, и еда в столовой опять дерьмовая, на таком пайке долго в форме не останешься, размяться негде, только ходи по кораблю да делай вид, что не замечаешь, как пялятся — эта пугливая мелочь на жилой и технической палубах. Пару раз посмотреть украдкой на Лиару, подумать, о чем она думает, утомиться от этого, рассердиться, рявкнуть на попавшего под руку, вернуться в свой жужжащий холодный трюм.
Шесть месяцев — и ни единой битвы, ни единого врага, чтобы переломать, расслабиться. Грюнт держится, он хорошо научился держать себя в руках, но шесть месяцев, это полгода, это очень долго. И сколько еще это продлится?
Турианец все чаще берет его на высадки, Грюнт думает, чтобы помочь снять напряжение, дать подышать нормальным воздухом, иногда — потаскать тяжелые камни. Но это не особо-то помогает, потому что это не фонтан крови из взорванного когтями горла врага, это не гулкий хруст переломанных берцовых костей и не истошный вопль прямо в ухо, и это не нести на руках Шепард к челноку, живую Шепард, спасенную Шепард, это была бы настоящая честь — доставить воеводу на ее корабль.
Руки чешутся по хорошей битве, и Грюнт вспоминает инкубатор, лекции, вложенные в его голову: как убить человека, как убить кварианца (хах, очень просто — проткни иглой его костюм), как убить турианца. Последнее — особенно хорошо.
Вложенное в его голову воспоминание об изломанном теле в озере синей крови, захлебывающемся ею, трясущемся, без единой целой пластины, с растрескавшимся экзоскелетом, но все пытающемся встать — это почти такое же тянущее, приятное воспоминание, как уголки губ Лиары, которые немного приподнимаются, когда она говорит «Здравствуй, меня зовут Лиара». И эти ее синие глаза, и округлое лицо, такое… хорошее… и она его совсем не боится.
Грюнт спрашивает человека-лейтенанта: думаешь, врукопашную один на один, Вакариан бы одолел меня? Он хохочет и исправляется: ну ладно, он хотя бы продержался бы дольше пяти секунд?
Лейтенант скрещивает на груди свои здоровые — для человека — руки и ухмыляется в ответ:
— Турианцы крепкие. Я даже поставлю на Вакариана, если у него в руках будет «Валькирия».
— Врукопашную, Вега. У него ничего не будет в руках, смекаешь? В этом как раз и смысл.
— Врукопашную никто давно не дерется. Это прошлый век.
— А я думаю, надо попробовать. Будет весело. Может, правда, понадобиться новый капитан.
Парень, управляющий челноками, громко говорит, чтобы было слышно из-под машины, под которой он лежит в обрамлении коробок с инструментами:
— Немудрено, что тебя не зовут на тусовки, Грюнт. Твое чувство юмора немного чересчур экстраординарное.
Грюнт бьет кулаком в кулак и задорно рявкает:
— А кто сказал, что я шутил?
— Слушай, здоровяк, — Вега понижает голос и придвигается, — что за проблема у тебя с турианцами? Похоже, тебя хлебом не корми, только дай потаскать этих ребят за гребень. В смысле, Гаррус же первый, которого ты увидел, так? У тебя с ним проблемы?
— У меня с ним нет проблем, пока у него со мной - нет, — говорит Грюнт, — ты следи за своими делами, человек. С тобой я не собираюсь ничего обсуждать.
— Да я и не рвусь, амиго. Хочешь излить душу — тебе к Эстебану. Он на эмоциональных расстройствах собаку съел.
— Собаку съел?
— Забей. Человеческая поговорка.
Грюнт, подумав, разминает позвоночник, выпрямляясь во весь рост, и говорит:
— Люди мне тоже не нравятся. Просто не нравятся. Я кроган, сечешь? Мне повод не нужен, у меня в крови презрение ко всем, кто не такой, как я. Но те, кто с Шепард — они со мной. Если не против меня, конечно.
Вега присвистывает.
— А ты непростая личность, да?
— Тебе точно не по зубам.
Вега ржет. Грюнт замечает неравнодушие этого парня к их турианскому капитану. Защищает, прямо как родину. Нянька нашлась. Не без удовольствия Грюнт думает, что, если бы случай представился, он бы и их двоих наверняка завалил, как нечего делать.
Через месяц случай неожиданно представляется. И, на деле, это не то, чего он хотел, нет, совсем не то. Турианец не взял его с собой на высадку, и вот они — Вакариан, Вега и Тали — возвращаются в БИЦ, и у них опять ничего нет, и все опять остается в мертвой точке.
Шесть с половиной месяцев - это слишком долго. Грюнт знает, что поступает плохо, когда дожидается, чтобы Тали скрылась в лифте, и толкает Вакариана к стене. В его голове вживленное воспоминание о растекающемся полотне синей жижи и влажных хрипах из разорванного горла. Где-то далеко, на заднем плане.
Он знает, что поступает плохо, когда рычит:
— С Шепард не было миссий, которые длятся так долго. Ты не можешь найти ни единой зацепки. Я начинаю думать, что ты бесполезен.
Грюнт давит Вакариану предплечьем на горло, вынуждая поднять голову, и чувство власти, растущее в груди, почти опьяняет. У турианцев крепкая, широкая шея, но она не защищена экзоскелетом, и если хорошо размахнуться и наотмашь ударить когтями, можно разорвать плотную шкуру. Вега молниеносно сдергивает с пояса дробовик и нацеливает на Грюнта, но Вакариан говорит:
—Опусти, Джеймс, — и смотрит на Грюнта, смотрит бесстрастным взглядом снайпера сквозь прицел и очень спокойно приказывает: — Сделай шаг назад.
— В чем дело, турианец? Боишься?
— Что придется оттирать кроганскую кровь с пола, и Шепард расстроится, увидев тебя в медотсеке, — тут Грюнт чувствует, что штурмовая винтовка, эта сраная, мать ее, «Валькирия», стальным лезвием-штыком упирается ему между пластин брони, Вакариан толкнет руку — и Грюнт попрощается с печенью.
— Черт, — усмехается Грюнт, — все время на это попадаюсь.
Он делает шаг назад, и турианец убирает винтовку за спину. Великодушно. Хороший момент, чтобы согнуться и рывком сбить его с ног, обхватив за пояс, и сломать шею, и еще содрать визор и раздавить в кулаке, потому что он, блять, заебал светить прямо в глаза.
— Ты перегрелся в своем трюме, — рычит Вега, — сходи проветрись, пока стоим, эспантальо.
— Хорошая мысль, — бросает Вакариан, направляясь в пилотскую рубку, — у тебя двадцать минут. Потом отправляемся за Шепард.
— За… вы… ты нашел что-то?
Но турианец не отвечает и не оглядывается, а Вега жжет взглядом так, что спрашивать его — самого себя унизить. И плевать на них, Грюнт чувствует, как воодушевление наполняет его, растекаясь горячей волной по венам, мускулам, костям, он предчувствует бой, победу, он чует движение после бесконечного простоя, и ему и правда нужно проветриться, сделать вдох полной грудью, освободиться. Он сходит с корабля на планету с фиолетовым небом и странным сиянием тут и там, глядит на далекие дома, наставленные близко друг к другу в подобии небольших поселений — что-то в этом месте дало им нужное направление, и теперь все будет лучше, он чует. Он знает. Он рвется в бой, и — смерть тому, кто в этом усомнится — он уничтожит что угодно, что встанет на их пути.
продолжение следует
продолжение в комментариях
Добавлены новые части
-
-
12.01.2016 в 17:44-
-
12.01.2016 в 17:45-
-
12.01.2016 в 17:45-
-
12.01.2016 в 17:59кажется, мне было это нужно.
-
-
12.01.2016 в 20:47Автор, безусловно продолжать!!!
-
-
13.01.2016 в 02:09-
-
13.01.2016 в 21:07-
-
17.01.2016 в 17:09Marretjen, рада, что нравится. буду продолжать.
Sirrian, так точно)
Marion Binxs, спасибо.
Гнева, спасибо за отзыв.
Добавлена новая часть.
-
-
17.01.2016 в 18:00Ну вот тут можно представить строчки две ЫЫЫЫЫ, но я попробую все же связно, ну не могу мимо пройти.
У вас замечательный язык, цепляет сразу и не отпускает - в конце читаешь "продолжение следует" и как будто из воды выныриваешь. Персонажи вхарактерные, даже матом вы оперируете отлично, не режет глаза, все на своем месте.
И очень радует грамотность, правда. Я жутко придирчива ко всяким орфографиям/пунктуациям в фиках, но тут ошибок или нет вообще, или он так цепляет, что их не замечаешь
Спасибо вам за такую работу, надеюсь, что Муза вас не оставит!
-
-
18.01.2016 в 09:24-
-
18.01.2016 в 14:48Продолжение в студию! И лучше бы поскорее
-
-
18.01.2016 в 16:01Пожалуйста, продолжайте.
-
-
23.01.2016 в 04:18Ika Oris, постараюсь.
Химура Кеншин, спасибо!
Tinwen, спасибо большое.
Следующая часть (в комментарии, потому как в посте нет места)
Небольшое примечание - на мой взгляд, отрывок Грюнта надо переместить, после Заида и перед Вегой. Но хронологически это не очень важно.
Шесть месяцев на хорошем корабле, вылизанном, бесшумном, с годовыми запасами и недурным баром – как поездка в гребаный отпуск. Да и дело непыльное: высаживайся, глазей на чудеса галактики, потягивая ирландское темное, и фотографируй, как клерк в окно туристического автобуса. Хрен поймешь, почему на борту все рассекают с кислыми лицами, как будто повар запорол рыбу на обед.
Сидя с ними в столовой, Заид проникается симпатией к Джек, этой бритоголовой татуированной психопатке, которую они отрыли в турианской тюрьме. Она, похоже, единственная, кто не рвет себе волосы на заднице от того, что у «Нормандии» не тот капитан, и, ну да, неясно, найдут ли они Шепард. Джек говорит: тут нечего понимать, у нас есть долбаная карта, где места удара Горна отмечены здоровыми красными точками, прям для вас, дебилов. «Слушайте девчонку», говорит Заид.
Идет седьмой месяц, когда дело потихоньку проясняется. И открытия, мягко сказать, никого не радуют. Даже он сам, если откровенно, спит ночами хуже.
На Требине в Гамме Аида обнаруживается батарианская колония. На первый взгляд все проще пареной репы. Этих придурков можно расстрелять из самой древней винтовки, что валяется в его каюте, хоть бы из той, с которой он еще Войну Первого Контакта прошел. К слову, что ни говори, а герои забываются куда быстрее плохих парней. Никто не писал душераздирающих историй о Заиде Массани, вызволяющем заложников со спутника Палавена, в одиночку против сорока, потому что весь его взвод порешили. Фотографий-то наснимали, интервью даже брали сколько раз, а гребаную биографическую книжку написать – хрен там. Орден навесили, и до свидания. Ясное дело, тут с горя пойдешь в наемники. И – о, мать его, чудо – повалили статьи, и книги, и даже детишки в яслях хотят вырасти и стать как Заид Массани, самый известный убийца в галактике.
Ебанутый мир, что тут скажешь. Наверное, это из тех вещей, о которых начинаешь думать, старея. Послевоенный отпуск на здоровом фрегате, биографические книжки, пропащие поколения. Думаешь дважды перед тем как зажечь еще одну сигару или заказать себе ящик хорошей водки. Потому как, а что, если дребаное сердце не выдержит? Тебе, может, и пятьдесят, а в зеркале морда, держащаяся на одних швах и закалке. С утра чуешь от себя душок, и похмельный, и, бля, древний, как от твоих стариков, лет тридцать назад окочурившихся в их стариковском доме.
Но это так, романтика, демагогия. С батарианцами на Требине, в общем, не связано.
У колонистов ни кораблей, ни достойного вооружения, ни даже гребаной брони. Эти, что повыскакивали с аванпостов встречать «Нормандию», - на них драные тряпки, и явно не по погоде. Да по ним стрелять, бля, жалко.
Вакариан снимает пятерых снайперов тремя (ну да, посмотрите на него, гребаный крутой снайпер) выстрелами «Черной вдовы». Потом идет к их главарю согласовать, так сказать, свое прибытие.
- Кто такие? – рявкает лидер колонистов, выступая вперед, почти упираясь Вакариану в грудь. – Прикажи своим людям опустить пушки, или я тебе башку прострелю!
Гаррус говорит:
- И вам добрый день, - и склоняет голову, вроде как рассмотреть, что за мелочь до него докопалась, - мы могли быть спасательным кораблем. Может, в другой раз смените порядок действий. Сперва спросите, потом стреляйте.
Он оглядывается на Вегу и Тали и дает знак, и Вега оглядывается тоже, передать знак Заиду и Джек. Приходится, скрепя сердце, опустить пушку и переключить внимание на окрестности. Поселения колонистов, бледно-розовый туман и что-то типа земного северного сияния. Воздух терпкий, разряженный, плохо дышится.
Отсюда почти не разобрать, о чем толкуют, но что-то переговоры затягиваются. Заид пробегает взглядом батарианцев в драном тряпье - охрану колонии, не иначе – насчитывает тридцать, против них, пятерых. Заид цокает языком. Неравный бой! От четырехглазых мокрого места не останется.
Потом вдруг – толком не уследишь, в какой момент – начинается движуха. Р-раз: Вакариан хватает главаря за шиворот и вздергивает над землей. Два: «охрана колонии» беспорядочно палит хрен пойми куда, но логично предположить, куда пытается - Вакариану по ногам. Тр-ри: биотический щит отгораживает его от пуль, и, подобно фигуркам в домино, разваливающемуся карточному домику, тридцать батарианцев шлепаются на землю один за другим.
Грохот стихает, винтовка в руках у Заида нагрелась, так и мерещится ее сытая вибрация, рядом Джек со сжатыми кулаками, сияющими, как неоновые фонари, и Вега с Тали чуть поодаль впереди опускают свои дробовики.
Прям как в старые времена, мимоходом думает Заид, прикидывая, каким образом его реакция все еще работает лучше, чем голова.
На какое-то мгновение все погружается в слегка контуженную тишину – не слышно, что говорит Гаррус единственному живому батарианцу, или он – ему, и Заид понимает, что они попали. Нашли гребаную цель. Информация о Шепард – причина, по которой ноги колонистского лидера, в грязных ободранных ботинках, болтаются над землей. Этот ублюдок что-то знает.
Судя по тому, как Тали переминается с ноги на ногу, нервно перехватывает дробовик, как все равно забыв, что с ним делать, - он там выкладывает что-то очень, чертовски нужное.
Судя по взгляду Веги, мечущемуся с Тали на Вакариана и обратно, там не слышно ничего хорошего.
Заид не без труда одолевает порыв подойти и ускорить процесс допроса, но это оказывается не нужно.
Вакариан обрушивает батарианца на землю и давит стопой на горло. Тот орет. Слышно много матерщины, и что-то о кроганах. Черт дери, одно это слово – и уже понимаешь, что дело только что конкретно осложнилось.
Затем Вакариан пинает орущее, извивающееся тело по ребрам и резким шагом уходит. Заид почти чует, как воздух электризуется, когда он проходит мимо.
В челноке небольшая тряска, Джек рушит ее, выстукивая ритм ногой. Вакариан, Тали и Вега отправились прямиком на корабль, а они - в небольшой исследовательский круиз по Требину. Бессознательный избитый батарианец лежит между Джек и Заидом на холодном полу и заляпывает все кровью.
Кортез вводит в курс дела:
- Как я понял, - говорит он, - Шепард обнаружила эта самая колония, но месяц назад заявилась какая-то кроганская группировка, о которой колонисты ничего не знают, и забрали ее. Силой. Перевезли на Вемал, в двух днях полета отсюда.
- Что-нибудь еще известно? – спрашивает Заид.
- У них есть дредноут, - говорит Кортез.
- Нет, я про: что-то известно о Шепард?
Кортез молчит.
- Эй, Стив, ты, бля, язык проглотил? – раздражается Джек.
- Нет, - говорит Кортез, его голос слегка надламывается, как у пацана в переходный возраст. – Нет, ничего не известно. Они даже не знают, жива ли она. Эти батарианцы – у них тут не было врачей, которые бы разобрались, что с ней, когда нашли. Все, что я услышал – она выглядела, как что-то, что можно только положить в гроб.
- Видит бог, ей не впервой, - хрипло говорит Заид.
- Черта с два, - Джек хлопает себя по бедру, - эти суки просто действуют нам на нервы. Они ненавидят ее, а заодно и нас всех. Еще неизвестно, что мы там найдем, на этом Вемале. Она Шепард. Может, жива-здорова и держит их там за яйца.
У Заида в груди сплетается липкой паутиной чувство, будто грядет какое-то крупное наебалово. Так бывало перед гнилыми, пропащими делами, неудачными вылазками. Он фыркает, но это не так чтобы похоже на смешок. Джек изображает уверенность, но в ней слишком много гребаных детских травм, чтобы в это можно было поверить. Кортез уставляется в лобовое и молчит.
-
-
23.01.2016 в 04:19Чертов кроган в конец охренел. Веге насрать, в крови это у них или не в крови, так быть не должно. Он тоже не образец самоконтроля в ситуациях с заниженными шансами на успех, и тоже знает, как это – выходить из себя и вымещать свою злобу, свое дерьмо на других, кто этого не заслуживает, кому ты вообще должен быть благодарен за то, что стоят перед тобой и не пытаются врезать бутылкой по голове. Но есть, блять, ситуации, когда ты можешь хоть взять самого себя за шиворот и вписать мордой в край стола, хоть всадить себе долбаную отвертку в глаз, но не доебываться до них. Немного соображать надо, чувствовать момент.
На Требине все покатилось кувырком. Вега не уверен, что окончательно пришел в себя. Сердце где-то на уровня горла. Не дает сглотнуть.
Гаррус допрашивал колонистского лидера со всем профессионализмом СБЦ-шника и капитана наемников. Ни эмоции в его голосе. Вега даже слегка напрягся от этого безразличия. Что уж говорить о Тали.
Но были моменты, которые не могли пройти гладко. Профессионализм не поможет, когда слышишь что-то подобное. Годы опыта не спасут.
- Она не у нас, - быстро говорит четырехглазый, - мы ее только нашли. Потом черте откуда объявились эти… да не знаю я, кто они. Кроганы эти. Они сейчас там заправляют. Всё. Это всё, я больше ни черта не знаю.
- Если это вы нашли ее, - говорит Гаррус, - почему не убили?
- Там нечего было убивать! – рявкает батарианец. – Она была вся переломана нахрен! В коме или типа того, мы бы ее, бля, закопали, если бы она была достойна такой ебаной чести! Заволокли на базу, и пока вели дебаты о том, что с ней сделать, явились эти… эти уроды и начали строить свои правила. У нас триста шестьдесят человек и половина – раненые, женщины и дети, а у них пушки новые, блестящие, и здоровый дредноут! Так что мы теперь работаем на них. Выбора нет, блять. И что там с твоей Шепард, я не знаю и знать не хочу.
- Она жива? – раздается дрожащий голос. Тали еле держится. Батарианец отлично это видит, повернув к ней голову.
- Говорю же – без понятия. Мне насрать на нее, понимаешь, цыпа? Эта мразь, что направила астероид на ретранслятор Альфа и уничтожила половину моей расы, не заслуживает…
Он не договаривает, потому что Гаррус швыряет его на землю и давит на глотку так, что даже хрип не рвется из скривившегося рта, только слышно, как хрустят шейные позвонки. Тело бьется, как в судорогах.
- Вспомни что-нибудь полезное. Это может спасти тебе жизнь, - говорит Гаррус. Спокойно. Негромко.
Хруст и задушенное хлюпанье сменяются попытками что-то сказать. Вега чуть встряхивает плечо Вакариана, но не похоже, чтобы тот обратил внимание. На мгновение Джеймс почти верит, что они сейчас станут свидетелями банального убийства. Потому что – никто не может держаться вечно. У всех слетают тормоза. Рано или поздно ты вымещаешь злобу на тех, кто заслуживает этого слишком косвенно. Но Вакариан держится. Он убирает ногу. Батарианец орет, не успев перевести дыхание. Что-то о кроганах. В чем-то клянется. Куда-то посылает и обещает выдрать кому-то сердце. Трудно расслышать наверняка.
Гаррус напоследок проходится ботинком по его животу, сжимает, разжимает кулак, уходит.
И надо понимать: это милосердие. Эти ублюдки нашли Шепард и никому не сообщили. Они не дернули пальцем, чтобы помочь ей. Их лидер плюнул на ее имя. Это гребаное милосердие.
Вега выходит из пилотской рубки. Джокер говорит, Гаррус с полчаса назад пошел на чердак, поболтать по личному терминалу с Рексом о том, что какая-то хренова группировка кроганов в Гамме Аида держит у себя Шепард. Вега направляется туда, захватив две бутылки.
Знак на двери горит зеленым, и он заходит. Каюта Шепард все такая же здоровая и выпендрежная. Все те же фигурки кораблей, как букашки в янтаре. Рыбки бесцельно движутся туда-сюда, автоматическая кормушка посыпает едой – вот и вся их жизнь. Угорь, похоже, сожрал пару золотистых, что-то их не видно. Вместо бокалов и датападов Шепард на столе снайперская винтовка, пара модов к ней, и термозаряды.
Вакариан сидит на диване, упершись локтями в колени и держа лицо в ладонях. На нем повседневный костюм, ворот расстегнут. Нехарактерная неформальность. Веге вдруг кажется, что он влез на личную территорию. Нарушил уединение, которое не должно было быть нарушено ни гостем, ни пролетающей мухой. На самом деле, пожалуй, он слишком навязывается. На самом деле, пожалуй, эта гребаная хрень с приказом Шепард зашла слишком далеко. Теперь он делает это не ради нее. Приходит. Наблюдает. Приносит виски. Теперь это для себя. Черт знает, как это называется в справочниках по психологии. «Сострадание». «Альтруизм». «Симпатия».
Гаррус поднимает голову, и уходить уже поздно.
- Эй, - Джеймс салютует бутылками в обеих руках. - Выпить хочешь?
- Нет, - голос турианца звучит так, будто говорить – что-то из тяжелой атлетики, а у него в крови пинта морфина.
- Мне свалить?
- Садись. Можешь пить, если хочешь.
- Зашибись, - Вега ставит добро на стол и устраивается на другой стороне дивана. – Если ты не против, как капитан, я бы пошел разбил морду Грюнту. Ну, ты знаешь. Воспитательные цели. У них это, вроде, так работает.
Юмор - если это можно так назвать - не действует. Гаррус молчит. По лицу не поймешь ничего, кроме того, что-то как-то раз оно поймало ракету.
-
-
23.01.2016 в 04:19Шепард без двух литров крови в теле уносит в недры галактики, Вакариан встает с постели, с железными пластинами в груди, лицом, все еще не слишком похожим на лицо, и тем, что у него там должно быть на месте сердца; и он, что бы вы думали, готов к работе.
Вега пьет с горла, крепкое пойло опаляет рот, глотку и нутро. Думает о себе, сравнивает Вакариана с собой. Протянул бы он неделю на той базе? Только что потеряв друзей. Смог бы думать рационально, рассчитывать каждый следующий час? Хрен там. Вакариан – снайпер, Вега носит дробовик. У ребят с дробовиками другие методы, другие рычаги давления и другие пределы выносливости. Вега хватанул бы пару гранат, нырнул в гущу этих уебков и подорвал их, и уволок вместе с собой туда, где для него не будет больше дерьма, а для них – жизни.
Любимым оружием Шепард был дробовик. «Яд». Но Вакариан научил ее стрелять и из снайперки. Они могли часами торчать в трюме, стреляя из «Богомола» по черным силуэтам на белых полотнах. Она не любила снайперские винтовки, но умела с ними работать. На той базе она держалась бы столько, сколько пришлось бы. Вернулась бы она в строй на завтра? Вега не знает. Он не думает, что кто-то на это способен. Кто-то, кроме Архангела.
- Что сказал Рекс? В курсе, что тут творится? – спрашивает Вега.
Гаррус кивает.
- Это клан Рива на Вемале. Еще перед Лондоном отделился от остальных. У них всегда были неважные отношения, а после войны Рекс с ним даже не говорил. Политика невмешательства.
- Охеренно просто. Спасибо им за это, блять.
- Я примерно то же и сказал. Рекс порывался отправить сюда флот. Кроганы... всегда рвутся в бой охотнее, чем соображают. Я отказал. У нас нет шести месяцев.
- Или года, - бормочет Вега, - с их-то кораблями. – Он откидывается на спинку дивана и скрещивает руки на груди. – Значит, будем сами разбираться. Есть план?
- Приблизимся к Вемалу под маскировкой, найдем место, где держат Шепард. Заберем ее.
- Звучит довольно просто. Если забыть о том, что нас всех могут перебить, вместе с «Нормандией».
Гаррус поднимается. Движения тяжелые. Он идет к ванной.
- Мне казалось, к этому тебе пора бы привыкнуть. - И скрывается за дверью. Шум воды. Потом слышно приглушенное: - если кто-то не захочет сходить на берег, я их не погоню.
Вега неспешно встает, прихватив бутылку, и поднимается по лесенке, прислоняется к косяку и делает большой глоток.
- Все эти ребята готовы сдохнуть за Шепард в любое время, - говорит он, рассматривая бутылку, слегка покачивающуюся перед пьянеющими глазами. – Включая меня. Ну и за тебя мы тоже порвем пару задниц. Знаешь, после этих шести месяцев и всего, что между нами было.
- Не начинай, Джимми.
- А ты завязывай с этим «Джимми». Когда я цеплял своих первых цыпочек, ты еще сидел в мамином животе.
- Тебе было сколько?.. Пять?
- Точно, - Вега шмыгает носом. – Я про детский сад, - на мгновение он умолкает и уставляется в пустоту. - Там выращивают детей. Прям как яблони. Знаешь, у людей это обычная процедура. Огороды детей... Я тебе серьезно говорю.
Дверь отъезжает с механическим шипением. Вакариан в брюках и с махровым полотенцем через плечо насмешливо смотрит на Вегу.
- Твой талант придумывать чепуху почти уникален.
- Да? Я не вру, между прочим. У турианцев есть детские сады?
- Нет. Но в четыре года наших детей отправляют в военный лагерь. Дошкольное образование. Учат обращаться с оружием, бороться с другими расами. С десяти лет они идут в обычную школу. Если выживают, конечно.
- Ага. Твой талант тоже ничего.
- Знаю.
Гаррус проходит мимо, утирая лицо и шею полотенцем, и Вега, между делом, думает, что под вечной броней и костюмом его тело выглядит на порядок хуже, чем когда он видел его в первый раз. В медотсеке после Лондона. Оно стало более... угловатым. Тонким. Талия, бля, какой балерина бы позавидовала. Вега почти забыл о декстро-голоде. Даже на корабле Вакариан умудряется урезать себя в плюс другим. По крайней мере, Вега видит Тали в столовой раза в три чаще, чем его.
Он пьет еще виски, думая о том, как хорошо расслабиться – даже сейчас, перед очередным нырком в пекло. Думает о базе на Омеге и о Шепард, о том, как она спасла их, что именно сделала. Или - чувствовала. Это ненужные мысли, это мысли для отставки, когда он будет валяться на здоровом траходроме где-то в Майами, в смутной ностальгии вспоминая прошлое, пялясь в потолок и пережевывая, переваривая, снова и снова. Он знает, что так будет, он почти смирился с тем, что нарабатывает ПТСР вместе с послужным списком. Со временем его жизнь превратится в тысячекратно переработанный отход, в котором он запутается и будет пытаться уйти – он надеется, что в семью, а не в наркоту или алкоголь. Как было бы проще. Как сейчас.
Виски неплохой, как любое бухло, когда его достаточно, чтобы лицевые мышцы расслабились и лицо улыбалось. Вега задумывается о том, какая «отставка» ждет Вакариана. Если они вытащат Шепард и он выживет, то, может, все будет хорошо. Если нет, Вега уверен, что прямо сейчас застает его последние дни.
- Эй, - негромко зовет Джеймс, уже стоя в дверях, - у меня вопрос назрел. Кто пойдет спасать Шепард любой ценой. Гаррус Вакариан, или Архангел?
Гаррус поднимает взгляд. У него в руках датапад, он стоит у подножия постели. Мандибулы еле заметно, медленно расходятся на миллиметр-другой и сходятся обратно. Он опускает взгляд к оранжевому экранчику.
- Оба.
И Вега хмыкает.
- Звучит сокрушительно, - он хочет сказать что-то вроде «ты не обязательно должен погибнуть завтра» или «будущее по-прежнему существует», но это еще одна чепуха, которую он талантливо выдумывает. Для него будущее было бы отрезано после Омеги.
Он подмигивает напоследок, приподнимая бутылку, и дверь закрывается, скрывая Вакариана, в этих обычных брюках, с этим датападом в руках и полотенцем на плече. Больно врезается в сетчатку. Потом, в отставке, на траходроме в Майами, будет вспоминать и давиться этим. Что не отговорил. Не вмешался. Вега встряхивает головой. Он и без этого дерьма вмешивается достаточно. Лезет, куда не надо. Он никто этому парню.
Он отпивает еще и проходится кулаком по панели лифта, пытаясь выбросить ненужный образ из головы.
продолжение следует
-
-
23.01.2016 в 16:34Захватывающе.
Жду продолжения.
-
-
23.01.2016 в 17:13-
-
23.01.2016 в 20:09-
-
25.01.2016 в 01:05Это ОЧЕНЬ классно, спасибо)
-
-
25.01.2016 в 01:40Кстати да, так и есть)
-
-
25.01.2016 в 05:56Потрясающе интересно читать.
С нетерпением жду продолжения.
-
-
28.01.2016 в 21:09-
-
06.02.2016 в 13:2140 грамм, ничего, так еще приятнее. С:
Фиру, буду, спасибо.
Marion Binxs, aww) спасибо вам.
Ketara, очень рада.
Химура Кеншин, спасибо за отзыв, очень ценю.
Гнева, вот и они)
продолжение
Если бы он был из тех, кому по душе война и сражения, и решил бы набить татуировку, символизирующую самые запоминающиеся бои в его жизни, то рядом с «Цитаделью» и «Лондоном» примостился бы «Вемал». Или нет, возможно, «Вемал» был бы на пол-спины, от лопатки до лопатки и вертикально вниз, большими, жирными черными буквами, как заголовок газеты, кричащий о СОТНЕ ПОГИБШИХ, как после акта террора на эспланаде здорового мегаполиса, СРЕДИ НИХ 30 ЖЕНЩИН 20 ДЕТЕЙ И ИЗВЕСТНЫЙ ПОП-ИСПОЛНИТЕЛЬ. Или, возможно, не будет никаких татуировок, потому что кто станет бить татуировки на мертвом теле.
Первую пулю он ловит спустя двадцать минут после высадки. Бронебойный патрон, и попала в стык пластин на животе. В первую секунду он думает, что пронесет, но почти сразу чувствует подступающую волну жара - загораются нервные окончания, разливается кровь из порванных сосудов, и боль, адская, похожая на кол, загнанный под ребро, где застряла пуля. И разочарование, похожее на то, что бывает, когда стираешь защитный слой с лотерейного и понимаешь, что проиграл. Опять. Когда же это кончится.
Полчаса назад они стояли вокруг стола в зале совещаний, и никто не задавал вопросов. У всех была застегнута броня, и оружие наготове, гранаты, омни-тулы, биотика. Проверка связи, и маскировки корабля, и завязаны ли шнурки. Каждый говорил в микрофон, и у каждого раздавалось в наушнике: «готов». «Готова». Они все готовы, готовы, готовы. На всё.
Никого не интересовали мотивы кроганской группировки, и с каких пор у Рива в голове говно вместо мозгов, и сколько на Вемале кроганов, как они вооружены и на что пойдут, чтобы не дать чужакам приблизиться. Они услышали: Шепард на кроганском дредноуте, возможно, жива. Этого было достаточно. Даже больше. Гаррус объяснил, что они поделятся на три группы. Две диверсионные - штурмовая и прикрывающая, и третья - проникновения. Штурмовая: он сам, Вега, Грюнт и Заид, прикрывающая - Кайден, Явик, Лиара и Джек, проникновение - Тали, Касуми и Самара. Штурмовая прорывает линию обороны и отвлекает кроганов на себя, прикрывающая поддерживает щитами и огнем, проникающая скользит мимо, прямиком к дредноуту, ищет лазейку, через которую все смогут попасть на борт. Там, по плану, они забирают Шепард, спускаются в док и открывают шлюз, где пересаживаются на «Нормандию».
- Отличный план, босс, уложимся в полчаса, - голос Джокера из динамика усмехнулся, - всей тусовке приготовиться к высадке! До приземления тридцать секунд.
Через пятнадцать секунд с земли начали стрелять. Довольно неорганизованно, вразнобой, даже не поцарапали обшивку. Приземление вышло мягким, учитывая, что совершалось перед носом здорового дредноута.
Штурмовой отряд занимал позиции, пока «Нормандия» поднималась снова, поджаривая первые волны кроганской защиты.
Они прошли метров сто, и вот Кайдена подстрелили.
Он, вообще-то, недавно проснулся. Но его не беспокоит слух, которого можно лишиться, когда из тишины падаешь в жерло взрывающегося , или слепота, как вполне вероятное следствие наблюдения взрывов на расстоянии сотни метров на планете, где уровень радиации выше, чем содержание кислорода в воздухе. Он это все уже проходил. Они все это проходили. Но судя по агрессивности кроганов, они настроены серьезно. Наверное, это волшебное действие излечения генофага. Боевой дух повышается, когда впервые за тысячи лет твой прибор стреляет не вхолостую.
Вемал - здоровая плавящаяся каменоломня. Вторая по близости к светилу планета. Никакой воды и растительности. Кайден перепрыгивает через очередной резкий выступ и тут же падает на землю, чтобы прокатиться под ногами несущейся на него штормовой дерьмо-кучи. Куча ревет и разворачивается для еще одного забега. Кайден думает о том, что не выдержать даже получаса - это никуда не годится. Будет плохо смотреться в его биографии. А что до записей коронера? «Причина смерти: забодал кроган». Нет, нет. Он сжимает кулаки и отшвыривает дерьмо-кучу биотическим ударом.
И падает на колени, потому что голова кружится, и кровь вытекает, и вытекает, и вытекает. Мутными глазами он пялится в землю и видит здоровую кроганскую тень, растущую над ним, а потом все застилает синяя вспышка, и Джек орет:
- Какого хера расселся? Не слышал босса?! Мы отстаем от них!
Кайден хочет сказать, что он и ее с трудом слышит, что говорить о треске помех в наушнике.
Еще он хочет спросить, когда Джек стала считать Гарруса своим боссом.
И жить. Он хочет жить столько, сколько понадобится, чтобы помочь Вакариану вытащить Шепард.
Штурмовая группа пробивается вперед, и Кайден бежит, пытаясь держать в поле зрения все происходящее, и не быть обузой, и прикрывать, кого надо, он действительно не хочет, чтобы кто-то погиб сегодня. Он почти уверен, что этого не избежать, но готов на все, чтобы попытаться. Надо же, как человека меняет осознание своей никчемности. Своей грешности. Начинаешь говорить «спасибо», «пожалуйста», «доброе утро». Надеешься спасти кому-нибудь жизнь. В этом есть что-то от лицемерия, но он кажется себе искренним.
Бой напряженный, но внимание кроганов концентрируется на штурмовой группе, и у Кайдена есть дополнительные секунды, чтобы переводить дыхание, перезаряжаться и хромать от укрытия к укрытию. В бою все еще действует эффект неожиданности, и это тоже немного упрощает задачу. Не надолго, правда. Как только кроганы сгруппируются и организуют ответную атаку, придется куда труднее.
Издали Кайден видит, как штурмовая отбивается от шквала разъяренного кроганского мяса. Его единственная задача - прикрыть их. Прятаться за их спинами и стрелять. Он старается. Он, блять, старается. Дышит - вдох, выдох, вдох, выдох. Поднимает винтовку, целится, стреляет. Поднимает, целится, стреляет. Мимо него проносятся пули, рев, грохот очередей обещают недели звона в ушах. Кровь течет по его броне. Ее все больше снаружи и меньше внутри. Надо признать, от этого осознания нехило поджимаются яйца. Он напрягает слух, чтобы разобрать голос Гарруса в наушнике. Гаррус способен координировать действия десятка бойцов, находясь под плотным огнем. Без этого голоса они, наверное, неслись бы в разные стороны, ловя мордами пули. Кайден думает, что они найдут Шепард. Вытащат и вернут на корабль. Если голос Гарруса не умолкнет.
Кайден чувствует, как немеют ноги, когда вместо резких, отрывистых приказов в наушнике раздается крик Тали:
- Системы дредноута активируются! Они собираются подняться!!!
Щурясь, Кайден всматривается вдаль и видит кроганский дредноут, энергетическое сияние под его здоровой железной тушей, и понимает, что Шепард там, на борту, и они в минутах, в секундах, в гребаных жалких мгновениях от того, чтобы потерять ее снова, и все это было бессмысленно, его попытки что-то исправить провалятся к чертовой матери.
Наушник заходится треском, слишком много голосов на одной частоте. Дредноут поднимается Начинается обратный отсчет до полного провала. Их общего. Его личного. Дредноут поднимается, стрелять по нему бессмысленно. Штурмовая группа рассыпается, они рассредоточены, их застали врасплох. Кроганы пользуются возможностью и палят со всего, что есть. До полного провала остается меньше, чем половина вдоха и четверть выдоха.
«Нормандия» появляется из ниоткуда. Пикирует с высоты, из рыжих туч, из зарева северного сияния. Летит носом в камни, у самой земли резко выравнивая курс, направляясь к дредноуту - прямо в лобовое черт возьми что он творит что творит
Грохот, как будто завалили еще одного Жнеца.
Взрывы вспыхивают и гаснут. Грохот такой, будто в разгаре землетрясение. Дредноут и фрегат с лязгом обрушиваются на бугристую каменную землю. Наушник Кайдена заходится шумом. Кайден чувствует, как губы двигаются, когда он, с раскрытым ртом, опустив оружие, пялится туда, вдаль, где два столкнувшихся корабля пускают вверх клубы дыма. Его губы складываются в: «Джокер».
- Всем группам, не ослаблять огонь! Тали, Касуми, Самара – присоединиться к прикрывающей!
Не ослаблять огонь. Не ослаблять огонь.
- Всем, кто слышит: дойти до дредноута любой ценой!
Если бы голосом можно было резать, на ближайшей сотне квадратных километров не осталось бы ни одного целого тела. Кайдена словно толкают в спину, и он бежит.
Все, что нужно делать - обеспечивать прикрывающий огонь. Поднимай винтовку, целься, стреляй. Вдох - выдох. Пока глаза различают что-то. Пока не рискуешь попасть в своих.
Война еще не закончилась.
- Он отключается! - раздраженный женский голос звучит, как над поверхностью воды, в которой он тонет. Женщина что-то кричит, и ей отвечает другая. Голос в наушнике. Слышно одни помехи.
Он стоит на коленях, упираясь руками в землю, шея не держит голову, он пялится на то, как его кровь орошает камни. Кап, и кап, и кап, и кап. Сколько же в человеке этой красной пахнущей железом жижи. В нем уже меньше. И он даже не отдает жизнь за большую цену. Но остальные. Они ее вытащат.
В последний миг он совсем не боится смерти.
-
-
06.02.2016 в 13:23Этот психопат сбил дредноут в лобовом столкновении. На миг можно решить, что привиделось. Слишком крепко дали по голове. Слишком страшно просрать всё сейчас, вот и воображаешь то, чего быть не может. Даже если предположить, что новая обшивка выдержит, и корабль уцелеет, а кроганы не сумели бы построить действительно крепкий дредноут - никто не пойдет на такое безумное дерьмо.
Два корабля обрушились на крутые камни.
Вега еще стоит, ничего не соображая, как идиот, замерев с дробовиком, наставленным в затылок раненому крогану, когда голос рядом выдыхает: «черт дери». И резко:
- Джокер, как слышишь?
В ответ – тишина. Одни помехи.
- Джокер, говори!
Ничего. Никого.
- Кортез! Вы целы?
- Д-да, капитан. Похоже, без потерь... но Джокера не слышно.
- Отправь к нему людей. Живо! Перенесите в медотсек.
- Уже иду!
- Всех, кто умеет держать молоток, на ремонт. Мне нужен старт через полчаса.
- Понял!
Вакариан продолжает отдавать приказы, не прекращая стрелять. Вега палит по всему, что движется, и это не перестрелка, а гребаная техасская резня бензопилой. Временами он не скупится на хороший хук, несколько раз вышибает кроганам мозги штыком дробовика. Заид впереди уклоняется от атаки, здоровая кроганская туша несется мимо и валит Вегу на землю, давя таким весом, что, не будь на нем брони, его бы намазало на камни ровным слоем, как масло на хлеб. Это напоминает ему Лондон и здоровенную тварь, что обрушилась на него с гребаного дымящегося неба. Сбивая с ног, вышибая из рук дробовик, закрывая собой огонь, Землю и войну. Ее голова была турианским черепом с выдранным гребнем и синими огнями вместо глаз, присоединенная к раздутой громаде мышц, вылепленной из нескольких кроганских тел. Шепард прокричала: «Держать оборону!» и он, окоченевший от ужаса, парализованный ревом и холодными огнями в дюйме от своего лица, смог одолеть оцепенение и с рыком сбросить это дерьмо с себя.
Сейчас, на Вемале, эта туша – гребаный пустяк. В этом нет ничего от Лондона. Ничего от конца света, и смерти, шевелящей дыханием волосы на затылке, и взрывов, и лучей Жнецов, и рек крови. Это всё – ошибка, которую нужно исправить. Болезнь, которую нужно вылечить. Сдохнуть здесь просто нельзя себе позволить. И если кто-то из них сдохнет, Вега клянется себе, что устроит ебаный ядерный взрыв на этой гнилой планете и создаст новый гребаный генофаг.
Того, что его завалил, Вега отшвыривает и нашпиговывает дробью с расстояния вытянутой руки. Брызжет кровь, оседая на его лице, и он морщится, одолевая позыв блевануть. Зрелище вышло отвратное. Он поднимается на ноги и бежит вперед, опережая Вакариана, и палит, и палит, и палит.
Достигнув места, указанного группой проникновения, Гаррус и Заид устанавливают взрывчатку на толстом тонированном стекле на боку дредноута, пока Вега и Грюнт отстреливают кроганов, проявляющих излишнее гостеприимство. Подтягивается прикрывающая группа. Гаррус перекрикивает пальбу:
- Где Аленко?
- Подставился под пулю, придурок! - кричит Джек. - Мертв!
- Проверили?
Лиара пытается приблизиться, чтобы быть услышанной:
- Нас отрезали, мы не смогли вернуться! Он может быть жив!
Гаррус молчит, пока закрепляет взрывное устройство, а потом касается наушника:
- Кортез, подбери Аленко. Он позади нас.
- Есть, сэр.
Взрывное устройство прикреплено к стеклу, вокруг - свежее кроганское кладбище, местами стонущее, местами ревущее, и у них есть несколько секунд затишья перед очередной бурей. Очередным финальным-ебаным-сколько-можно-броском. Они становятся полукругом у стекла, у бомбы, своего пропуска внутрь. Окружая Гарруса. Как когда-то - Шепард. Он опирается одной рукой о бок дредноута, во второй держа опущенную «Вдову». Оглядывает их сквозь мерцание визора на предмет ранений.
- Отличная работа, все молодцы, - говорит он. - Идем по плану, и впереди его трудная часть. Как только поднимемся на борт дредноута, мы окажемся в тылу противника, превосходящего нас числом. Мы не знаем, с каким уровнем обороны столкнемся, но, думаю, это, - Гаррус кивает на ковер из трупов, - дает вам представление. Мы в меньшинстве, верная тактика - наш единственный шанс. Если войдем на борт, и по нам откроют огонь, занимаем укрытия и движемся по тому же принципу: штурмовая впереди, прикрывающая сзади. Следите за всем, что происходит. Если нас не обнаружат сразу, то будьте еще бдительнее. Когда муха будет лететь на соседней палубе, вы должны услышать ее. Видите кого-то на пути - стреляйте. Солдат, техник или случайный пассажир - если кто-то увидит нас, он забьет тревогу. Добираемся до медотсека, забираем Шепард и двигаемся обратно. Уходим так быстро, как можем. Все ясно?
Они кивают, переглядываются, проверяют оружие. Гаррус велит отойти от бомбы, и Грюнт жмет кнопку на детонаторе. Взрыв почти бесшумный, но стекло разносит вдребезги. Только пара кривых кусков с полметра шириной торчат из стальной рамы. Грюнт и Заид идут первыми, Вега за ними. Осколки стекла хрустят под ногами; оно такое крепкое, что не крошится под тяжелой подошвой брони, как будто не стекло, а кости, переломанный корабельный скелет.
Пробоина в боку ведет на техническую палубу. В коридор или вроде того. Здесь пусто. Никакой аварийной сирены или голоса ВИ - столкновение с «Нормандией» явно вырубило основные системы дредноута. Переводчик в наушнике Веги поясняет надпись, что светится над дверью в противоположном конце: «ИНЖЕНЕРНЫЙ ОТСЕК». Кроганы-инженеры - почти так же смешно, как кроганы-снайперы. Вега думает, что корабль, скорее всего, ничего общего с кроганами не имеет.
Они двигаются к аварийной лестнице, дверца к которой соседствует с лифтом, - очень тихо, чего не ожидаешь от десятка вооруженных до зубов ребят. Табличка на стене рядом с аварийным выходом указывает, что медицинский отсек палубой ниже. Штурмовая идет вперед.
Вега слышит голоса на медицинской палубе еще на лестничном пролете. Гаррус поднимает сжатый кулак, и все останавливаются, прислушиваясь. Не похоже на солдат, больше - на случайных членов экипажа, обсуждающих происходящее снаружи.
- Рорек и Вал тоже не вернулись. Думаешь, эти гребаные батарианцы починят корабль?
- Не знаю, откуда мне, бля, знать? Я похож на техника? Но Рив просто просто ссытся там, наверху. Думает, за ним тоже придут.
- Не придут, если их перебить.
- Хах, ну это да. Может, уже и перебили. Что-то там тихо стало.
По сигналу Гарруса Вега бьет по зеленому знаку на двери, и темноту аварийной шахты заливает искусственный бледный свет. Двое кроганов даже не успевают повернуть голов. Вакариан опускает «Вдову» и первым выходит из шахты на палубу.
Вега движется следом, с дробовиком наготове оглядывая помещение. Площадь - как три жилых палубы «Нормандии». Несколько столов с оборудованием и несколько коек, в противоположном конце лифт и еще две двери.
- Похоже, чисто, - негромко говорит Вега.
Вакариан кивает.
- Вперед.
Но они не идут вперед. В голосе Лиары звенит напряжение:
- Гаррус.
Вега и остальные оглядываются. Лиара позади всех, у самого проема, ведущего в шахту. Там, на верхних ступеньках лестницы, стоит кроган, и Док указывает на него. Проходит секунда, две, но никто не стреляет. Никто не стреляет в ребенка.
Он бы достал Веге разве что до колена. Сжимает в маленьких руках плюшевого волуса. Его всего трясет.
- Пожалуйста, - говорит ребенок, - не стреляйте.
У него за спиной, на пролете, батарианский снайпер опускается на одно колено и поднимает оружие.
- Пожалуйста, - повторяет кроганский детеныш, - вы убили моего папу.
Кровь из двух трупов под ногами у Вакариана стекает в общую лужу. Ребенок обращается непосредственно к нему. Смотрит прямо в глаза. Гаррус не отводит взгляд. Медленно опускает винтовку.
Пуля бьет его в плечо. Выстрел еще звенит в ушах, а Вега уже вскидывает дробовик и бежит назад, к шахте, стреляя над головой кроганского ребенка, кроганской наживки, эти охреневшие мрази даже на такое дерьмо идут. Кулаки Самары почти дымятся биотикой, когда она кричит:
- С дороги! - и ребенок бросается в сторону, выронив своего волуса, которого в следующий миг хоронит стопа рванувшего в шахту Грюнта.
Снайперов там двое. Вега готов поклясться, они отдали бы что угодно за шанс свалиться на другой пролет, но Грюнт рвет одного голыми руками, а он сам вышибает винтовку из рук второго и стреляет, проделывая в его спине выходное отверстие размером с футбольный мяч.
Бежит обратно, слыша шум на медпалубе, понимая, что все пошло худшим сценарием из возможных, находит взглядом Гарруса, привалившегося к стене. Лиара в панике выпаливает:
- У них бронебойные патроны! Дала медигель, но пробило насквозь!
Бронебойные патроны у снайперки - это нехорошо. В броне на плече Гарруса ровное круглое отверстие. Кровь блестит на металле. Мимоходом Вега думает, что, чтобы промахнуться мимо лба с такого расстояния, нужно неплохо постараться. Не больше пятидесяти метров, и прицел даже у самой дерьмовой винтовки сократил бы их до вытянутой руки. Что-то это нехорошо попахивает.
-
-
06.02.2016 в 13:23- Вперед.
Вега кивает и отворачивается. Не большое дело - палить по врагу. Это у него выходит лучше, чем помогать другу. Они снова делятся на две группы, одна - к лифту, вторая - к проему в шахту. Приветственная коллегия для всех, кто заглянет на медпалубу за лекарством. Дверь лифта разъезжается, и стрекот очередей отдается железным гулом от голых стен.
- Тали, - раздается в наушнике, - выруби этот лифт.
- Сделаю, - отвечает Тали.
- Самара, Лиара, прикройте ее. Касуми и Явик, в неподвижный отсек.
- Есть.
Вега перезаряжается и ненадолго ныряет в аварийную шахту, чтобы выключить из игры еще одного батарианца. Отступает обратно, удерживать позицию бок о бок с Грюнтом и Джек. В наушнике - приказы Гарруса и его хрипловатая одышка. Вега иногда оглядывается, проверить, как там дела с лифтом. Он успевает увидеть, как дверь, скрипя и дергаясь, пытается открыться, в кабине - четверо или пятеро вооруженных колонистов, и Заид швыряет туда разрывную гранату за секунду до того, как Тали кричит: «Есть!» и дверь захлопывается.
Взрыв сотрясает всю палубу. Оглушительный скрежет. Похоже, кабина рухнула на дно лифтовой шахты - захоронение-экспресс, разве что без эпитафии. Вакариан смотрит, как можно смотреть на картину в галерее, и говорит: «Неплохо». Заид широко ухмыляется: «Уж ясен хрен, неплохо, твою мать».
- Касуми, докладывай.
- Пытаюсь обойти замок на двери в неподвижный отсек. Может занять немного времени.
Грюнт разворачивается к Гаррусу и ревет:
- Эй! Почему мы просто не подорвем эту долбаную дверь?!
Джек матерится и хватается за голову, прижав ладони к ушам.
- У тебя же микрофон, пендехо! - рявкает Вега Грюнту. - Нахрена орать?
- Черт, забыл про эту хрень, - кроган покашливает и повторяет нормальным голосом: - так почему мы не подорвем эту долбаную дверь?
Гаррус отвечает почти мягко, как папаша непоседе-ребенку, или психиатр - поедающему комнатный цветок пациенту:
- Потому что она ведет в помещение, где держат Шепард. Мы ведь не хотим ненароком взорвать Шепард?
- А. Дерьмо.
- Держите проем. На подходе должна быть другая волна.
Вега разминает плечи и хрустит шейными позвонками, наклоняя голову. Он чувствует душевный подъем. Это немного отдает выбросом адреналина, и состоянием аффекта, и откровенной глупостью. У него в крови пульсирует какой-то долбаный гормон оптимизма, уверяющий, что все идет хорошо. Словно сами небеса помогают им. Дружелюбные ангелы-хранители, рассевшиеся на кучевых облаках, читают молитвы, воздев руки со скрещенными пальцами, и потому здесь все идет неплохо.
Не потому что они застали кроганов врасплох, и нужно время, чтобы они перегруппировались и организовали оборону. Время, которое уже заканчивается.
Джеймсу хочется отрицать ту реальность, в которой им не удается забрать Шепард, или их перебивают, или Шепард в неподвижном отсеке мертва. Это его защитные механизмы пытаются отбросить, закрыть в сундук и похоронить глубоко в мозгу. Он хочет действовать. Хочет побыстрее со всем разобраться, чтобы можно было остановиться и выдохнуть. И чтобы этот раз был последним. Дальше только Майами, красивая брюнетка, экран на всю стену напротив кровати и пиво по вечерам. На ближайшие долбаные двадцать лет. Ну, может, еще N7.
Он думает об этом, когда обещанная вторая волна валит на медпалубу из шахты, и люк в потолке трещит под натиском открывающих его инструментов. Вега думает о Майами. Он бьет батарианца в горло штыком дробовика, слышит рев позади и не успевает среагировать, и в следующий миг его будто бронепоезд сшибает с ног. Поле сингулярности выдергивает крогана прямо из-под носа у Веги, и он резко отшатывается, чтобы не попасть под раздачу.
Кроганы перегруппировались и, похоже, даже составили план. Люк наверху открывается и с лязгом рушится на пол. Кроганы валятся с потолка. Захватывающе. Вега матерится сквозь зубы, стреляя, думая о Майами. Грюнт вошел в раж и, похоже, забыл про свой дробовик, он мочит сородичей лобовыми атаками. Буквально.
Их неотступно теснят к противоположному концу помещения, и с каждым шагом назад они дают больше пространства пребывающему врагу. Ситуация ухудшается с темпом камня, падающего в пропасть. Дробь барабанит по броне, оставляя вмятины наискосок от плеча к бедру, его отшвыривает этой пальбой в упор, голова дается о стальной пол, и Заид подбегает, чтобы прикрыть его.
- Нас рвут на ебаные лоскуты! - голос наемника доносится до Веги сквозь ватные беруши сотрясения.
В неподвижном отсеке гремит взрыв, и Вега чувствует - он, блядь, физически ощущает - как его сердце подрывается точно так же, давление подскакивает, и перед глазами проносятся черные звезды. Массани орет под грохот очередей:
- Гаррус! Что там творится?
Ответа долго нет, и Вега заставляет себя подняться, онемевшими руками ощупывая живот, чувствуя теплую кровь на холодных пластинах, поднимает дробовик и делает вдох, а потом выдох. Только после этого в его наушнике звучит голос:
- Порядок. Организовали себе дверь прямо здесь, чтобы не морочиться с обратной дорогой.
Теперь молчит Заид. Когда полностью приходит в себя, Вега оглядывается и видит, что его и остальных прижали ко входу в неподвижный отсек. Кроганы рвутся туда так, будто от этого зависит их гребаная жизнь. Вега встряхивает головой и отстреливает все пребывающую подмогу. Еще одна пуля - снайперская - бьет его в бедро. Застревает в броне, но мышцу явно подбило. Он отступает по шагу назад, пока не оказывается в неподвижном. Пока не видит, как Заид резко подхватывает падающую Лиару и устраивает на плече, держа винтовку свободной рукой. Белый костюм Дока заляпан кровью. Сквозное в живот. Не пуля - очередь. Вега морщится, чуя, как к горлу подкатывает ярость, лютая, холодная, неконтролируемая. Когда ты в таком состоянии, ты - больше, чем человек. Ты долбаная разрушительная машина. Оружие. Можешь вынести несколько врагов за считанные секунды. Даже если тебе башку прострелят, кажется, ты продолжишь биться.
А потом он видит Вакариана с Шепард на руках, загнанного в угол, и ярость слепит его к хуям. Он швыряет перед собой подбрасывающую гранату и пробивается к ним. В медблоке дредноута новый шлюз - дыра в стене, и за ней - Вемал, каменоломня под рыжим небом и северным сиянием. Кортез подводит «Нормандию», но попытаться зайти на борт значит подставить спину под пули. Нужно дать отпор. Оттеснить врага. Вега стреляет, уже не чувствуя своих ног. Блядь, не надолго же его хватило. Нет, сдохнуть здесь - нельзя себе позволить. Просто нельзя.
Заид с Лиарой перепрыгивает на парапет. Вега пытается притянуть к себе Вакариана, не прекращая стрелять. Пытается сказать:
- Иди... я их...
- Нет, - доносится до него, - ты не стоишь на ногах. Я прикрою. Держи ее.
Вега видит Шепард на руках Гарруса. Ее длинные черные волосы, в беспорядке раскиданные по плечам. Глаза закрыты. Это она. Это правда она. Прямо здесь, перед ним. Вакариан держит так, чтобы отгородить собой от огня, чтобы его броня была ее. Делает шаг, чтобы быть ближе, передает ее Джеймсу.
Держи ее.
Держи ее.
- Нет, - хрипит Вега. Он больше слышит свой голос, чем понимает, что говорит. - Нет, мать твою.
- Ее нужно вытащить, - голос Вакариана снова вырезает все живое вокруг. - Держи. Это приказ.
Вега держит. Так, чтобы отгородить собой от огня. Чтобы его броня была ее.
Он идет к кораблю, фокусируясь на своих ногах. Шаг, другой. Быстрее. Лишних секунд нет. Он задерживает дыхание и прыгает на парапет, видя раненых друзей, ебаные реки крови, оставляя сколотый скелет дредноута позади, и он смотрит назад. Муть перед глазами, совсем как в тот день. Жнец ревет. Дым валит от перевернутого танка, от зданий, от горящей земли. «Я люблю тебя. Всегда буду любить». Шепард улыбается в последний раз. Она бежит к лучу. Вега заставляет себя идти, под тяжестью привалившегося к нему тела, фокусируется на своих ногах. Шаг, другой.
- Прыгай! - орет Джеймс. Как будто не понимая. Не видя. Между парапетом и дредноутом больше трех метров.
Не делай этого, блядь, со мной.
Не снова.
У него на руках Шепард. От ее волос пахнет чем-то медицинским, химическим. На ней нет брони, и она легкая. Намного легче Вакариана в тот день. «Отойди. Я иду за ней». «Это вряд ли».
Кто-то тащит его назад. Дальше от опасного обрыва. Волокут в ангар челноков. Вега говорит:
- Пусти... отвали, блядь. Я должен... вернуться.
Ему не отвечают. Продолжают тащить. Ярость все еще на уроне глотки, разрастается, тормозя приток крови к голове. Вырубая сознание. Он слишком изранен, чтобы дать ей выход. Ноги не слушаются.
Шепард забирают, и он падает на что-то мягкое, уставляясь вверх, прямо перед собой, глядя на белое полотно и мазок яркого света.
К моменту, когда отключается, он слишком плохо соображает, чтобы понять, что только что произошло.
-
-
06.02.2016 в 13:53простите, это все, на что я сейчас способна
-
-
06.02.2016 в 15:49Может, Вы и концовкк МЭ 3 перепишете? Для нас, страдающих от общей бессмысленности всех её нынешних вариантов?
Уверена, у Вас прекрасно бы получилось.
Спасибо огромное! Ваша работа приносит столько удовольствия читателям.
-
-
06.02.2016 в 16:15-
-
06.02.2016 в 17:25Надеюсь, продолжение будет скоро.
Если бы Аленко был таким, каким Вы его описали, и в МЭ, он бы мне нравился.
-
-
06.02.2016 в 18:12И снова ждать.