В моем сердце дышит трудно драгоценная змея
Название: Первый из многих.
Автор: Белая Ворона
Категория: Mass Effect 3.
Рейтинг: PG.
Персонажи и пейринги: Тейн/фем!Шепард, Явик, ОЖП, ОМП.
Жанр: Gen, Het.
Размер: 18 193 пока.
Аннотация: Пост-канон. К сожалению, без спойлеров точнее не получится.
Предупреждения: Шепард - чистейший парагон с очень редкими вспышками ренегатства.
Автор - сторонник теории индокринации. Автор - сторонник счастья и хэппи-энда.
От автора: В некотором роде продолжение "Этот мир не ждет гостей"
Статус: в процессе написания.
То, что предшествовало.
читать дальшеПервый подбрасывает нож так, что он удобно ложится в ладонь, чутко прислушивается, готовясь отреагировать на малейший шорох. Тренировки с винтовкой остались в прошлом, они наконец-то перешли к холодному оружию, и выданный Брайаном нож Первый всё время держит при себе. В свободные моменты почти инстинктивно, легко проводит по лезвию кончиком указательного пальца. Нож заточен идеально, но он ещё ни разу не порезался. Дело привычки и дело осторожности.
Отчего-то Первому кажется, что он никогда раньше не имел дела с ножами. По крайней мере, никогда ими не убивал.
Он прислушивается, замирая, почти не дыша, и когда из-за спины доносится тихий, почти неразличимый перезвон – оборачивается на звук с завораживающей быстротой. Без усилия бросает нож – всего один переворот в воздухе, конечно, не больше – мгновение промедлив, аккуратно снимает с глаз повязку. Лезвие слегка подрагивает в подвижном теле мишени, совсем близко к сердцевине. В очередной раз точное попадание.
У Соланы Вакариан такие же синие отметины на лице, как и у Гаруса. А ещё - тонкая талия, при взгляде на которую страшно, что турианка сейчас переломится напополам, светлая серебристая броня и довольно высокий голос, в котором слышатся скрипучие нотки. На голове у неё ото лба к затылку невысокий гребень костяных наростов – меньше, чем у мужчин, чем-то напоминающий ирокез – и вся она гораздо больше напоминает птицу, чем все виденные Шепард турианцы вместе взятые.
В палату она входит с таким выражением лица, словно собирается кого-нибудь придушить, и Джейн, для которой целеустремленная турианка всего лишь третий посетитель за долгое время, даже радуется этому явлению. Хоть и подозревает, что ничего хорошего ей не скажут.
Конечно, она оказывается права.
-Я пройду, и ты меня в любом случае не остановишь. Так что выдай мне халат и тапочки, пожалуйста, иначе я пройду и наслежу так. Или не халат и тапочки… Что там у вас принято надевать, на этой чертовой планете?
-У вас есть срочное дело к капитану?
-Да, есть! Из-за неё мой брат где-то в этом гребаном космосе, и командование только руками разводит, не собираясь его искать! У меня к ней долгий разговор, так что пусти.
-Тогда вам придется пройти процедуру дезинфекции. Кроме того, обещайте, что не будете слишком волновать её. Выздоровлению содействует покой.
-Обещаю. Ну, постараюсь.
-За мной, пожалуйста.
-Я тебе писала, - заявляет Солана с порога, даже не думая представляться, но это, конечно, не нужно – Шепард узнала её и так. Она похожа на брата больше, чем могут быть похожи люди-близнецы, и кажется на мгновение, что это просто Гаррус. Отощал, истончился ещё больше, чем раньше… Глупая мысль. Шепард отбрасывает её, не додумав до конца.
-Ты – сестра Вакариана, - уточняет она совершенно утвердительно, и Солана кивает – резкое, птичье движение головы.
-Его-его, чья же ещё. Ты мне не ответила – ты собираешься что-то делать, женщина?
-Сама женщина, - отвечает ей Шепард почти автоматически, и думает, что турианка, должно быть, совсем молода. Взрослые редко разговаривают так легко и непринужденно попирая все правила хорошего тона. Наверное, стоило бы выставить её за дверь, набираться манер… Но, в конце концов, она в чем-то права. Именно из-за Джейн Гаррус застрял там, где застрял – И да, собираюсь.
И Солана сразу серьезнеет, не дожидаясь приглашения, плюхается на стул – глухой, тихий стук экзоскелета о пластик.
-Рассказывай.
-Нечего, - усмехается Шепард, и тут же поправляется, видя, как собеседница хмурится – Практически нечего. Найду корабль, наполню трюмы, и полечу искать. Свяжусь со знакомыми учеными…
-Я лечу с тобой, - безапелляционно, с ходу прерывает её турианка, и Джейн чувствует странное желание спросить жалостливо: "Ты хоть совершеннолетняя, девочка?". Всё больше кажется ей, что говорит она с инопланетным подростком.
-И что же ты умеешь делать?
-Пилотировать, - в скрипучем голосе слышится гордость, и ясно, что училась недавно. Шепард в своей юности точно с таким же самодовольством ответила бы "Я биотик", спроси её кто о роли занятий – Я закончила училище как раз перед войной Жнецов.
-Ты собираешься взять на борт ребенка, капитан? – раздается от двери, и Шепард с Вакариан одинаково вздрагивают. Когда Явику нужно, он умеет ходить бесшумно и появляться в самых неподходящих местах.
-Я не ребенок! – реагирует первой Солана и протеанин фыркает – его неподражаемый звук "Пф-ф-ф", который так бесил Шепард в начале их знакомства.
-Тебе едва сравнялось девятнадцать. Ты боишься за брата, боишься, что капитан тебя не возьмет, боишься меня, потому что никогда не видела мне подобных. У тебя было всего несколько пробных вылетов. От такого пилота больше бед, чем пользы.
Шепард, конечно, не успевает схватить вскочившую турианку хоть за что-нибудь.
Она налетела на чужака вихрем, пошла кругом, как учил инструктор по борьбе. Ставить ногу легко и скользяще, бросать себя, как бросают камень, не вкладывая силы в удар. Сильнее, яростнее, больше, чтобы не смел лезть в её страхи, не смел пугать янтарным взглядом разом четырех глаз и мешаться в чужие разговоры. После горящего Палавена, с которого они выбрались едва-едва, после скандала с родителями – "Я полечу, хоть убейте меня, я полечу!" - после сбоя ретранслятора и совершенно левой туманности на целых две недели, после пропавшего брата и разводящих руками командиров, сдержаться было совершенно невозможно. И она не сдержалась.
Первый удар – в основание шеи, чувствительное место у большинства рас. В глаза метить не рискнула – кто знает, уязвимы ли они у этого урода – пнула по ногам, нацелилась на пах. Он молчал, скрестив руки на груди, а Шепард напротив что-то говорила – не кричала, не срывалась в визг – просто говорила спокойно, пытаясь достучаться… Черт с ней! В конце концов, это всё из-за неё, и именно ради того, чтобы бросить ей в глаза все свои обвинения, чтобы потребовать у неё хоть каких-то действий она вообще сюда пришла, пролетела полгалактики. Черт бы с ней, чтоб ей никогда не рождаться! Черт, черт, черт…
Явик ловит турианку за руки, когда ему окончательно надоедает стоять и смотреть. Броня его почти идеальна, не такой пигалице пробить её, и он силой сажает девчонку на стул. Говорит тихо и зло:
-Ты боишься. Сейчас – что я сверну тебе шею. А ещё ты хочешь плакать и скучаешь по брату. И ни на что не надеялась, приходя сюда. Просто уцепилась за последнюю очевидную возможность.
Когда он отступает – Солана не бросается следом. Сжимает руки на коленях. Нелепая дочка примитивной расы разумных птицеящеров. Смешно.
-Если капитан примет тебя на борт – ты не станешь больше обижаться на правду. Или жизнь твоя превратится в ад.
Он уже знает – капитан примет. Капитан уважает чужие долги и права, капитану нравится эта импульсивная девчонка, и похоже у них опять наберется полный корабль безумцев и идиотов… Оно и к лучшему. Рядом с Шепард другим просто не выжить. А ему… Ему хотя бы будет занятно за этим наблюдать.
-Можешь считать себя в команде, - подтверждает его выкладки капитан. В воздухе разлита её тревога. Кажется, она опасалась, что турианка может покалечиться. Или он может её покалечить, среагировав на агрессию…
Смешно.
Вечером, устраиваясь на ночлег – Явик пристроил её в комнатку к медсестрам – ту, где они переодеваются, перекусывают и иногда дремлют на узком диванчике – Солана думает, что недостойно сорвалась. Недостойно турианки, недостойно одной из лучших выпускниц летного училища и сестры Гаруса Вакариана – тоже недостойно. Нужно было просто спокойно покачать головой, не прерывая разговора с капитаном, а не бросаться на чужака с кулаками… Не сдержалась. Теперь ей стыдно.
Просто слишком многое навалилось в последние месяцы такого, что даже вечный груз ответственности, "Я должна", без которого настоящий гражданин не смыслит жизни, прогнулся и дал трещину. Может быть, поспособствовал этому Гаррус – с его примером перед глазами, с примером бунтаря и храбреца, трудно было не усвоить кое-что из его истин – а может быть, у всех есть предел, за которым привычные законы уже не действуют.
Она расстилает простыню прямо на полу, забирается под одеяло. Турианцы всегда спят на жестком, это даже не добровольная аскеза – традиция, которую никому не придет в голову нарушить, и даже здесь, на чужой планете, она не отступает от привычек своей расы. Устраивается на боку.
Первое воспоминание её – один из парадов, которые на Палавене, живущем военной дисциплиной, сопровождают каждый значимый праздник. Яркая броня ракетчиков, темная – разведчиков и снайперов, шумящая, волнующаяся толпа. Кто-то высматривает брата или сына в рядах солдат, кто-то просто глазеет по сторонам, обсуждает рабочие дела с сослуживцами, или просто болтает ни о чем. Ей, малышке, ещё не помышляющей даже о втором ранге, мало что видно в мешанине мелькающих ног, и Гаррус сажает её на плечи. Он вместе с другими мальчишками смотрит вслед проходящим мимо военным горящими глазами, и она до сих пор помнит – уже тогда он хотел или воевать, или ловить преступников, тяготел к снайперской винтовке, не признавая дробовиков…
Или другой раз– в пасмурный, тихий день, у мамы болит голова, и в доме царит тяжелое молчание. Она сидит на окне, смотрит на улицу, и всё ждет брата – показать ему, какой замечательный получился истребитель на очередном листке бумаги, спросить, чем людской "Мако" отличается от любого другого вездехода…
А вот отец отчитывает Гаруса – до сих пор мелькает в памяти "Недостойно" и "Ты должен подчиняться старшим" - и она совершает первый смелый поступок в жизни – влезает к отцу на колени, переключая внимание на себя, застенчиво раздвигает мандибулы в улыбке.
Наверное, у всех, переживших войну, много такой горчащий памяти, но её брат не погиб, его просто унесло вместе с командой Шепард, и Солана ворочается, вспоминая, как обивала пороги начальников, и их начальников, и всё выше, и выше, дойдя почти до самого Примарха, и везде слышала одинаковое: "Война это потери. Поиск идет, но отдельно ради одного…" Эта бесконечность и бесплотность сводили с ума, приводили в отчаяние, и думать о том, что корабль мог упасть – и скорее всего, упал – там, где нет пригодной для турианцев пищи - было почти физически больно.
Может быть, она просто так любила брата, что сорвалась через полгалактики к одному из немногих людей, кто ещё мог помочь.
А может быть, искала повод посмотреть на мир за пределами Палавена…
"Наверное, надо будет помириться с Явиком, - думает она сквозь дрему - И попросить его больше не говорить вслух про мои страхи."
Конечно, она догадывается, что протеанин - живой протеанин, подумать только! - не согласится. Но попробовать можно, да и в любом случае главное сделано. Она летит искать брата. Она пилот.
Засыпает она успокоенная и умиротворенная.
За ширмой, у лампы, дежурная медсестра пьет чай.
Очередной ночью, когда тренировки закончены, ужин съеден и на терминале просмотрен рекомендованный доктором Брайаном фильм из небольшой фильмотеки – как правило, старый, людей или азари, из которого невозможно подчерпнуть хоть сколько-нибудь полезной информации – Первый спит и видит во сне море.
Тяжелые серые тучи заволакивают небо, у самого горизонта таится темнота, изредка разрываемая белыми всполохами – это с востока идет большая гроза, поднимает высокие холодные волны. Прибой ревет, накатывая на берег и снова отступая, ветер срывает белую пену с гребня волны, бросает в лицо соленые брызги. Ветер пахнет йодом и штормом, и воистину несчастны те, кому не посчастливится остаться в море в такую погоду.
Первый сидит на песке – холодный и мокрый, он пятнает броню – не отрываясь, смотрит на беснующуюся стихию. Кажется – он уже видел такое же море, только сонное, предрассветное и тихое, полное фиолетовых сумерек и отражений облаков – и тогда всё было совсем хорошо и правильно, и, кажется, он кого-то ждал?
Не вспомнить.
В очередной раз не вспомнить, не пробудить память, и Первый берет горсть песка, пересыпает из ладони в ладонь. Мокрый и комковатый, сыпется он неохотно, но Первый слышит тихий шелест песчинок, и видит текущее сквозь пальцы золото. В летний полдень он точно так же сидел в месте, подобном этому, из руки в руку переливал шуршащую струйку песка, коротая время до чего-то…
До чего?
Не вспомнить.
Память мертва или отрезана, умерла вместе с ним-прежним, и неведомые медики вытянули всего лишь оболочку, позабыв самое важное. А может быть, сами же и отсекли ненужные воспоминания, чтобы инструмент не рвался оканчивать незаконченное и искать друзей. Беспамятного легко контролировать, и Первый думает – может быть, в прошлом его было что-то такое, за что он способен был взбунтоваться даже не смотря на чип? Что-то страшное, какая-то смерть, или любовь…
Не вспомнить.
Да и ни к чему вспоминать на самом-то деле. В памяти всегда много горечи, она бывает больнее смерти, а сейчас ему по-своему хорошо. У него есть цель, что самое важное, он вечно занят, скоро начнутся рукопашные бои, а за ними и настоящие убийства, и стоит ли тешить любопытство?
Первый не знает.
Буря уже совсем близко, надвигается на берег сплошная стена серебристого дождя, и Первый запрокидывает голову, подставляя лицо холодным каплям.
Кажется, или такое уже было? Море и дождь, и кто-то, кажется, кричал или плакал…
Первый просыпается, не успев понять, кто.
Следующим вечером они сидели в палате у Шепард – новоиспеченная команда из трех человек – и разговаривали. Вернее, говорили Джейн и Солана, а Явик слушал их, меланхолично отирая руки влажными салфетками. Постоянного доступа к воде у него здесь не было, но воспоминания, пусть и не такие явственные и частые, как на "Нормандии", лежали повсюду толстым слоем, вынуждая придумывать выход.
"Когда полетим, - думала Шепард, сочувственно поглядывая на него – Нужно будет придумать какой-нибудь эквивалент бассейнам…"
Салфетки, судя по недовольному виду протеанина – ещё более недовольному, чем всегда – помогали плохо.
Она уже знала, что Солану Явик тоже пристроил помогать врачам. Мало кому нужна низкоквалифицированная рабочая сила, но турианку взяли без вопросов, и Шепард подозревала, что из уважения к ней. И, может быть, из-за своеобразной репутации протеанина – доктор Скэш, когда она спрашивала, называл его упрямцем, циником, глупцом и очень ответственным человеком, который всегда добивается поставленной цели.
"Пытались выгнать первую неделю, - говорил он, что-то помечая в своем неизменном блокноте – в последнее время у Шепард складывалось впечатление, что доктор просто не хочет смотреть ей в глаза – Не ставили никаких условий. Один только раз попросили помочь. Ночь. Не было других вариантов. Понял по-своему. Нахмурился. Напыжился. Но стал помогать, доказывая свою полезность. И раз, и два, и три. Война Жнецов. Много раненных, нужно много рабочих рук. Плюс вы. Плюнул, вписал в штат медбратом. Первый случай в практике. Обычно родственники требуют всего и сразу, никого не слушая…"
Кажется, Скэшу упрямый протеанин нравился. А Шепард представляла, с каким брезгливым выражением тот смотрел на врача, предлагающего ему что-то сделать, и тихо хмыкала, жалея этого человека. Уж она-то знала, как отвратительно язвителен Явик может быть, если ему что-то не нравится…
А может быть, он молчал, не желая потерять своё непрочное место.
Хотя вряд ли, конечно.
-Он всё время, каждый раз, выходя на связь, молчал, - говорила тем временем Солана, вспоминая Гарруса – такого, каким он виделся ей, на её далеком Палавене – Выключал изображение, и что-то такое невнятное говорил, расплывчатое, словно бы виноватый в чем-то. Иногда поминал вас – так, мимоходом – и каждый раз "Это же не защищенный канал, я ничего не могу сказать".
Она скрестила руки на спинке стула – сидела на нем, оседлав, как коня – уперлась в них подбородком. Человеческая поза… Впрочем, большинство поз универсальны для всех рас, имеющих по две руки и две ноги, и держащихся вертикально.
-Мы всё думали, где он, - вздохнула она, и Шепард посочувствовала незнакомым турианцам – родителям Гарруса, с которыми он наверняка общался мало и почти ни о чем. Кажется, ему тяжело было с семьей, а семье ещё тяжелее с ним… А она почти и не знала – Папа каждый раз морщился, говорил, что когда он наиграется – приедет домой, как миленький. Мама просто ждала, молча. А я всё обижалась, что он ничего не говорит. Знаете, как мы удивились, когда в новостях стали крутить выпуски о вас и о команде? Отец в первый раз едва поверил…
Мандибулы её дернулись в подобии усмешки. Мгновение молчали – Шепард не знала, что сказать, Явик протирал очередной салфеткой пальцы – а потом Солана сказала виновато, с некоторым усилием:
-Вы простите за вчерашнее. Я просто…
Шепард, конечно, только махнула рукой – после войны со Жнецами она уже ничему не удивлялась, видя, как срываются люди гораздо более взрослые и сильные - Явик пожал плечами:
-Правда вызывает агрессию. Классическая ошибка существ этого цикла.
-Нам нужен врач, - немного неловко перевела Джейн тему – Поговорите с народом. Может быть, кто-то захочет присоединиться к рискованной экспедиции…
Она ещё не знала, что это не нужно и врач найдется сам, так, как ей не снилось и в самых странных снах.
В первый раз Шепард выходит в общий коридор где-то через полтора месяца со дня пробуждения и две недели со дня присоединения к их крохотной компании Соланы. Одетая в больничное, она идет совсем медленно, но сама, не придерживаясь за стену и не останавливаясь передохнуть. Руки у неё перевиты ожогами, так же, как и ноги, и спина, изукрашенная шрамами, губа закушена, и очень хочется пожалеть, что она не выбросилась в окно в первый же день. Слишком беспомощной чувствует себя капитан. Слишком слабой.
Она привыкла – она солдат. Способная к резкому рывку, удару, выстрелу. Способная забить хаска голыми руками и потягаться с азари-командос в мастерстве биотики. Сейчас же она не то что бегать – ходить способна с трудом, а уж о бое и речи не идет. Не только сейчас – возможно, и в долгосрочной перспективе. Что она станет делать, если не сумеет оправиться? Станет жить на пенсию? Учить молодых девчат тому, что ей самой уже никогда не суметь по-настоящему?
От подобных мыслей хочется взвыть, и Шепард упрямо идет вперед, поставив себе цель – добраться на первый этаж, к магазинчику, где посетители покупают своим больным цветы, конфеты и лекарства, купить там мороженое и вползти обратно, не умерев по дороге. Не то, чтобы ей так уж хочется мороженого. Просто шататься по этажу без внятной цели было бы совсем уж скучно, да и нужно же чем-то наградить себя за усилия? На левую ногу она хромает заметно, спину держит неестественно прямо, но доктор говорит, что со временем всё это сгладится. До конца, конечно, не пройдет, но всё же…
Явик идет за ней следом, стараясь не оказываться в поле её зрения. Благо, это просто – от двуглазого легко укрыться, мертвая зона обширна. С протеанкой такое могло и не пройти. От неё в воздухе ставшая уже неизменной боль, упрямство и какое-то странное смущение – желание никому не попасться на глаза, ни для кого не оказаться слабой. Это естественно, но глупо, и всё-таки именно из-за этого её желания он держится позади, а не рядом. В конце концов, подхватить её он успеет в любом случае. Мешать же к её чувствам ещё и злость – а по-другому она среагировать не может – совершенно не хочется.
Думается ему – в его цикле, который временами начинает напоминать странный расплывчатый сон, её бы просто пристрелили, не пытаясь выходить. В условиях войны, в условиях, где раненных не просто много, но катастрофическое количество, где постоянно не хватает ресурсов, врачей, медикаментов, неспособный сражаться солдат – всего лишь обуза, не нужная обществу. Один патрон стоит гораздо дешевле, чем бинты и лекарства, а ещё это время, которого нет… Лечили тех, кто был ранен легко или хотя бы имел возможность полностью восстановить боеспособность. Таких же, как она – скоро будет пять месяцев, и это ещё далеко не конец – кончали сразу. Чтобы не мучились и не мучили других.
Это было разумно, но сейчас – не тогда. И это… хорошо? Явик не совсем уверен.
Четыре месяца мира. Четыре месяца в абсолютно чуждом обществе, где о законах его народа никто слышать не слышал. Это странно, это заставляет больше слушать и больше узнавать, и Явик ловит себя на том, что уже не так раздражается на эти примитивные расы, не так яростно желает оторвать очередному поломнику-ханнару щупальца, и даже способен утешить плачущую от боли девчонку-азари лет пяти. Правда, потом он обязательно выговаривает её матери за то, что та оставляет ребенка одного, и делает это в довольно нелицеприятных выражениях…
Но это уже мелочи. Основное в другом, и это уже нельзя отрицать – он меняется. И не может повлиять на эти изменения.
Шепард останавливается внезапно, словно наткнувшись на невидимую стену, её шатает слегка от этой резкости. Явик делает шаг к ней, воздвигается за её плечом, готовый, если нужно, удержать её за талию, или сдвинуть идиота, загородившего ей проход, но вид этого самого идиота настолько необычен для земного госпиталя, что даже он на мгновение теряется.
Перед ними стоит гет.
Светящаяся белым светом лампочка, переплетение проводов, светлая серебристая броня, опущенные вдоль тела трехпалые руки. В коридоре больницы он смотрится несколько чужеродно, и когда раздается трещаще-скрипучий, как и у всех гетов, голос:
-Я предполагаю, что вы та, кого я ищу. Я предполагаю, что вы – Шепард-коммандер. Подтвердите. – Джейн, словно разом ослабев, нашаривает руку Явика. С силой опирается на неё. Чудятся ей до боли знакомые интонации Легиона в ровном безэмоциональном тоне, память подкатывает к горлу – та самая память, которую она всё никак не переживет, не избудет – и она отвечает не сразу, овладевая собой:
-Ты ищешь меня, ты прав. Зачем?
Гет склоняет голову. С шорохом двигаются лицевые пластины, и Шепард щурится – свет бьет ей в глаза, Явик за спиной неразборчиво бурчит что-то вроде «Опять машины». Джейн слабо толкает его локтем в бок, чтобы замолчал.
«Не судьба мне сегодня добыть мороженое, - вздыхает она про себя.
-Я – гет-разведчик, по согласованию с Советом посланный на поиски выживших, - наконец, начинает гет, и Шепард радуется, что он начал – стоять больно, кровь приливает к шрамам – Мой номер – две тысячи триста пятьдесят третий по внутреннему учету Совета, и я прошу у вас разрешения на разговор. Долгий разговор. Вам стоит сесть. Ваше состояние нестабильно.
-Тогда пошли в палату, - решает Шепард легко, и осторожно выпускает руку Явика. Уж по коридору она способна доползти сама, или это просто ей так кажется.
«Всем я нужна, - думает она с некоторым даже удовольствием, забивая этой мыслью боль, вспоминает, как вчера выходил на связь Грант, как звонила Джек, и как Рекс хохотал и хвастался успехами на любовном фронте, громогласно жалея, что не может хлопнуть её по плечу прямо сейчас. Реальных посетителей к ней мало, все знакомые разбросаны по всей галактике, но звонки часты и продолжительны.
А теперь вот ещё внезапный гет…
На кровать она падает, запыхавшись, привычно растирает левую ногу. Любопытство. Задорное, азартное любопытство просыпается в ней, заставляя забыть про все беды.
Благословенное свойство психики – умение переключаться с одного на другое…
Гет остается стоять. Явик садится.
Что-то будет. Что-то интересное.
Первый надорвал пакетик с травами, высыпал их в кипяток. По воде закружились листья и лепестки, раздробленные, перемолотые почти в пыль. Сразу запахло дождем, сладостью и одновременно горечью. Морские травы, водоросли с Кахъе, он полюбил их в последнее время, с самого первого раза, когда попробовал – Брайан принес ему однажды вечером кипу пакетиков, сверил показатели – Первый немного прибавил в весе за последнее время, о чем ему тотчас же и сообщили – ушел, оставив допотопный чайник, подключаемый к энергосети станции. Первый пробовал их осторожно, с интересом и настороженностью, после первой чашки как-то незаметно выпил ещё три, и постепенно это вошло в привычку – перед сном заваривать травяной настой. Кажется, в прошлой жизни он уже пробовал что-то подобное, пробовал и любил, но он, конечно же, не уверен.
Во всем, что касалось памяти, Первый не был уверен никогда.
Он размешал заварку, устроился на постели, грея руки о чашку. Пригубил терпкий горчащий напиток, прикрыл глаза. В последнее время ему всё чаще снилось море, память стучалась в сны, словно пытаясь пробить выстроенную искусственно стену, но по большему счету Первому было всё равно. Он не мог ничего сделать с воспоминаниями, не мог приставить пистолет к виску Призрака и сказать: «Я хочу знать всё», он вообще ничего не мог, только подчиняться, и не сказать, чтобы это было так уж страшно. Все мы работаем на кого-то, все мы отдаем свое время, свое умение кому-то, и почему бы и не «Церберу», если платят свободой, а пока кормят и помогают отточить навыки боя?
Память вернется потом, с именем, и сейчас Первый не зацикливался на воспоминаниях. У него были и другие, более важные дела.
Только иногда, чаще по ночам, засыпая, он ловил себя на странном ощущении – словно где-то есть место, где его ждут, даже такого, беспамятного и совсем не похожего, наверное, на себя-прежнего. Место, куда обязательно нужно вернуться, где кто-то родной и близкий, кто-то незнакомый, но уже любимый…
Странное ощущение – любить кого-то, кого не знаешь.
Первый сердился, вставал, наливал себе чаю, тренировался, выкладываясь на полную, медитировал, готовясь к охоте…
И всё равно, во снах его шумело море, и изредка под ребрами что-то тянуло, заставляя сердце болеть.
-После гибели Старых Машин мы предложили помощь Совету. Мы не нуждаемся в воздухе. Гравитации. Пищевых продуктах. Мы можем осуществлять поиск бесконечно. Совет принял наше предложение.
Шепард кивает, по образовавшейся в последнее время привычке поглаживает шрамы на предплечье. Они постоянно ноют, но от прикосновения боль почему-то успокаивается. Шепард пока не очень понимает, к чему клонит гет, и что он вообще здесь делает, если по его словам его задача вместе с другими поисковыми отрядами искать остатки «Меча», разбросанные по космосу. О чем пришел поговорить, в обход основного задания?
Явик на стуле в углу смотрит насмешливо, недоверчиво. Даже память об Утренней Войне не смогла изменить его отношения к синтетикам. Наверное, слишком глубоко вбиты истины его цикла, и что-то там было страшное… Шепард не уточняла, что. Боялась.
-Я – один из отправленных на поиски. Моя задача вместе с другими искать выживших – по мнению Совета. Моя задача – искать "Нормандию" - по мнению гетов. Шепард-коммандер – капитан "Нормандии". Шепард-коммандер – друг. Вероятность того, что Шепард-коммандер начнет поиск – восемьдесят целых три десятых процента…
Джейн кривится от его слов, пальцы её двигаются нервно, слишком быстро. «Шепард-коммандер» - слова Легиона. Те, с которых началось их знакомство, те, которые ассоциируются у неё только с ним, и слышать их от другого гета почти больно – до сих пор не зажила, не зарубцевалась рана от потери. Вспоминается - ещё давно, до атаки на Коллекционеров, она частенько играла с Легионом в шахматы, расспрашивала его о странном мире живых машин. Всегда её притягивали странные и чуждые вещи, а что может быть более чуждым для органика, чем синтетик? Вспоминается – постоянно он спрашивал что-то о жизни людей, отрицал всякие эмоции, не желая признавать происходящие изменения. Вспоминается – рыжая сухая пыль Ранноха, которой у неё пропахли все волосы, перепачкались руки…
-Зачем гетам искать "Нормандию" отдельно? – спрашивает она, и гет – говорящий о себя "я" вместо "мы", неподвижный так, как может быть неподвижно только неживое - склоняет голову к плечу:
-Тали Зора – адмирал Флота. Тали Зора повлияла на исход противостояния. Тали Зора – на "Нормандии". Потому мы ведем поиск.
-Почему же ты тогда здесь, а не в космосе?
-Шепард-коммандер отправится искать "Нормандию". Я считаю продуктивным объединить усилия.
Шепард кивает медленно, задумчиво. "Явик будет против, - думается ей, но так, мимолетно. Он вообще часто против, и если бы она слушалась его каждый раз – ничего бы не вышло из всей этой эпопеи со Жнецами. Другой вопрос – нужен ли ей гет на предполагаемом корабле, в предполагаемой команде. Нужен врач, это да. Может быть, пригодится техник. Но ещё один боец…
"Становлюсь прагматична, - думает она, усмехаясь.
-В чем смысл? – спрашивает вслух, и гет с шорохом приоткрывает лицевые пластины, выражая внимание – В чем польза – тебе от меня, а мне от тебя?
-Шепард-коммандер имеет право знать, - кажется, или скользнула в бесстрастном голосе неуверенность? – Шепард-коммандер – хороший боец. Данная же платформа не имеет среди приоритетных задач ведения боевых действий. Данная платформа – одна из первых модификаций для оказания медицинской помощи, созданная после войны со Старыми Машинами.
Джейн, собиравшаяся было разуверить гета в том, что она боец, почти забывает об этом. Она никогда не слышала о гетах-медиках, и хочется ей завопить "А смысл?!", но она, конечно же, сдерживается, предчувствуя – ей всё расскажут и так.
-Мы – геты. Мы мобильны. Мы меняемся сообразно обстоятельствам. На войне нужны пилоты и бойцы – мы были пилотами и бойцами. После войны нужны врачи и строители – мы становимся врачами и строителями, повышая приоритет этих функций.
-Но почему послали именно тебя? – и Явик кивает, соглашаясь с этим. "Глупые машины, - так и написано у него на лице – Зачем посылать врача там, где пригодиться боец?"
-Данная платформа – не единственная платформа с задачей по поиску. Причина – "Нормандия" потерпела крушение. Выжившим будет прежде всего необходима медицинская помощь. Также вероятность того, что крушение произошло на планете с правыми аминокислотами в основе – семьдесят пять целых и шесть десятых. Медик приоритетнее бойца при таких обстоятельствах.
Шепард кивает – звучит логично, как логично и то, что были отправлены на поиски отдельные геты, а не целые отряды. У одиночки больше шансов наткнуться на искомое, на одиночек не обращают внимания пираты – если они остались после такой войны, конечно – да и скорость у одноместных маневреных корабликов выше…
-Я мог бы оказывать медицинскую помощь экипажу, Шепард-коммандер. Также должен заметить, что ваше лечение не совсем эффективно – можно добиться большей скорости выздоровления.
-Нам нужен врач, - говорит Джейн Явику, не поворачивая головы, и тот брезгливо морщится:
-Я против машины на корабле, капитан.
-Я помню, - пожимает Шепард плечами - Как нам тебя называть? – обращается она к гету, и тот неуверенно повторяет её жест:
-У меня нет имени в вашем понимании. Только код и номер Совета.
-Как звучит твой номер?
-Две тысячи триста пятьдесят третий, Шепард-коммандер.
-Тогда я буду называть тебя Пятьдесят Третьим, - решает Джейн, которой лень заводить свистопляску с именами, когда можно обойтись и так. Встает – с некоторым трудом, но всё же – Я не понимаю, зачем тебе это. Но если ты согласен ждать, пока я выкарабкаюсь из постели и отправлюсь в полет – то можешь считать себя принятым на борт.
Она усмехается, мысленно добавляя – "На борт пока не существующего корабля" - протягивает руку. Мгновение кажется – гет просто повторит её жест, как повторил Легион когда-то, но он делает шаг вперед, осторожно, чтобы не причинить боли, сжимает её ладонь. Чувствуется – в глубине пальцев пульсируют прохладные провода, чуждая жизнь, не отдающая тепла – а потом, под неодобрительным взглядом Явика Пятьдесят Третий поддерживает Шепард, помогая ей сесть…
Воистину, реальность иногда бывает фантастичнее, чем самые запутанные фантазии.
-Никаких гетов. Пациенты реагируют не всегда адекватно.
-Я буду корректен. Ваши методы частично устарели. В частности, можно использовать другие препараты, повышающие скорость заживания ран на три и девять десятых процента. Также вы могли бы применять иные укрепляющие.
-У неё может не выдержать сердце. Биотический усилитель может отказать.
-Ваша информация частично устарела. В комбинации некоторые препараты дают смягченный эффект, не несущий угрозы жизни.
-Названия?
-Капитан взяла на борт машину, - сообщил Явик за ужином Солане – они сидели за столиком в столовой, куда Шепард ещё не спускалась по состоянию здоровья. Турианка задумчиво откусила кусок лепешки, прожевала. Перемешала кашу. Спросила с почти детским любопытством:
-Какую машину?
И Явик только и мог, что возвести глаза к потолку. В этом цикле всё нужно было объяснять, причем всем, причем по три раза. То ли не совпадали терминологии, то ли пришедшие на смену протеанам расы отличались повышенной тупостью…
-Гета, - раздраженно пояснил он, и подлил себе ещё кофе – черное, горькое, оно казалось жуткой гадостью… Но только казалось. После второй чашки мир становился ярче, обострялось обоняние, да и было что-то в горячем черном напитке. Что-то, что разнесло его с Земли почти по всей галактике.
-Здорово, - констатировала Солана, и протеанин устало прикрыл глаза ладонью. Они не понимали – никто из них не понимал – что доверять машине – противно самой природе живого. Синтетики неумолимо логичны, а органическая жизнь это то, что логике поддается едва-едва. Жа`тин когда-то спросили у жа – «Мы существуем, чтобы служить. Для чего существуете вы?» и не найдя ответа, обрекли расу создателей на синтез и смерть. Даже СУЗИ не смогла изменить его убежденности. Даже показанная Шепард память. Он видел жа`тин- полусинтетиков-полуоргаников, переплетенных проводами, и не мог забыть их истории. Той истории, которой всегда кончается взаимодействие живого и неживого разума. А Солана допила ядовито-сиреневую жидкость, заменившую кофе ей, спросила с интересом, к которому не мешалось и доли настороженности:
-А какой он? У него есть имя? – и Явик не выдержал этой детской, незамутненной наивности. Сказал зло:
-Не интересовался. – поднялся, подхватив на одну руку поднос с грязными тарелками. Здесь те, кто мог, всегда относили за собой посуду сами.
Солана проводила его взглядом – широкий шаг, прямая спина – пожала плечами. Протеанина она не понимала совершенно, видела только, что он почему-то раздражителен и желчен, и собиралась разобраться с этим как-нибудь потом. Может быть, спросить капитана о причинах такого его поведения. Новости про гета заинтересовали её – она ведь не была кварианкой, которых с детства учили ненавидеть и бояться живых машин – и перед отбоем она решила заглянуть к Шепард, познакомиться с новым союзником.
Солана доела кашу, принялась за сок. Кормили здесь удивительно прилично для изначально человеческой планеты.
-Значит, ты гет?
-Да.
-И ты теперь в нашей… команде?
-Да.
-Классно. И как тебя зовут?
-Шепард-коммандер предложила две последние цифры моего кода в качестве имени – Пятьдесят Третий.
-А я Солана. Солана Вакариан.
-Я… рад знакомству.
Мороженое клубничное – узкий брикет в вакуумной упаковке, изукрашенной яркими скачущими ягодами. Шепард прислоняется к стене, аккуратно откусывает кусочек. Пытается вспомнить, когда она в последний раз такое ела. В академии? В банде? Или всё-таки покупала на Цитадели похожее лакомство?..
Была война, и у неё никак не получается – в памяти всплывают только особенно яркие бои – и ясно только, что было это чудовищно давно.
-Иногда, чтобы вспомнить о чем-то, нужно серьезно заболеть, - делится она с Явиком, и тот кивает. Его капитан тоже пыталась соблазнить мороженым, но у неё, конечно, не вышло, и вряд ли выйдет когда-нибудь…
-Капитан Шепард?
Они оборачиваются одновременно – Джейн, конечно, медленнее из-за ноги, и ничего не успевает увидеть – и уже через мгновение её накрывает лавиной, камнепадом, шквалом, тенью…
У кроганки – светло-голубые глаза, перебинтована шея и руки в сетке белых шрамов. Над сердцем – большая заплатка синтетической чешуи, укрывшая рану, и больше всего на свете она похожа на мужчину – только чуть легче, чуть шире в бедрах и уже в талии, чуть ниже и горб не так велик… Шепард только выдыхает, оказываясь в её объятиях, мороженое падает из её руки и шлепается на пол, и так странно – спина должна отзываться болью, и дышать должно быть тяжело, но отчего-то ничего этого нет. Кроганка, кажется, тщательно соизмеряет силы, боясь повредить хрупкой человеческой женщине, и пахнет от неё – даже здесь, в стерильной больнице – серой пылью и горькими травами Тучанки. Чешуя на шее теплая и мягкая, глаза похожи цветом на глаза Гранта, и Шепард думает – когда снова обретает способность думать – что она, наверное, совсем ещё молода. И что она вообще тут делает, с отношением кроганов к врачам?.. И что вообще происходит…
-Тора, - бесстрастно говорит Явик сзади, и Шепард отпускают – ошарашенную, слегка растрепанную и впечатленную.
-Простите, - тянет кроганка – голос у неё низкий, с намеком на рычание, и Шепард косится на Явика, молчаливо требуя объяснений.
-Это Урднот Тора, коммандер, - отвечает он на её взгляд – Она давно об этом мечтала.
-С самого исцеления! – поддакивает кроганка, и её счастливая улыбка напоминает Джейн – Мордин так никогда этого и не увидел, не увидел женщин спасенного им народа, радостных, способных рожать, строить и жить без постоянного страха – Я с парнями сбежала, а то всегда им всё самое интересное достается…
Явик одобрительно щурится - Джейн, кажется, наконец-то научилась различать оттенки его прищуров – а самой ей думается: сколько же их было таких, сбежавших смотреть мир вместе с представителями мужских кланов? Сколько исцеленных кроганок пошло на войну вместе с мужчинами и стоило ли оно того?
«Наверное, стоило, - думает Шепард, ловя себя на невольном уважении к ним, не пожелавшим отсиживаться за спинами других…
Мороженое тихонько тает на полу, позабытое всеми.
Убивать оказалось легко – слишком легко. Непостижимо легко. Всего одно движение рук – упор под подбородок – и жертва повалилась на пол, безжизненная и пустая. Оболочка, оставленная тем, что наполняло её дыханием и сознанием.
-Покойся с миром, - произнес Первый, рассматривая свои ладони – так просто, слишком просто! – и сам не понял, откуда это пришло на язык. Может быть, из прошлой жизни? Из того времени, которое оставалось тайной за семью печатями, его собственного полного чудовищ лабиринта, который иногда проникал в сознание, протягивал что-нибудь бессмысленное, но несомненно, когда-то исполненное смысла…
Так однажды ночью он проснулся от боли в груди, где-то ниже легких, ниже сердца. Скрутила внутренности огненная судорога, словно через них прошло лезвие, и Первый скорчился на кровати, неровно выдыхая сквозь зубы, зная, что там ничего нет, что чешуя цела и даже старого шрама не найти. Нечему было болеть, он был абсолютно здоров, но боль всё равно выкручивала наизнанку, хотелось выть, и отпустило его только через несколько минут, наполненных жаром и непониманием. Он тогда ещё поднялся, добрел до зеркала, и, задрав рубашку, долго смотрел на совершенно целую кожу. Для верности даже пробежался пальцами… Конечно, всё было нормально. Ничего необычного.
Заснул он в ту ночь ближе к рассвету, спал беспокойно, и пару дней потом ждал рецидива, который так и не случился.
Или в другой раз всколыхнулась что-то от запаха солнечных золотистых фруктов, которые давали к обеду, в качестве десерта. Сладость, свежесть, едва заметная кислинка, рыжий сок, брызнувший на пальцы – где-то всё это было, и он в тот день поднялся из-за стола слегка дезориентированным и немного расстроенным…
Первый готов был отразить любую внешнюю опасность, но с самим собой, со своей дурацкой памятью ничего не мог поделать. И это злило и пугало одновременно. Кто знает, что может вспомниться посреди боя? Кто знает, что может таиться в тайниках памяти?
Первое убийство далось ему легко – он просто свернул шею присланному Призраком штурмовику, едва заметно передернул плечами, уходя от тела. Убивать – это было его работой, не будило никаких моральных терзаний, и если Призраку угодно гробить людей, оттачивая навыки восстановленного для особой цели ассасина – это проблемы Призрака и его договоренностей с будущими мертвецами. Ни в коей мере не его.
Собой Первый был доволен – двигался легко, без проблем ушел от пуль, руки легли привычно и четко, отработанным движением – и добравшись до Шепард он рассчитывал на эту же тактику – подойти сзади в толпе или в темном переулке, мягко коснуться плеча, разворачивая на себя, и просто сломать шею. Ничего сложного, никаких дополнительных приспособлений. И, конечно, перед её смертью на мгновение заглянуть в глаза и увидеть в них своё отражение.
Уже скоро он должен был покинуть станцию. Всего месяц.
Никак не больше.
-Шепард-коммандер.
Джейн, вздрогнув, поднимает голову – Пятьдесят Третий застал её врасплох, на мгновение показалось, что совсем не он зовет её – откладывает книгу на одеяло. Гет редко обращается к ней, если заходит, то чаще молчит, стоя где-нибудь у стены и поворачивая голову вслед приходящим и уходящим, и вообще он странный, неразговорчивый, и чем дальше – тем непонятнее, зачем такому могли понадобиться попутчики. С Явиком он не общается вовсе по просьбе последнего, Солане отвечает на вопросы и с интересом прислушивается к её голосу. Иногда Шепард кажется – он просто боится оставаться один и почему-то стесняется разговаривать сам. Может быть, совсем недавно вышел в мир органиков? Или просто по самой природе своей такой?
Она пыталась спрашивать. Не помогало.
Ответом служило вечное «Нет данных», ещё со времен знакомства с Легионом успевшее набить оскомину, и Джейн кажется – ей вообще часто кажется всякая ерунда в последнее время – что это всего лишь отговорка, и Пятьдесят Третий просто не хочет разбираться в причинах собственного поведения. Ну, или не хочет разговаривать о них с ней.
Но сейчас он вдруг обращается к ней сам, специально приходит к ней, стоит на пороге – серебристо-белая живая машина, ведущая себя странно даже для гета, и в руках у него – сверток. Длинный и узкий сверток. В таком мог бы лежать меч.
-Здравствуй, - говорит ему Шепард, инстинктивно перебираясь повыше – из положения «полулежа» смотреть на стоящих удовольствие сомнительное – Ты мог бы не называть меня так? Шепард, Джейн, капитан, коммандер, но не…
-Принято, капитан, - короткий кивок, Пятьдесят Третий делает шаг к кровати, осторожно протягивает на вытянутых руках свою ношу – Это для вас. В первое время после выписки вам, возможно, будет необходимо.
Конечно, велико искушение спросить «Что там?», но Шепард не думает, что гет склонен объяснять. Скорее повторит ещё раз свою фразу, да замрет. То он и впрямь остался больше машиной даже после того, что сделал Легион… То ли ему выгодно или приятно играть в машину.
Не понять.
Она принимает сверток, аккуратно развязывает скрепляющую его бечевку. Пятьдесят Третий смотрит, кажется, без интереса, но кто разберет, что на самом деле он чувствует? Джейн думает даже мимолетно – интересно, как ощущает Явик его эмоции, и ощущает ли он их вообще.
За слоем белой бумаги идет слой мягкой, шуршащей, предохраняющей неведомый предмет от повреждений, и Шепард аккуратно снимает её клочками, наконец, плюнув, отдирает одним большим неряшливым куском. Вытягивает предмет из плена обертки. Удивленно склоняет голову на правый бок – есть у неё такая привычка.
На кровати, освобожденная от бумаги, лежит тонкая трость из легкого белого металла. Набалдашник, кажется, из железа, холодный и темный, искусно выполненный в виде черепа – мерцают синие светоиды глаз, роль которых, кажется, играют камни, кожа перевита проводами и мерцает вкраплениями синего… Повертев трость и так, и этак Шепард понимает – не череп. Голова хаска с раззявленным в вопле ртом.
-Капитану Шепард нужно будет много ходить, что утомительно, учитывая род её повреждений. Я подумал, что вспомогательный инструмент будет полезен.
-Где ты её взял? – немного охрипнув, спрашивает Джейн, гладя кончиками пальцев холодный металл. С одной стороны, ей нравится эта вещь – она красива, она искусно сделана, но с другой стороны принять её – означает расписаться в своей беспомощности. Гордость бунтует против такого решения, и Шепард вдруг вспоминает Тейна – как же он, лучший убийца, терпел заточение в больнице без шанса выздороветь? Докторов, лекарства, и накатывающую беспомощность? Она тогда, почти полгода назад, не понимала, как.
Теперь, кажется, начинает.
-Здесь есть мастера. Я пришел, и услышав имя Шепард-коммандер, они всё сделали в максимально короткий срок и максимально дешево. Я подумал, что это будет правильно.
Джейн смотрит на него с удивлением, не понимая. Он, молчун, ни разу не поговоривший с ней по-настоящему, вдруг пошел и сделал то, чего она не ожидала ни от кого вообще. В чем она, по её собственному мнению, не очень и нуждалась.
Жизнь непонятна. Жизнь противоречива.
И Шепард спускает ноги с кровати – левая всё никак не заживет, всё щерится яркостью шрамов и отдается болью, кажется, в своё время она сгорела почти до костей, и плоть наращивали искусственно – встает, опираясь на трость. Набалдашник удобно ложится в ладонь, с дополнительной опорой стоять не так тяжело, и Шепард спрашивает удивленно:
-Как ты узнал мой рост?
Пятьдесят Третий поводит плечами – кажется, этот жест можно расценивать, как снисходительный:
-Мы геты. У нас есть множество вещей, недоступных органикам.
Если бы он умел улыбаться – наверное, он бы именно это сейчас и делал.
-Спасибо, - говорит ему Джейн искренне, смиряет дурацкую гордыню и вечное «Я сильная!». Сейчас это неуместно, ей сейчас нужно жить дальше, и лишний выпендреж никого не впечатлит. Тейн в своё время принимал всё смиренно и спокойно, понимая, что всё равно ничего не изменить, и Шепард решает брать пример с него. – Я не ожидала, правда. Спасибо.
-Принято, - кажется, или мелькнуло удовольствие в механическом голосе? Кажется, или пробилась эмоция?
Не понять.
Шепард делает шаг к дверям, приспосабливаясь к новому ощущению, переносит вес с больной ноги на трость. Это неожиданно удобно, хоть и несколько непривычно…
-Проведем полевые испытания в коридоре? – предлагает она, обернувшись через плечо, и гет кивает:
-Принято.
От важно вышагивающей по коридору спасительницы галактики, сопровождаемой личным гетом, народ расходится к стенам, давая дорогу, довольно быстро. Здесь её уже знают, знакомые кивают, приветствуя – она уже вторую неделю самостоятельно ползает в столовую, опираясь на руку Явика или придерживаясь за локоть Соланы. Ползает пока через лифт, но скоро надеется покорить упрямые лестницы. Познакомилась с товарищами Торы – Урднотом Ксивом и Урднотом Шрагом, встретила пару ребят из «Молота», выживших под обстрелом, завела шапочное знакомство с азари Лайлой и её дочкой Этитой, узнала элькора Свэнчо, одного из тех, кого вывозили с Декууны... Их много здесь – её знакомцев, галактика на самом деле большая деревня, и кто-то выжил один из взвода, а кто-то держал щит, до последнего закрывая не успевших эвакуироваться гражданских, кто-то истощен, выложившись на полную, и картина войны похожа на разномастный витраж, где бытовой героизм мешается с бытовой же подлостью. Кто-то брал двойную цену за билеты, и продавал беженцев в рабство. Кто-то – как тот же Балак, как «Синие Светила» - стоял у штурвала пиратского корабля, идущего в последний бой вместе с эскадрой…
В этой войне было всё. Всё и все.
И с Шепард просят сфотографироваться, и маленькая Этита, ослепшая на один глаз, с писком повисает на плечах… Они познакомились в коридоре, когда Лайла отвлеклась, и девочка просто налетела на Шепард сослепу, свалив её на пол. Явик тогда ругался, поднимая капитана, Джейн вымученно улыбалась, а малышка-азари вдруг заплакала, бормоча невнятные извинения, и даже Явика не хватило на то, чтобы отчитывать её дальше. Они потом вместе утешали ревущего ребенка, вместе материли дуру-мать, и в тот же вечер Этита забежала на огонек, да так и осталась, зачарованная живым гетом, живым протеанином, и рассказами Шепард, которая ради такого случая вытащила из памяти сказки дреллов и сказки людей…
Пятьдесят Третий держится за плечом капитана, наблюдает, как она идет – гораздо увереннее, чем раньше – и чувствует себя… Не совсем героем, но чем-то близким. Ведь никто, кроме него, о подобном и не подумал. Никто не сообразил найти в городе мастера, сказать ему, что Шепард-коммандер нуждается в его услугах…
Они доходят до конца коридора, поворачивают обратно.
Прогулка продлится до самого ужина.
Солана привыкала к госпиталю тяжело, и ничуть этому не удивлялась. Всю жизнь она провела на Палавене, на родине, и здесь, среди множества чужих лиц, характерных словечек, характеров, привычек, чувствовала себя несколько дезориентированной.
Дома всё было просто – подъем по будильнику рано утром, зарядка, завтрак, бег до училища, построение, занятия, обед – каждый день шел, как по писанному, четко и привычно. По выходным – в кино, восхищаться доблестью солдат, или в музей – смотреть на трофеи древности. По вечерам тренироваться в стрельбе, или помогать соседским мальчишкам, ещё не достигшим второго ранга, разобраться в премудростях устройства винтовки. Обычная, размеренная жизнь, которая иногда надоедала до чертиков, иногда вызывала желание бежать на край света, но на самом деле всегда была не так уж и плоха.
Солана не была Гаррусом. У неё стремление думать самой проявлялось не так ярко. Не настолько, чтобы покинуть родную планету и податься к чужим. Нет, она спорила с наставниками, когда была уверена, что они не правы, в училище считалась смутьянкой, но менять что-то кардинально не собиралась. Повседневность устраивала её. Ей нравилось летать.
Но жизнь никогда не спрашивает, чего ты хочешь, а чего нет, судьба повернулась боком…
К госпиталю привыкать было тяжело. К тому, что никто не встает точно в одно время, и не ложится по отбою. К тому, что в коридоре можно встретить кого угодно – от активного глазастого саларианца до тяжело ступающего элькора. К тому, что здесь некому приказывать и нет четкой иерархии – медсестры подчиняются врачам, но не всегда, пациенты должны подчиняться всему медицинскому персоналу, но считают возможным спорить…
С точки зрения Соланы, выросшей в строгом обществе Палавена, где у каждого есть своё место, здесь, на Земле, царили жуткие кавардак и хаос.
И всё-таки она потихоньку приспосабливалась. В обед толкала каталку с кастрюлями и тарелками – в больнице не признавали роботов, считая, что они могут вызвать нежелательную реакцию у пациентов с фобиями – помогала носить лекарства, следила, чтобы ни один пациент не остался без внимания…
В общем, была помесью сиделки и девочки не побегушках.
Не самое почетное занятие, но, бесспорно, полезное.
По вечерам, когда заканчивался ужин, она запускала на инструментроне симулятор космического корабля, и подолгу играла, чтобы не забыть свою основную специализацию. На таких симуляторах их гоняли в училище, когда считали, что рано ещё доверять соплякам настоящие корабли.
Приходил Пятьдесят Третий, молча садился в углу, замирал, приглушив свет лампочки. Он редко разговаривал, ещё реже начинал говорить первым, и если сначала Солана косилась на него, то через пару вечеров просто перестала обращать внимание.
Она писала письма матери, чтобы её случайно не потеряли, разбирала и собирала обратно винтовку, чтобы не потерять навыка…
К госпиталю она привыкала тяжело.
Но всё-таки привыкала.
Шепард выводит на инструментрон карту галактики, вешает над кроватью голографическую проекцию. Приглушает свет. Сразу создается ощущение тайны и заговора, Пятьдесят Третий, чтобы не нарушать его, приглушает лампочку до почти незаметного мерцания…
Они сидят полукругом на утащенных из столовой стульях, только капитан восседает на одеяле, опирается спиной о подушку. На улице дождь, и как всегда при перемене погоды старые и новые шрамы ноют особенно сильно, ногу и вовсе дергает болью, и Шепард едва заметно кривит губы каждый раз. Ей грозятся выписать через две недели, доктор Скэш улыбается удовлетворенно, среди писем всё больше поздравлений с почти совершившимся выздоровлением…
Сегодня они прокладывают маршрут.
Местное Скопление, в котором кружится человеческое солнце, на карте выделено золотым мерцанием. Кроме него светятся Море Теней и Разлом Карпалиса – три точки на всю огромную вселенную – и Шепард объясняет, стараясь не смотреть на Явика, сбивающего её пристальностью взгляда:
-Выживших находят обычно не дальше, чем на расстоянии одного прыжка. От Земли всего четыре таких точки, и мы далеко не единственные, кто ведет… или собирается вести… поиск.
Она скашивает глаза на Пятьдесят Третьего, и тот вопросительно приподнимает голову, лампочка вспыхивает ярче, но капитан уже отводит взгляд:
-Поисковые отряды, как правило, обшаривают всё – до последнего километра – и начинают всегда с ближайших точек. Соответственно, Туманность Змея и Скопление Исхода изучены уже более, чем на половину. Как правило, поиск ведут объединенные силы Альянса и гетов, встречаются корабли саларианцев и турианцев. В этой части космоса нам делать нечего.
Короткая вспышка – Скопление Исхода и Туманность Змея на миг окрашиваются красным, и тут же погасают, почти сливаясь с сумраком. Солана, которая сидит, подперев рукой голову, моргает и касается глаз.
-Море Теней исследуют пока только одиночки, не централизованные силы. Но там матриарх Этита, - конечно, никто не реагирует, потому что имя этой чудеснейшей женщины известно только Шепард, но взгляд Явика становится ещё пристальнее – А делить с ней территорию поисков я не рискну. Надумает ещё серьезно со мной поговорить про пропажу любимой дочки… Нет, увольте.
Тихий смешок – Солана, кажется, идею «серьезно поговорить» всецело понимает и даже в чем-то разделяет, но Шепард, конечно, не обращает внимания. Море Теней гаснет, оставляя только Разлом и Землю.
- Таким образом, у нас просто нет других вариантов, господа.
Молчание повисает в комнате, и Шепард кажется – им всё равно, куда лететь. Как всегда, к ней собираются те, у кого просто нет иных целей. Как команда второй «Нормандии», где Тейн пошел на Коллекционеров просто так, из желания сделать мир лучше, Грант, рожденный из пробирки, просто ничего иного не знал, Джек хотела мстить «Церберу», окончательно потерявшись в мире, и всем, в целом, было наплевать, куда летит «Нормандия» вот прямо сейчас.
-У меня теперь только один вопрос, капитан, - говорит Явик, привычным жестом скрещивая руки на груди – Где мы возьмем корабль?
-О-о-о, - расплывается Шепард в мечтательной улыбке, от которой у Соланы по позвоночнику пробегает стадо мурашек, настолько она предвкушающа и заразительна – У меня есть хитрый-хитрый план, который мы пойдем воплощать всего через три дня.
Явик вздыхает. Очередная безумная выходка.
Всё как всегда.
Он всегда засыпал тяжело.
Подолгу смотрел в потолок, моргая вразноброс, и думал о чем-нибудь отстраненном, невообразимо далеком и от этого суетливого мирка, и от строгой красоты городов его народа. В сознание пытались просочиться воспоминания и эмоции этого места – больница могла показаться стерильной только человеку – в палатах вздыхали представители самых разных рас, и он иногда ловил себя на том, что скучает по маленькой каюте на самом ненормальном корабле этого безумного цикла. По возможности омыть руки после самого мимолетного ощущения, по возможности смотреть до утра мультфильмы и сериалы на приличных размеров экране, по непоколебимой высшей цели – дойти. Убить. Умереть.
Он всегда засыпал тяжело – память и дурные сны – эта чаша не миновала ни одного из тех, кто был на войне. И иногда, просыпаясь, хватая ртом воздух, и смаргивая с ресниц заливший весь мир янтарь, он сдавался бессоннице. Поднимался, с шорохом разминал крылья, светом лампы гонял от постели своих личных призраков. Глупо, конечно, и он никогда и никому не признался бы в этом, но в темноте порой виделись ему оскаленные рты и жадные руки, на которые он раздраженно фыркал, скрывая страх. Порой он включал на инструментроне «Протеанина Проти», коротал ночь за язвительными комментариями. Порой поднимался, влезал в нижнюю часть брони, и шел бродить по коридорам, пугая впечатлительных медсестер.
Больницы никогда не спят. Всегда теплилась лампа на посте у дежурной, всегда кто-нибудь из пациентов просыпался посреди ночи, жаждая воды, обезболивающего или общения. Всегда в приемном покое кипела жизнь – люди и нелюди всегда заболевают, не считаясь с погодой и временем… Явик слушал эту какофонию, прижигал взглядом особенно надоедливых больных, иногда спускался в сад или доходил до закрытых дверей столовой, а иногда - выбирался в город, в спящий приморский город, крохотный, и потому не разрушенный Жнецами до конца. Презрительно щурился на Луну – у его родной планеты спутника не было, и потому он её не одобрял – с интересом прислушивался к звукам. Стрекот цикад, кажется, не заметивших нашествия, ветер, далекий прибой…
Явик доходил до набережной, садился на ступени, и подолгу сидел неподвижно, впитывая кожей чуждое ощущение безопасности и покоя.
Он всегда засыпал тяжело. Но после таких прогулок – всё-таки легче.
Босс, конечно, ничуть не изменился с их последнего разговора – тот же щеголеватый костюм, те же ботинки, пробивающаяся на висках седина – и Первый коротко поклонился, приветствуя. Брайан вчера – его единственный доктор и бессменный надсмотрщик – сказал, как в первый раз – «Будь вежлив, дрелл». И Первый был вежлив.
Он прекрасно понимал, зачем ему устроили вторую, и, скорее всего, последнюю аудиенцию. Просто тренировки закончились, он спокойно укладывал до пяти человек за один раз, и приходило время большой охоты. Покинуть скучную базу, вылететь в большой космос… Это было интересно. Это было заманчиво. И Первый, неподвижный, бесстрастный, умело скрывал нетерпение. За два с половиной месяца жизнь натаскиваемого на добычу пса успела ему изрядно надоесть, хоть по-своему и была приятна.
Призрак курил, задумчиво глядя на него, и по лицу его ничего нельзя было прочесть. Ни удовольствия от скорой мести, ни интереса наблюдателя, ни даже презрения… Первый подумал вдруг, что этот человек ненавидит его. Меньше, чем ненавидит Шепард, но всё же… Он не успел понять, почему ему пришло это в голову. Призрак заговорил.
-Мне доложили, что ты готов, и я склонен поверить. – сигарета, как и в прошлый раз, подмигивала рыжим огоньком. За ней сам Призрак как-то терялся, на него было сложно поднять взгляд – разве что в тот момент, когда он делал очередную затяжку - Перед тем, как тебе выдадут корабль, позволь дать несколько советов.
Течение серого дыма завораживало. Первый, не мигая, смотрел в мерцающие синевой глаза босса, игнорируя сигарету, и молчал, без слов соглашаясь выслушать любые советы. Он уже знал, что будет делать, и не собирался менять планы. Разве что немного подкорректировать.
-Во-первых, тебе не стоит попадаться к любым людям, представляющим власть. Во-вторых, не стоит слишком затягивать с выполнением задания. В-третьих…
Затяжка, сухие тонкие губы выдохнули очередное серое облачко. Этот процесс завораживал, настраивал на странное созерцание, и Первый даже забыл о своем нетерпении. Было в Призраке что-то опасное, неспешное и властное. Подчиняться ему не хотелось, но вот слушать…
-В-третьих, когда найдешь Шепард, не попадайся ей на глаза до последнего.
-Почему? – тихий голос, почти шелест. Первый не любил громко говорить.
-Она когда-то знала тебя и ты ей не понравился. Лучше вам не возобновлять знакомства. Если ты, конечно, хочешь получить свою свободу.
Первый кивнул, признавая разумность такого довода. В нём шевельнулось любопытство – он что, уже пытался убить эту женщину? Или просто дороги их пересеклись под неприятным углом?..
-Сейчас она на Земле, в госпитале, координаты которого тебе предоставят отдельно. Постарайся успеть до момента её выписки.
На мгновение Первому показалось, что босс отключиться просто так, не прощаясь, но тот, потянувшись куда-то за пределы досягаемости камеры, промедлил. Сказал:
-Удачи.
И только тогда связь прервалась.
Первый за авторством Инока.
Тот рисунок, с которого всё началось.
(с) [J]Инок.[/J]
То, что последовало
Автор: Белая Ворона
Категория: Mass Effect 3.
Рейтинг: PG.
Персонажи и пейринги: Тейн/фем!Шепард, Явик, ОЖП, ОМП.
Жанр: Gen, Het.
Размер: 18 193 пока.
Аннотация: Пост-канон. К сожалению, без спойлеров точнее не получится.
Предупреждения: Шепард - чистейший парагон с очень редкими вспышками ренегатства.
Автор - сторонник теории индокринации. Автор - сторонник счастья и хэппи-энда.
От автора: В некотором роде продолжение "Этот мир не ждет гостей"
Статус: в процессе написания.
То, что предшествовало.
читать дальшеПервый подбрасывает нож так, что он удобно ложится в ладонь, чутко прислушивается, готовясь отреагировать на малейший шорох. Тренировки с винтовкой остались в прошлом, они наконец-то перешли к холодному оружию, и выданный Брайаном нож Первый всё время держит при себе. В свободные моменты почти инстинктивно, легко проводит по лезвию кончиком указательного пальца. Нож заточен идеально, но он ещё ни разу не порезался. Дело привычки и дело осторожности.
Отчего-то Первому кажется, что он никогда раньше не имел дела с ножами. По крайней мере, никогда ими не убивал.
Он прислушивается, замирая, почти не дыша, и когда из-за спины доносится тихий, почти неразличимый перезвон – оборачивается на звук с завораживающей быстротой. Без усилия бросает нож – всего один переворот в воздухе, конечно, не больше – мгновение промедлив, аккуратно снимает с глаз повязку. Лезвие слегка подрагивает в подвижном теле мишени, совсем близко к сердцевине. В очередной раз точное попадание.
У Соланы Вакариан такие же синие отметины на лице, как и у Гаруса. А ещё - тонкая талия, при взгляде на которую страшно, что турианка сейчас переломится напополам, светлая серебристая броня и довольно высокий голос, в котором слышатся скрипучие нотки. На голове у неё ото лба к затылку невысокий гребень костяных наростов – меньше, чем у мужчин, чем-то напоминающий ирокез – и вся она гораздо больше напоминает птицу, чем все виденные Шепард турианцы вместе взятые.
В палату она входит с таким выражением лица, словно собирается кого-нибудь придушить, и Джейн, для которой целеустремленная турианка всего лишь третий посетитель за долгое время, даже радуется этому явлению. Хоть и подозревает, что ничего хорошего ей не скажут.
Конечно, она оказывается права.
-Я пройду, и ты меня в любом случае не остановишь. Так что выдай мне халат и тапочки, пожалуйста, иначе я пройду и наслежу так. Или не халат и тапочки… Что там у вас принято надевать, на этой чертовой планете?
-У вас есть срочное дело к капитану?
-Да, есть! Из-за неё мой брат где-то в этом гребаном космосе, и командование только руками разводит, не собираясь его искать! У меня к ней долгий разговор, так что пусти.
-Тогда вам придется пройти процедуру дезинфекции. Кроме того, обещайте, что не будете слишком волновать её. Выздоровлению содействует покой.
-Обещаю. Ну, постараюсь.
-За мной, пожалуйста.
-Я тебе писала, - заявляет Солана с порога, даже не думая представляться, но это, конечно, не нужно – Шепард узнала её и так. Она похожа на брата больше, чем могут быть похожи люди-близнецы, и кажется на мгновение, что это просто Гаррус. Отощал, истончился ещё больше, чем раньше… Глупая мысль. Шепард отбрасывает её, не додумав до конца.
-Ты – сестра Вакариана, - уточняет она совершенно утвердительно, и Солана кивает – резкое, птичье движение головы.
-Его-его, чья же ещё. Ты мне не ответила – ты собираешься что-то делать, женщина?
-Сама женщина, - отвечает ей Шепард почти автоматически, и думает, что турианка, должно быть, совсем молода. Взрослые редко разговаривают так легко и непринужденно попирая все правила хорошего тона. Наверное, стоило бы выставить её за дверь, набираться манер… Но, в конце концов, она в чем-то права. Именно из-за Джейн Гаррус застрял там, где застрял – И да, собираюсь.
И Солана сразу серьезнеет, не дожидаясь приглашения, плюхается на стул – глухой, тихий стук экзоскелета о пластик.
-Рассказывай.
-Нечего, - усмехается Шепард, и тут же поправляется, видя, как собеседница хмурится – Практически нечего. Найду корабль, наполню трюмы, и полечу искать. Свяжусь со знакомыми учеными…
-Я лечу с тобой, - безапелляционно, с ходу прерывает её турианка, и Джейн чувствует странное желание спросить жалостливо: "Ты хоть совершеннолетняя, девочка?". Всё больше кажется ей, что говорит она с инопланетным подростком.
-И что же ты умеешь делать?
-Пилотировать, - в скрипучем голосе слышится гордость, и ясно, что училась недавно. Шепард в своей юности точно с таким же самодовольством ответила бы "Я биотик", спроси её кто о роли занятий – Я закончила училище как раз перед войной Жнецов.
-Ты собираешься взять на борт ребенка, капитан? – раздается от двери, и Шепард с Вакариан одинаково вздрагивают. Когда Явику нужно, он умеет ходить бесшумно и появляться в самых неподходящих местах.
-Я не ребенок! – реагирует первой Солана и протеанин фыркает – его неподражаемый звук "Пф-ф-ф", который так бесил Шепард в начале их знакомства.
-Тебе едва сравнялось девятнадцать. Ты боишься за брата, боишься, что капитан тебя не возьмет, боишься меня, потому что никогда не видела мне подобных. У тебя было всего несколько пробных вылетов. От такого пилота больше бед, чем пользы.
Шепард, конечно, не успевает схватить вскочившую турианку хоть за что-нибудь.
Она налетела на чужака вихрем, пошла кругом, как учил инструктор по борьбе. Ставить ногу легко и скользяще, бросать себя, как бросают камень, не вкладывая силы в удар. Сильнее, яростнее, больше, чтобы не смел лезть в её страхи, не смел пугать янтарным взглядом разом четырех глаз и мешаться в чужие разговоры. После горящего Палавена, с которого они выбрались едва-едва, после скандала с родителями – "Я полечу, хоть убейте меня, я полечу!" - после сбоя ретранслятора и совершенно левой туманности на целых две недели, после пропавшего брата и разводящих руками командиров, сдержаться было совершенно невозможно. И она не сдержалась.
Первый удар – в основание шеи, чувствительное место у большинства рас. В глаза метить не рискнула – кто знает, уязвимы ли они у этого урода – пнула по ногам, нацелилась на пах. Он молчал, скрестив руки на груди, а Шепард напротив что-то говорила – не кричала, не срывалась в визг – просто говорила спокойно, пытаясь достучаться… Черт с ней! В конце концов, это всё из-за неё, и именно ради того, чтобы бросить ей в глаза все свои обвинения, чтобы потребовать у неё хоть каких-то действий она вообще сюда пришла, пролетела полгалактики. Черт бы с ней, чтоб ей никогда не рождаться! Черт, черт, черт…
Явик ловит турианку за руки, когда ему окончательно надоедает стоять и смотреть. Броня его почти идеальна, не такой пигалице пробить её, и он силой сажает девчонку на стул. Говорит тихо и зло:
-Ты боишься. Сейчас – что я сверну тебе шею. А ещё ты хочешь плакать и скучаешь по брату. И ни на что не надеялась, приходя сюда. Просто уцепилась за последнюю очевидную возможность.
Когда он отступает – Солана не бросается следом. Сжимает руки на коленях. Нелепая дочка примитивной расы разумных птицеящеров. Смешно.
-Если капитан примет тебя на борт – ты не станешь больше обижаться на правду. Или жизнь твоя превратится в ад.
Он уже знает – капитан примет. Капитан уважает чужие долги и права, капитану нравится эта импульсивная девчонка, и похоже у них опять наберется полный корабль безумцев и идиотов… Оно и к лучшему. Рядом с Шепард другим просто не выжить. А ему… Ему хотя бы будет занятно за этим наблюдать.
-Можешь считать себя в команде, - подтверждает его выкладки капитан. В воздухе разлита её тревога. Кажется, она опасалась, что турианка может покалечиться. Или он может её покалечить, среагировав на агрессию…
Смешно.
Вечером, устраиваясь на ночлег – Явик пристроил её в комнатку к медсестрам – ту, где они переодеваются, перекусывают и иногда дремлют на узком диванчике – Солана думает, что недостойно сорвалась. Недостойно турианки, недостойно одной из лучших выпускниц летного училища и сестры Гаруса Вакариана – тоже недостойно. Нужно было просто спокойно покачать головой, не прерывая разговора с капитаном, а не бросаться на чужака с кулаками… Не сдержалась. Теперь ей стыдно.
Просто слишком многое навалилось в последние месяцы такого, что даже вечный груз ответственности, "Я должна", без которого настоящий гражданин не смыслит жизни, прогнулся и дал трещину. Может быть, поспособствовал этому Гаррус – с его примером перед глазами, с примером бунтаря и храбреца, трудно было не усвоить кое-что из его истин – а может быть, у всех есть предел, за которым привычные законы уже не действуют.
Она расстилает простыню прямо на полу, забирается под одеяло. Турианцы всегда спят на жестком, это даже не добровольная аскеза – традиция, которую никому не придет в голову нарушить, и даже здесь, на чужой планете, она не отступает от привычек своей расы. Устраивается на боку.
Первое воспоминание её – один из парадов, которые на Палавене, живущем военной дисциплиной, сопровождают каждый значимый праздник. Яркая броня ракетчиков, темная – разведчиков и снайперов, шумящая, волнующаяся толпа. Кто-то высматривает брата или сына в рядах солдат, кто-то просто глазеет по сторонам, обсуждает рабочие дела с сослуживцами, или просто болтает ни о чем. Ей, малышке, ещё не помышляющей даже о втором ранге, мало что видно в мешанине мелькающих ног, и Гаррус сажает её на плечи. Он вместе с другими мальчишками смотрит вслед проходящим мимо военным горящими глазами, и она до сих пор помнит – уже тогда он хотел или воевать, или ловить преступников, тяготел к снайперской винтовке, не признавая дробовиков…
Или другой раз– в пасмурный, тихий день, у мамы болит голова, и в доме царит тяжелое молчание. Она сидит на окне, смотрит на улицу, и всё ждет брата – показать ему, какой замечательный получился истребитель на очередном листке бумаги, спросить, чем людской "Мако" отличается от любого другого вездехода…
А вот отец отчитывает Гаруса – до сих пор мелькает в памяти "Недостойно" и "Ты должен подчиняться старшим" - и она совершает первый смелый поступок в жизни – влезает к отцу на колени, переключая внимание на себя, застенчиво раздвигает мандибулы в улыбке.
Наверное, у всех, переживших войну, много такой горчащий памяти, но её брат не погиб, его просто унесло вместе с командой Шепард, и Солана ворочается, вспоминая, как обивала пороги начальников, и их начальников, и всё выше, и выше, дойдя почти до самого Примарха, и везде слышала одинаковое: "Война это потери. Поиск идет, но отдельно ради одного…" Эта бесконечность и бесплотность сводили с ума, приводили в отчаяние, и думать о том, что корабль мог упасть – и скорее всего, упал – там, где нет пригодной для турианцев пищи - было почти физически больно.
Может быть, она просто так любила брата, что сорвалась через полгалактики к одному из немногих людей, кто ещё мог помочь.
А может быть, искала повод посмотреть на мир за пределами Палавена…
"Наверное, надо будет помириться с Явиком, - думает она сквозь дрему - И попросить его больше не говорить вслух про мои страхи."
Конечно, она догадывается, что протеанин - живой протеанин, подумать только! - не согласится. Но попробовать можно, да и в любом случае главное сделано. Она летит искать брата. Она пилот.
Засыпает она успокоенная и умиротворенная.
За ширмой, у лампы, дежурная медсестра пьет чай.
Очередной ночью, когда тренировки закончены, ужин съеден и на терминале просмотрен рекомендованный доктором Брайаном фильм из небольшой фильмотеки – как правило, старый, людей или азари, из которого невозможно подчерпнуть хоть сколько-нибудь полезной информации – Первый спит и видит во сне море.
Тяжелые серые тучи заволакивают небо, у самого горизонта таится темнота, изредка разрываемая белыми всполохами – это с востока идет большая гроза, поднимает высокие холодные волны. Прибой ревет, накатывая на берег и снова отступая, ветер срывает белую пену с гребня волны, бросает в лицо соленые брызги. Ветер пахнет йодом и штормом, и воистину несчастны те, кому не посчастливится остаться в море в такую погоду.
Первый сидит на песке – холодный и мокрый, он пятнает броню – не отрываясь, смотрит на беснующуюся стихию. Кажется – он уже видел такое же море, только сонное, предрассветное и тихое, полное фиолетовых сумерек и отражений облаков – и тогда всё было совсем хорошо и правильно, и, кажется, он кого-то ждал?
Не вспомнить.
В очередной раз не вспомнить, не пробудить память, и Первый берет горсть песка, пересыпает из ладони в ладонь. Мокрый и комковатый, сыпется он неохотно, но Первый слышит тихий шелест песчинок, и видит текущее сквозь пальцы золото. В летний полдень он точно так же сидел в месте, подобном этому, из руки в руку переливал шуршащую струйку песка, коротая время до чего-то…
До чего?
Не вспомнить.
Память мертва или отрезана, умерла вместе с ним-прежним, и неведомые медики вытянули всего лишь оболочку, позабыв самое важное. А может быть, сами же и отсекли ненужные воспоминания, чтобы инструмент не рвался оканчивать незаконченное и искать друзей. Беспамятного легко контролировать, и Первый думает – может быть, в прошлом его было что-то такое, за что он способен был взбунтоваться даже не смотря на чип? Что-то страшное, какая-то смерть, или любовь…
Не вспомнить.
Да и ни к чему вспоминать на самом-то деле. В памяти всегда много горечи, она бывает больнее смерти, а сейчас ему по-своему хорошо. У него есть цель, что самое важное, он вечно занят, скоро начнутся рукопашные бои, а за ними и настоящие убийства, и стоит ли тешить любопытство?
Первый не знает.
Буря уже совсем близко, надвигается на берег сплошная стена серебристого дождя, и Первый запрокидывает голову, подставляя лицо холодным каплям.
Кажется, или такое уже было? Море и дождь, и кто-то, кажется, кричал или плакал…
Первый просыпается, не успев понять, кто.
Следующим вечером они сидели в палате у Шепард – новоиспеченная команда из трех человек – и разговаривали. Вернее, говорили Джейн и Солана, а Явик слушал их, меланхолично отирая руки влажными салфетками. Постоянного доступа к воде у него здесь не было, но воспоминания, пусть и не такие явственные и частые, как на "Нормандии", лежали повсюду толстым слоем, вынуждая придумывать выход.
"Когда полетим, - думала Шепард, сочувственно поглядывая на него – Нужно будет придумать какой-нибудь эквивалент бассейнам…"
Салфетки, судя по недовольному виду протеанина – ещё более недовольному, чем всегда – помогали плохо.
Она уже знала, что Солану Явик тоже пристроил помогать врачам. Мало кому нужна низкоквалифицированная рабочая сила, но турианку взяли без вопросов, и Шепард подозревала, что из уважения к ней. И, может быть, из-за своеобразной репутации протеанина – доктор Скэш, когда она спрашивала, называл его упрямцем, циником, глупцом и очень ответственным человеком, который всегда добивается поставленной цели.
"Пытались выгнать первую неделю, - говорил он, что-то помечая в своем неизменном блокноте – в последнее время у Шепард складывалось впечатление, что доктор просто не хочет смотреть ей в глаза – Не ставили никаких условий. Один только раз попросили помочь. Ночь. Не было других вариантов. Понял по-своему. Нахмурился. Напыжился. Но стал помогать, доказывая свою полезность. И раз, и два, и три. Война Жнецов. Много раненных, нужно много рабочих рук. Плюс вы. Плюнул, вписал в штат медбратом. Первый случай в практике. Обычно родственники требуют всего и сразу, никого не слушая…"
Кажется, Скэшу упрямый протеанин нравился. А Шепард представляла, с каким брезгливым выражением тот смотрел на врача, предлагающего ему что-то сделать, и тихо хмыкала, жалея этого человека. Уж она-то знала, как отвратительно язвителен Явик может быть, если ему что-то не нравится…
А может быть, он молчал, не желая потерять своё непрочное место.
Хотя вряд ли, конечно.
-Он всё время, каждый раз, выходя на связь, молчал, - говорила тем временем Солана, вспоминая Гарруса – такого, каким он виделся ей, на её далеком Палавене – Выключал изображение, и что-то такое невнятное говорил, расплывчатое, словно бы виноватый в чем-то. Иногда поминал вас – так, мимоходом – и каждый раз "Это же не защищенный канал, я ничего не могу сказать".
Она скрестила руки на спинке стула – сидела на нем, оседлав, как коня – уперлась в них подбородком. Человеческая поза… Впрочем, большинство поз универсальны для всех рас, имеющих по две руки и две ноги, и держащихся вертикально.
-Мы всё думали, где он, - вздохнула она, и Шепард посочувствовала незнакомым турианцам – родителям Гарруса, с которыми он наверняка общался мало и почти ни о чем. Кажется, ему тяжело было с семьей, а семье ещё тяжелее с ним… А она почти и не знала – Папа каждый раз морщился, говорил, что когда он наиграется – приедет домой, как миленький. Мама просто ждала, молча. А я всё обижалась, что он ничего не говорит. Знаете, как мы удивились, когда в новостях стали крутить выпуски о вас и о команде? Отец в первый раз едва поверил…
Мандибулы её дернулись в подобии усмешки. Мгновение молчали – Шепард не знала, что сказать, Явик протирал очередной салфеткой пальцы – а потом Солана сказала виновато, с некоторым усилием:
-Вы простите за вчерашнее. Я просто…
Шепард, конечно, только махнула рукой – после войны со Жнецами она уже ничему не удивлялась, видя, как срываются люди гораздо более взрослые и сильные - Явик пожал плечами:
-Правда вызывает агрессию. Классическая ошибка существ этого цикла.
-Нам нужен врач, - немного неловко перевела Джейн тему – Поговорите с народом. Может быть, кто-то захочет присоединиться к рискованной экспедиции…
Она ещё не знала, что это не нужно и врач найдется сам, так, как ей не снилось и в самых странных снах.
В первый раз Шепард выходит в общий коридор где-то через полтора месяца со дня пробуждения и две недели со дня присоединения к их крохотной компании Соланы. Одетая в больничное, она идет совсем медленно, но сама, не придерживаясь за стену и не останавливаясь передохнуть. Руки у неё перевиты ожогами, так же, как и ноги, и спина, изукрашенная шрамами, губа закушена, и очень хочется пожалеть, что она не выбросилась в окно в первый же день. Слишком беспомощной чувствует себя капитан. Слишком слабой.
Она привыкла – она солдат. Способная к резкому рывку, удару, выстрелу. Способная забить хаска голыми руками и потягаться с азари-командос в мастерстве биотики. Сейчас же она не то что бегать – ходить способна с трудом, а уж о бое и речи не идет. Не только сейчас – возможно, и в долгосрочной перспективе. Что она станет делать, если не сумеет оправиться? Станет жить на пенсию? Учить молодых девчат тому, что ей самой уже никогда не суметь по-настоящему?
От подобных мыслей хочется взвыть, и Шепард упрямо идет вперед, поставив себе цель – добраться на первый этаж, к магазинчику, где посетители покупают своим больным цветы, конфеты и лекарства, купить там мороженое и вползти обратно, не умерев по дороге. Не то, чтобы ей так уж хочется мороженого. Просто шататься по этажу без внятной цели было бы совсем уж скучно, да и нужно же чем-то наградить себя за усилия? На левую ногу она хромает заметно, спину держит неестественно прямо, но доктор говорит, что со временем всё это сгладится. До конца, конечно, не пройдет, но всё же…
Явик идет за ней следом, стараясь не оказываться в поле её зрения. Благо, это просто – от двуглазого легко укрыться, мертвая зона обширна. С протеанкой такое могло и не пройти. От неё в воздухе ставшая уже неизменной боль, упрямство и какое-то странное смущение – желание никому не попасться на глаза, ни для кого не оказаться слабой. Это естественно, но глупо, и всё-таки именно из-за этого её желания он держится позади, а не рядом. В конце концов, подхватить её он успеет в любом случае. Мешать же к её чувствам ещё и злость – а по-другому она среагировать не может – совершенно не хочется.
Думается ему – в его цикле, который временами начинает напоминать странный расплывчатый сон, её бы просто пристрелили, не пытаясь выходить. В условиях войны, в условиях, где раненных не просто много, но катастрофическое количество, где постоянно не хватает ресурсов, врачей, медикаментов, неспособный сражаться солдат – всего лишь обуза, не нужная обществу. Один патрон стоит гораздо дешевле, чем бинты и лекарства, а ещё это время, которого нет… Лечили тех, кто был ранен легко или хотя бы имел возможность полностью восстановить боеспособность. Таких же, как она – скоро будет пять месяцев, и это ещё далеко не конец – кончали сразу. Чтобы не мучились и не мучили других.
Это было разумно, но сейчас – не тогда. И это… хорошо? Явик не совсем уверен.
Четыре месяца мира. Четыре месяца в абсолютно чуждом обществе, где о законах его народа никто слышать не слышал. Это странно, это заставляет больше слушать и больше узнавать, и Явик ловит себя на том, что уже не так раздражается на эти примитивные расы, не так яростно желает оторвать очередному поломнику-ханнару щупальца, и даже способен утешить плачущую от боли девчонку-азари лет пяти. Правда, потом он обязательно выговаривает её матери за то, что та оставляет ребенка одного, и делает это в довольно нелицеприятных выражениях…
Но это уже мелочи. Основное в другом, и это уже нельзя отрицать – он меняется. И не может повлиять на эти изменения.
Шепард останавливается внезапно, словно наткнувшись на невидимую стену, её шатает слегка от этой резкости. Явик делает шаг к ней, воздвигается за её плечом, готовый, если нужно, удержать её за талию, или сдвинуть идиота, загородившего ей проход, но вид этого самого идиота настолько необычен для земного госпиталя, что даже он на мгновение теряется.
Перед ними стоит гет.
Светящаяся белым светом лампочка, переплетение проводов, светлая серебристая броня, опущенные вдоль тела трехпалые руки. В коридоре больницы он смотрится несколько чужеродно, и когда раздается трещаще-скрипучий, как и у всех гетов, голос:
-Я предполагаю, что вы та, кого я ищу. Я предполагаю, что вы – Шепард-коммандер. Подтвердите. – Джейн, словно разом ослабев, нашаривает руку Явика. С силой опирается на неё. Чудятся ей до боли знакомые интонации Легиона в ровном безэмоциональном тоне, память подкатывает к горлу – та самая память, которую она всё никак не переживет, не избудет – и она отвечает не сразу, овладевая собой:
-Ты ищешь меня, ты прав. Зачем?
Гет склоняет голову. С шорохом двигаются лицевые пластины, и Шепард щурится – свет бьет ей в глаза, Явик за спиной неразборчиво бурчит что-то вроде «Опять машины». Джейн слабо толкает его локтем в бок, чтобы замолчал.
«Не судьба мне сегодня добыть мороженое, - вздыхает она про себя.
-Я – гет-разведчик, по согласованию с Советом посланный на поиски выживших, - наконец, начинает гет, и Шепард радуется, что он начал – стоять больно, кровь приливает к шрамам – Мой номер – две тысячи триста пятьдесят третий по внутреннему учету Совета, и я прошу у вас разрешения на разговор. Долгий разговор. Вам стоит сесть. Ваше состояние нестабильно.
-Тогда пошли в палату, - решает Шепард легко, и осторожно выпускает руку Явика. Уж по коридору она способна доползти сама, или это просто ей так кажется.
«Всем я нужна, - думает она с некоторым даже удовольствием, забивая этой мыслью боль, вспоминает, как вчера выходил на связь Грант, как звонила Джек, и как Рекс хохотал и хвастался успехами на любовном фронте, громогласно жалея, что не может хлопнуть её по плечу прямо сейчас. Реальных посетителей к ней мало, все знакомые разбросаны по всей галактике, но звонки часты и продолжительны.
А теперь вот ещё внезапный гет…
На кровать она падает, запыхавшись, привычно растирает левую ногу. Любопытство. Задорное, азартное любопытство просыпается в ней, заставляя забыть про все беды.
Благословенное свойство психики – умение переключаться с одного на другое…
Гет остается стоять. Явик садится.
Что-то будет. Что-то интересное.
Первый надорвал пакетик с травами, высыпал их в кипяток. По воде закружились листья и лепестки, раздробленные, перемолотые почти в пыль. Сразу запахло дождем, сладостью и одновременно горечью. Морские травы, водоросли с Кахъе, он полюбил их в последнее время, с самого первого раза, когда попробовал – Брайан принес ему однажды вечером кипу пакетиков, сверил показатели – Первый немного прибавил в весе за последнее время, о чем ему тотчас же и сообщили – ушел, оставив допотопный чайник, подключаемый к энергосети станции. Первый пробовал их осторожно, с интересом и настороженностью, после первой чашки как-то незаметно выпил ещё три, и постепенно это вошло в привычку – перед сном заваривать травяной настой. Кажется, в прошлой жизни он уже пробовал что-то подобное, пробовал и любил, но он, конечно же, не уверен.
Во всем, что касалось памяти, Первый не был уверен никогда.
Он размешал заварку, устроился на постели, грея руки о чашку. Пригубил терпкий горчащий напиток, прикрыл глаза. В последнее время ему всё чаще снилось море, память стучалась в сны, словно пытаясь пробить выстроенную искусственно стену, но по большему счету Первому было всё равно. Он не мог ничего сделать с воспоминаниями, не мог приставить пистолет к виску Призрака и сказать: «Я хочу знать всё», он вообще ничего не мог, только подчиняться, и не сказать, чтобы это было так уж страшно. Все мы работаем на кого-то, все мы отдаем свое время, свое умение кому-то, и почему бы и не «Церберу», если платят свободой, а пока кормят и помогают отточить навыки боя?
Память вернется потом, с именем, и сейчас Первый не зацикливался на воспоминаниях. У него были и другие, более важные дела.
Только иногда, чаще по ночам, засыпая, он ловил себя на странном ощущении – словно где-то есть место, где его ждут, даже такого, беспамятного и совсем не похожего, наверное, на себя-прежнего. Место, куда обязательно нужно вернуться, где кто-то родной и близкий, кто-то незнакомый, но уже любимый…
Странное ощущение – любить кого-то, кого не знаешь.
Первый сердился, вставал, наливал себе чаю, тренировался, выкладываясь на полную, медитировал, готовясь к охоте…
И всё равно, во снах его шумело море, и изредка под ребрами что-то тянуло, заставляя сердце болеть.
-После гибели Старых Машин мы предложили помощь Совету. Мы не нуждаемся в воздухе. Гравитации. Пищевых продуктах. Мы можем осуществлять поиск бесконечно. Совет принял наше предложение.
Шепард кивает, по образовавшейся в последнее время привычке поглаживает шрамы на предплечье. Они постоянно ноют, но от прикосновения боль почему-то успокаивается. Шепард пока не очень понимает, к чему клонит гет, и что он вообще здесь делает, если по его словам его задача вместе с другими поисковыми отрядами искать остатки «Меча», разбросанные по космосу. О чем пришел поговорить, в обход основного задания?
Явик на стуле в углу смотрит насмешливо, недоверчиво. Даже память об Утренней Войне не смогла изменить его отношения к синтетикам. Наверное, слишком глубоко вбиты истины его цикла, и что-то там было страшное… Шепард не уточняла, что. Боялась.
-Я – один из отправленных на поиски. Моя задача вместе с другими искать выживших – по мнению Совета. Моя задача – искать "Нормандию" - по мнению гетов. Шепард-коммандер – капитан "Нормандии". Шепард-коммандер – друг. Вероятность того, что Шепард-коммандер начнет поиск – восемьдесят целых три десятых процента…
Джейн кривится от его слов, пальцы её двигаются нервно, слишком быстро. «Шепард-коммандер» - слова Легиона. Те, с которых началось их знакомство, те, которые ассоциируются у неё только с ним, и слышать их от другого гета почти больно – до сих пор не зажила, не зарубцевалась рана от потери. Вспоминается - ещё давно, до атаки на Коллекционеров, она частенько играла с Легионом в шахматы, расспрашивала его о странном мире живых машин. Всегда её притягивали странные и чуждые вещи, а что может быть более чуждым для органика, чем синтетик? Вспоминается – постоянно он спрашивал что-то о жизни людей, отрицал всякие эмоции, не желая признавать происходящие изменения. Вспоминается – рыжая сухая пыль Ранноха, которой у неё пропахли все волосы, перепачкались руки…
-Зачем гетам искать "Нормандию" отдельно? – спрашивает она, и гет – говорящий о себя "я" вместо "мы", неподвижный так, как может быть неподвижно только неживое - склоняет голову к плечу:
-Тали Зора – адмирал Флота. Тали Зора повлияла на исход противостояния. Тали Зора – на "Нормандии". Потому мы ведем поиск.
-Почему же ты тогда здесь, а не в космосе?
-Шепард-коммандер отправится искать "Нормандию". Я считаю продуктивным объединить усилия.
Шепард кивает медленно, задумчиво. "Явик будет против, - думается ей, но так, мимолетно. Он вообще часто против, и если бы она слушалась его каждый раз – ничего бы не вышло из всей этой эпопеи со Жнецами. Другой вопрос – нужен ли ей гет на предполагаемом корабле, в предполагаемой команде. Нужен врач, это да. Может быть, пригодится техник. Но ещё один боец…
"Становлюсь прагматична, - думает она, усмехаясь.
-В чем смысл? – спрашивает вслух, и гет с шорохом приоткрывает лицевые пластины, выражая внимание – В чем польза – тебе от меня, а мне от тебя?
-Шепард-коммандер имеет право знать, - кажется, или скользнула в бесстрастном голосе неуверенность? – Шепард-коммандер – хороший боец. Данная же платформа не имеет среди приоритетных задач ведения боевых действий. Данная платформа – одна из первых модификаций для оказания медицинской помощи, созданная после войны со Старыми Машинами.
Джейн, собиравшаяся было разуверить гета в том, что она боец, почти забывает об этом. Она никогда не слышала о гетах-медиках, и хочется ей завопить "А смысл?!", но она, конечно же, сдерживается, предчувствуя – ей всё расскажут и так.
-Мы – геты. Мы мобильны. Мы меняемся сообразно обстоятельствам. На войне нужны пилоты и бойцы – мы были пилотами и бойцами. После войны нужны врачи и строители – мы становимся врачами и строителями, повышая приоритет этих функций.
-Но почему послали именно тебя? – и Явик кивает, соглашаясь с этим. "Глупые машины, - так и написано у него на лице – Зачем посылать врача там, где пригодиться боец?"
-Данная платформа – не единственная платформа с задачей по поиску. Причина – "Нормандия" потерпела крушение. Выжившим будет прежде всего необходима медицинская помощь. Также вероятность того, что крушение произошло на планете с правыми аминокислотами в основе – семьдесят пять целых и шесть десятых. Медик приоритетнее бойца при таких обстоятельствах.
Шепард кивает – звучит логично, как логично и то, что были отправлены на поиски отдельные геты, а не целые отряды. У одиночки больше шансов наткнуться на искомое, на одиночек не обращают внимания пираты – если они остались после такой войны, конечно – да и скорость у одноместных маневреных корабликов выше…
-Я мог бы оказывать медицинскую помощь экипажу, Шепард-коммандер. Также должен заметить, что ваше лечение не совсем эффективно – можно добиться большей скорости выздоровления.
-Нам нужен врач, - говорит Джейн Явику, не поворачивая головы, и тот брезгливо морщится:
-Я против машины на корабле, капитан.
-Я помню, - пожимает Шепард плечами - Как нам тебя называть? – обращается она к гету, и тот неуверенно повторяет её жест:
-У меня нет имени в вашем понимании. Только код и номер Совета.
-Как звучит твой номер?
-Две тысячи триста пятьдесят третий, Шепард-коммандер.
-Тогда я буду называть тебя Пятьдесят Третьим, - решает Джейн, которой лень заводить свистопляску с именами, когда можно обойтись и так. Встает – с некоторым трудом, но всё же – Я не понимаю, зачем тебе это. Но если ты согласен ждать, пока я выкарабкаюсь из постели и отправлюсь в полет – то можешь считать себя принятым на борт.
Она усмехается, мысленно добавляя – "На борт пока не существующего корабля" - протягивает руку. Мгновение кажется – гет просто повторит её жест, как повторил Легион когда-то, но он делает шаг вперед, осторожно, чтобы не причинить боли, сжимает её ладонь. Чувствуется – в глубине пальцев пульсируют прохладные провода, чуждая жизнь, не отдающая тепла – а потом, под неодобрительным взглядом Явика Пятьдесят Третий поддерживает Шепард, помогая ей сесть…
Воистину, реальность иногда бывает фантастичнее, чем самые запутанные фантазии.
-Никаких гетов. Пациенты реагируют не всегда адекватно.
-Я буду корректен. Ваши методы частично устарели. В частности, можно использовать другие препараты, повышающие скорость заживания ран на три и девять десятых процента. Также вы могли бы применять иные укрепляющие.
-У неё может не выдержать сердце. Биотический усилитель может отказать.
-Ваша информация частично устарела. В комбинации некоторые препараты дают смягченный эффект, не несущий угрозы жизни.
-Названия?
-Капитан взяла на борт машину, - сообщил Явик за ужином Солане – они сидели за столиком в столовой, куда Шепард ещё не спускалась по состоянию здоровья. Турианка задумчиво откусила кусок лепешки, прожевала. Перемешала кашу. Спросила с почти детским любопытством:
-Какую машину?
И Явик только и мог, что возвести глаза к потолку. В этом цикле всё нужно было объяснять, причем всем, причем по три раза. То ли не совпадали терминологии, то ли пришедшие на смену протеанам расы отличались повышенной тупостью…
-Гета, - раздраженно пояснил он, и подлил себе ещё кофе – черное, горькое, оно казалось жуткой гадостью… Но только казалось. После второй чашки мир становился ярче, обострялось обоняние, да и было что-то в горячем черном напитке. Что-то, что разнесло его с Земли почти по всей галактике.
-Здорово, - констатировала Солана, и протеанин устало прикрыл глаза ладонью. Они не понимали – никто из них не понимал – что доверять машине – противно самой природе живого. Синтетики неумолимо логичны, а органическая жизнь это то, что логике поддается едва-едва. Жа`тин когда-то спросили у жа – «Мы существуем, чтобы служить. Для чего существуете вы?» и не найдя ответа, обрекли расу создателей на синтез и смерть. Даже СУЗИ не смогла изменить его убежденности. Даже показанная Шепард память. Он видел жа`тин- полусинтетиков-полуоргаников, переплетенных проводами, и не мог забыть их истории. Той истории, которой всегда кончается взаимодействие живого и неживого разума. А Солана допила ядовито-сиреневую жидкость, заменившую кофе ей, спросила с интересом, к которому не мешалось и доли настороженности:
-А какой он? У него есть имя? – и Явик не выдержал этой детской, незамутненной наивности. Сказал зло:
-Не интересовался. – поднялся, подхватив на одну руку поднос с грязными тарелками. Здесь те, кто мог, всегда относили за собой посуду сами.
Солана проводила его взглядом – широкий шаг, прямая спина – пожала плечами. Протеанина она не понимала совершенно, видела только, что он почему-то раздражителен и желчен, и собиралась разобраться с этим как-нибудь потом. Может быть, спросить капитана о причинах такого его поведения. Новости про гета заинтересовали её – она ведь не была кварианкой, которых с детства учили ненавидеть и бояться живых машин – и перед отбоем она решила заглянуть к Шепард, познакомиться с новым союзником.
Солана доела кашу, принялась за сок. Кормили здесь удивительно прилично для изначально человеческой планеты.
-Значит, ты гет?
-Да.
-И ты теперь в нашей… команде?
-Да.
-Классно. И как тебя зовут?
-Шепард-коммандер предложила две последние цифры моего кода в качестве имени – Пятьдесят Третий.
-А я Солана. Солана Вакариан.
-Я… рад знакомству.
Мороженое клубничное – узкий брикет в вакуумной упаковке, изукрашенной яркими скачущими ягодами. Шепард прислоняется к стене, аккуратно откусывает кусочек. Пытается вспомнить, когда она в последний раз такое ела. В академии? В банде? Или всё-таки покупала на Цитадели похожее лакомство?..
Была война, и у неё никак не получается – в памяти всплывают только особенно яркие бои – и ясно только, что было это чудовищно давно.
-Иногда, чтобы вспомнить о чем-то, нужно серьезно заболеть, - делится она с Явиком, и тот кивает. Его капитан тоже пыталась соблазнить мороженым, но у неё, конечно, не вышло, и вряд ли выйдет когда-нибудь…
-Капитан Шепард?
Они оборачиваются одновременно – Джейн, конечно, медленнее из-за ноги, и ничего не успевает увидеть – и уже через мгновение её накрывает лавиной, камнепадом, шквалом, тенью…
У кроганки – светло-голубые глаза, перебинтована шея и руки в сетке белых шрамов. Над сердцем – большая заплатка синтетической чешуи, укрывшая рану, и больше всего на свете она похожа на мужчину – только чуть легче, чуть шире в бедрах и уже в талии, чуть ниже и горб не так велик… Шепард только выдыхает, оказываясь в её объятиях, мороженое падает из её руки и шлепается на пол, и так странно – спина должна отзываться болью, и дышать должно быть тяжело, но отчего-то ничего этого нет. Кроганка, кажется, тщательно соизмеряет силы, боясь повредить хрупкой человеческой женщине, и пахнет от неё – даже здесь, в стерильной больнице – серой пылью и горькими травами Тучанки. Чешуя на шее теплая и мягкая, глаза похожи цветом на глаза Гранта, и Шепард думает – когда снова обретает способность думать – что она, наверное, совсем ещё молода. И что она вообще тут делает, с отношением кроганов к врачам?.. И что вообще происходит…
-Тора, - бесстрастно говорит Явик сзади, и Шепард отпускают – ошарашенную, слегка растрепанную и впечатленную.
-Простите, - тянет кроганка – голос у неё низкий, с намеком на рычание, и Шепард косится на Явика, молчаливо требуя объяснений.
-Это Урднот Тора, коммандер, - отвечает он на её взгляд – Она давно об этом мечтала.
-С самого исцеления! – поддакивает кроганка, и её счастливая улыбка напоминает Джейн – Мордин так никогда этого и не увидел, не увидел женщин спасенного им народа, радостных, способных рожать, строить и жить без постоянного страха – Я с парнями сбежала, а то всегда им всё самое интересное достается…
Явик одобрительно щурится - Джейн, кажется, наконец-то научилась различать оттенки его прищуров – а самой ей думается: сколько же их было таких, сбежавших смотреть мир вместе с представителями мужских кланов? Сколько исцеленных кроганок пошло на войну вместе с мужчинами и стоило ли оно того?
«Наверное, стоило, - думает Шепард, ловя себя на невольном уважении к ним, не пожелавшим отсиживаться за спинами других…
Мороженое тихонько тает на полу, позабытое всеми.
Убивать оказалось легко – слишком легко. Непостижимо легко. Всего одно движение рук – упор под подбородок – и жертва повалилась на пол, безжизненная и пустая. Оболочка, оставленная тем, что наполняло её дыханием и сознанием.
-Покойся с миром, - произнес Первый, рассматривая свои ладони – так просто, слишком просто! – и сам не понял, откуда это пришло на язык. Может быть, из прошлой жизни? Из того времени, которое оставалось тайной за семью печатями, его собственного полного чудовищ лабиринта, который иногда проникал в сознание, протягивал что-нибудь бессмысленное, но несомненно, когда-то исполненное смысла…
Так однажды ночью он проснулся от боли в груди, где-то ниже легких, ниже сердца. Скрутила внутренности огненная судорога, словно через них прошло лезвие, и Первый скорчился на кровати, неровно выдыхая сквозь зубы, зная, что там ничего нет, что чешуя цела и даже старого шрама не найти. Нечему было болеть, он был абсолютно здоров, но боль всё равно выкручивала наизнанку, хотелось выть, и отпустило его только через несколько минут, наполненных жаром и непониманием. Он тогда ещё поднялся, добрел до зеркала, и, задрав рубашку, долго смотрел на совершенно целую кожу. Для верности даже пробежался пальцами… Конечно, всё было нормально. Ничего необычного.
Заснул он в ту ночь ближе к рассвету, спал беспокойно, и пару дней потом ждал рецидива, который так и не случился.
Или в другой раз всколыхнулась что-то от запаха солнечных золотистых фруктов, которые давали к обеду, в качестве десерта. Сладость, свежесть, едва заметная кислинка, рыжий сок, брызнувший на пальцы – где-то всё это было, и он в тот день поднялся из-за стола слегка дезориентированным и немного расстроенным…
Первый готов был отразить любую внешнюю опасность, но с самим собой, со своей дурацкой памятью ничего не мог поделать. И это злило и пугало одновременно. Кто знает, что может вспомниться посреди боя? Кто знает, что может таиться в тайниках памяти?
Первое убийство далось ему легко – он просто свернул шею присланному Призраком штурмовику, едва заметно передернул плечами, уходя от тела. Убивать – это было его работой, не будило никаких моральных терзаний, и если Призраку угодно гробить людей, оттачивая навыки восстановленного для особой цели ассасина – это проблемы Призрака и его договоренностей с будущими мертвецами. Ни в коей мере не его.
Собой Первый был доволен – двигался легко, без проблем ушел от пуль, руки легли привычно и четко, отработанным движением – и добравшись до Шепард он рассчитывал на эту же тактику – подойти сзади в толпе или в темном переулке, мягко коснуться плеча, разворачивая на себя, и просто сломать шею. Ничего сложного, никаких дополнительных приспособлений. И, конечно, перед её смертью на мгновение заглянуть в глаза и увидеть в них своё отражение.
Уже скоро он должен был покинуть станцию. Всего месяц.
Никак не больше.
-Шепард-коммандер.
Джейн, вздрогнув, поднимает голову – Пятьдесят Третий застал её врасплох, на мгновение показалось, что совсем не он зовет её – откладывает книгу на одеяло. Гет редко обращается к ней, если заходит, то чаще молчит, стоя где-нибудь у стены и поворачивая голову вслед приходящим и уходящим, и вообще он странный, неразговорчивый, и чем дальше – тем непонятнее, зачем такому могли понадобиться попутчики. С Явиком он не общается вовсе по просьбе последнего, Солане отвечает на вопросы и с интересом прислушивается к её голосу. Иногда Шепард кажется – он просто боится оставаться один и почему-то стесняется разговаривать сам. Может быть, совсем недавно вышел в мир органиков? Или просто по самой природе своей такой?
Она пыталась спрашивать. Не помогало.
Ответом служило вечное «Нет данных», ещё со времен знакомства с Легионом успевшее набить оскомину, и Джейн кажется – ей вообще часто кажется всякая ерунда в последнее время – что это всего лишь отговорка, и Пятьдесят Третий просто не хочет разбираться в причинах собственного поведения. Ну, или не хочет разговаривать о них с ней.
Но сейчас он вдруг обращается к ней сам, специально приходит к ней, стоит на пороге – серебристо-белая живая машина, ведущая себя странно даже для гета, и в руках у него – сверток. Длинный и узкий сверток. В таком мог бы лежать меч.
-Здравствуй, - говорит ему Шепард, инстинктивно перебираясь повыше – из положения «полулежа» смотреть на стоящих удовольствие сомнительное – Ты мог бы не называть меня так? Шепард, Джейн, капитан, коммандер, но не…
-Принято, капитан, - короткий кивок, Пятьдесят Третий делает шаг к кровати, осторожно протягивает на вытянутых руках свою ношу – Это для вас. В первое время после выписки вам, возможно, будет необходимо.
Конечно, велико искушение спросить «Что там?», но Шепард не думает, что гет склонен объяснять. Скорее повторит ещё раз свою фразу, да замрет. То он и впрямь остался больше машиной даже после того, что сделал Легион… То ли ему выгодно или приятно играть в машину.
Не понять.
Она принимает сверток, аккуратно развязывает скрепляющую его бечевку. Пятьдесят Третий смотрит, кажется, без интереса, но кто разберет, что на самом деле он чувствует? Джейн думает даже мимолетно – интересно, как ощущает Явик его эмоции, и ощущает ли он их вообще.
За слоем белой бумаги идет слой мягкой, шуршащей, предохраняющей неведомый предмет от повреждений, и Шепард аккуратно снимает её клочками, наконец, плюнув, отдирает одним большим неряшливым куском. Вытягивает предмет из плена обертки. Удивленно склоняет голову на правый бок – есть у неё такая привычка.
На кровати, освобожденная от бумаги, лежит тонкая трость из легкого белого металла. Набалдашник, кажется, из железа, холодный и темный, искусно выполненный в виде черепа – мерцают синие светоиды глаз, роль которых, кажется, играют камни, кожа перевита проводами и мерцает вкраплениями синего… Повертев трость и так, и этак Шепард понимает – не череп. Голова хаска с раззявленным в вопле ртом.
-Капитану Шепард нужно будет много ходить, что утомительно, учитывая род её повреждений. Я подумал, что вспомогательный инструмент будет полезен.
-Где ты её взял? – немного охрипнув, спрашивает Джейн, гладя кончиками пальцев холодный металл. С одной стороны, ей нравится эта вещь – она красива, она искусно сделана, но с другой стороны принять её – означает расписаться в своей беспомощности. Гордость бунтует против такого решения, и Шепард вдруг вспоминает Тейна – как же он, лучший убийца, терпел заточение в больнице без шанса выздороветь? Докторов, лекарства, и накатывающую беспомощность? Она тогда, почти полгода назад, не понимала, как.
Теперь, кажется, начинает.
-Здесь есть мастера. Я пришел, и услышав имя Шепард-коммандер, они всё сделали в максимально короткий срок и максимально дешево. Я подумал, что это будет правильно.
Джейн смотрит на него с удивлением, не понимая. Он, молчун, ни разу не поговоривший с ней по-настоящему, вдруг пошел и сделал то, чего она не ожидала ни от кого вообще. В чем она, по её собственному мнению, не очень и нуждалась.
Жизнь непонятна. Жизнь противоречива.
И Шепард спускает ноги с кровати – левая всё никак не заживет, всё щерится яркостью шрамов и отдается болью, кажется, в своё время она сгорела почти до костей, и плоть наращивали искусственно – встает, опираясь на трость. Набалдашник удобно ложится в ладонь, с дополнительной опорой стоять не так тяжело, и Шепард спрашивает удивленно:
-Как ты узнал мой рост?
Пятьдесят Третий поводит плечами – кажется, этот жест можно расценивать, как снисходительный:
-Мы геты. У нас есть множество вещей, недоступных органикам.
Если бы он умел улыбаться – наверное, он бы именно это сейчас и делал.
-Спасибо, - говорит ему Джейн искренне, смиряет дурацкую гордыню и вечное «Я сильная!». Сейчас это неуместно, ей сейчас нужно жить дальше, и лишний выпендреж никого не впечатлит. Тейн в своё время принимал всё смиренно и спокойно, понимая, что всё равно ничего не изменить, и Шепард решает брать пример с него. – Я не ожидала, правда. Спасибо.
-Принято, - кажется, или мелькнуло удовольствие в механическом голосе? Кажется, или пробилась эмоция?
Не понять.
Шепард делает шаг к дверям, приспосабливаясь к новому ощущению, переносит вес с больной ноги на трость. Это неожиданно удобно, хоть и несколько непривычно…
-Проведем полевые испытания в коридоре? – предлагает она, обернувшись через плечо, и гет кивает:
-Принято.
От важно вышагивающей по коридору спасительницы галактики, сопровождаемой личным гетом, народ расходится к стенам, давая дорогу, довольно быстро. Здесь её уже знают, знакомые кивают, приветствуя – она уже вторую неделю самостоятельно ползает в столовую, опираясь на руку Явика или придерживаясь за локоть Соланы. Ползает пока через лифт, но скоро надеется покорить упрямые лестницы. Познакомилась с товарищами Торы – Урднотом Ксивом и Урднотом Шрагом, встретила пару ребят из «Молота», выживших под обстрелом, завела шапочное знакомство с азари Лайлой и её дочкой Этитой, узнала элькора Свэнчо, одного из тех, кого вывозили с Декууны... Их много здесь – её знакомцев, галактика на самом деле большая деревня, и кто-то выжил один из взвода, а кто-то держал щит, до последнего закрывая не успевших эвакуироваться гражданских, кто-то истощен, выложившись на полную, и картина войны похожа на разномастный витраж, где бытовой героизм мешается с бытовой же подлостью. Кто-то брал двойную цену за билеты, и продавал беженцев в рабство. Кто-то – как тот же Балак, как «Синие Светила» - стоял у штурвала пиратского корабля, идущего в последний бой вместе с эскадрой…
В этой войне было всё. Всё и все.
И с Шепард просят сфотографироваться, и маленькая Этита, ослепшая на один глаз, с писком повисает на плечах… Они познакомились в коридоре, когда Лайла отвлеклась, и девочка просто налетела на Шепард сослепу, свалив её на пол. Явик тогда ругался, поднимая капитана, Джейн вымученно улыбалась, а малышка-азари вдруг заплакала, бормоча невнятные извинения, и даже Явика не хватило на то, чтобы отчитывать её дальше. Они потом вместе утешали ревущего ребенка, вместе материли дуру-мать, и в тот же вечер Этита забежала на огонек, да так и осталась, зачарованная живым гетом, живым протеанином, и рассказами Шепард, которая ради такого случая вытащила из памяти сказки дреллов и сказки людей…
Пятьдесят Третий держится за плечом капитана, наблюдает, как она идет – гораздо увереннее, чем раньше – и чувствует себя… Не совсем героем, но чем-то близким. Ведь никто, кроме него, о подобном и не подумал. Никто не сообразил найти в городе мастера, сказать ему, что Шепард-коммандер нуждается в его услугах…
Они доходят до конца коридора, поворачивают обратно.
Прогулка продлится до самого ужина.
Солана привыкала к госпиталю тяжело, и ничуть этому не удивлялась. Всю жизнь она провела на Палавене, на родине, и здесь, среди множества чужих лиц, характерных словечек, характеров, привычек, чувствовала себя несколько дезориентированной.
Дома всё было просто – подъем по будильнику рано утром, зарядка, завтрак, бег до училища, построение, занятия, обед – каждый день шел, как по писанному, четко и привычно. По выходным – в кино, восхищаться доблестью солдат, или в музей – смотреть на трофеи древности. По вечерам тренироваться в стрельбе, или помогать соседским мальчишкам, ещё не достигшим второго ранга, разобраться в премудростях устройства винтовки. Обычная, размеренная жизнь, которая иногда надоедала до чертиков, иногда вызывала желание бежать на край света, но на самом деле всегда была не так уж и плоха.
Солана не была Гаррусом. У неё стремление думать самой проявлялось не так ярко. Не настолько, чтобы покинуть родную планету и податься к чужим. Нет, она спорила с наставниками, когда была уверена, что они не правы, в училище считалась смутьянкой, но менять что-то кардинально не собиралась. Повседневность устраивала её. Ей нравилось летать.
Но жизнь никогда не спрашивает, чего ты хочешь, а чего нет, судьба повернулась боком…
К госпиталю привыкать было тяжело. К тому, что никто не встает точно в одно время, и не ложится по отбою. К тому, что в коридоре можно встретить кого угодно – от активного глазастого саларианца до тяжело ступающего элькора. К тому, что здесь некому приказывать и нет четкой иерархии – медсестры подчиняются врачам, но не всегда, пациенты должны подчиняться всему медицинскому персоналу, но считают возможным спорить…
С точки зрения Соланы, выросшей в строгом обществе Палавена, где у каждого есть своё место, здесь, на Земле, царили жуткие кавардак и хаос.
И всё-таки она потихоньку приспосабливалась. В обед толкала каталку с кастрюлями и тарелками – в больнице не признавали роботов, считая, что они могут вызвать нежелательную реакцию у пациентов с фобиями – помогала носить лекарства, следила, чтобы ни один пациент не остался без внимания…
В общем, была помесью сиделки и девочки не побегушках.
Не самое почетное занятие, но, бесспорно, полезное.
По вечерам, когда заканчивался ужин, она запускала на инструментроне симулятор космического корабля, и подолгу играла, чтобы не забыть свою основную специализацию. На таких симуляторах их гоняли в училище, когда считали, что рано ещё доверять соплякам настоящие корабли.
Приходил Пятьдесят Третий, молча садился в углу, замирал, приглушив свет лампочки. Он редко разговаривал, ещё реже начинал говорить первым, и если сначала Солана косилась на него, то через пару вечеров просто перестала обращать внимание.
Она писала письма матери, чтобы её случайно не потеряли, разбирала и собирала обратно винтовку, чтобы не потерять навыка…
К госпиталю она привыкала тяжело.
Но всё-таки привыкала.
Шепард выводит на инструментрон карту галактики, вешает над кроватью голографическую проекцию. Приглушает свет. Сразу создается ощущение тайны и заговора, Пятьдесят Третий, чтобы не нарушать его, приглушает лампочку до почти незаметного мерцания…
Они сидят полукругом на утащенных из столовой стульях, только капитан восседает на одеяле, опирается спиной о подушку. На улице дождь, и как всегда при перемене погоды старые и новые шрамы ноют особенно сильно, ногу и вовсе дергает болью, и Шепард едва заметно кривит губы каждый раз. Ей грозятся выписать через две недели, доктор Скэш улыбается удовлетворенно, среди писем всё больше поздравлений с почти совершившимся выздоровлением…
Сегодня они прокладывают маршрут.
Местное Скопление, в котором кружится человеческое солнце, на карте выделено золотым мерцанием. Кроме него светятся Море Теней и Разлом Карпалиса – три точки на всю огромную вселенную – и Шепард объясняет, стараясь не смотреть на Явика, сбивающего её пристальностью взгляда:
-Выживших находят обычно не дальше, чем на расстоянии одного прыжка. От Земли всего четыре таких точки, и мы далеко не единственные, кто ведет… или собирается вести… поиск.
Она скашивает глаза на Пятьдесят Третьего, и тот вопросительно приподнимает голову, лампочка вспыхивает ярче, но капитан уже отводит взгляд:
-Поисковые отряды, как правило, обшаривают всё – до последнего километра – и начинают всегда с ближайших точек. Соответственно, Туманность Змея и Скопление Исхода изучены уже более, чем на половину. Как правило, поиск ведут объединенные силы Альянса и гетов, встречаются корабли саларианцев и турианцев. В этой части космоса нам делать нечего.
Короткая вспышка – Скопление Исхода и Туманность Змея на миг окрашиваются красным, и тут же погасают, почти сливаясь с сумраком. Солана, которая сидит, подперев рукой голову, моргает и касается глаз.
-Море Теней исследуют пока только одиночки, не централизованные силы. Но там матриарх Этита, - конечно, никто не реагирует, потому что имя этой чудеснейшей женщины известно только Шепард, но взгляд Явика становится ещё пристальнее – А делить с ней территорию поисков я не рискну. Надумает ещё серьезно со мной поговорить про пропажу любимой дочки… Нет, увольте.
Тихий смешок – Солана, кажется, идею «серьезно поговорить» всецело понимает и даже в чем-то разделяет, но Шепард, конечно, не обращает внимания. Море Теней гаснет, оставляя только Разлом и Землю.
- Таким образом, у нас просто нет других вариантов, господа.
Молчание повисает в комнате, и Шепард кажется – им всё равно, куда лететь. Как всегда, к ней собираются те, у кого просто нет иных целей. Как команда второй «Нормандии», где Тейн пошел на Коллекционеров просто так, из желания сделать мир лучше, Грант, рожденный из пробирки, просто ничего иного не знал, Джек хотела мстить «Церберу», окончательно потерявшись в мире, и всем, в целом, было наплевать, куда летит «Нормандия» вот прямо сейчас.
-У меня теперь только один вопрос, капитан, - говорит Явик, привычным жестом скрещивая руки на груди – Где мы возьмем корабль?
-О-о-о, - расплывается Шепард в мечтательной улыбке, от которой у Соланы по позвоночнику пробегает стадо мурашек, настолько она предвкушающа и заразительна – У меня есть хитрый-хитрый план, который мы пойдем воплощать всего через три дня.
Явик вздыхает. Очередная безумная выходка.
Всё как всегда.
Он всегда засыпал тяжело.
Подолгу смотрел в потолок, моргая вразноброс, и думал о чем-нибудь отстраненном, невообразимо далеком и от этого суетливого мирка, и от строгой красоты городов его народа. В сознание пытались просочиться воспоминания и эмоции этого места – больница могла показаться стерильной только человеку – в палатах вздыхали представители самых разных рас, и он иногда ловил себя на том, что скучает по маленькой каюте на самом ненормальном корабле этого безумного цикла. По возможности омыть руки после самого мимолетного ощущения, по возможности смотреть до утра мультфильмы и сериалы на приличных размеров экране, по непоколебимой высшей цели – дойти. Убить. Умереть.
Он всегда засыпал тяжело – память и дурные сны – эта чаша не миновала ни одного из тех, кто был на войне. И иногда, просыпаясь, хватая ртом воздух, и смаргивая с ресниц заливший весь мир янтарь, он сдавался бессоннице. Поднимался, с шорохом разминал крылья, светом лампы гонял от постели своих личных призраков. Глупо, конечно, и он никогда и никому не признался бы в этом, но в темноте порой виделись ему оскаленные рты и жадные руки, на которые он раздраженно фыркал, скрывая страх. Порой он включал на инструментроне «Протеанина Проти», коротал ночь за язвительными комментариями. Порой поднимался, влезал в нижнюю часть брони, и шел бродить по коридорам, пугая впечатлительных медсестер.
Больницы никогда не спят. Всегда теплилась лампа на посте у дежурной, всегда кто-нибудь из пациентов просыпался посреди ночи, жаждая воды, обезболивающего или общения. Всегда в приемном покое кипела жизнь – люди и нелюди всегда заболевают, не считаясь с погодой и временем… Явик слушал эту какофонию, прижигал взглядом особенно надоедливых больных, иногда спускался в сад или доходил до закрытых дверей столовой, а иногда - выбирался в город, в спящий приморский город, крохотный, и потому не разрушенный Жнецами до конца. Презрительно щурился на Луну – у его родной планеты спутника не было, и потому он её не одобрял – с интересом прислушивался к звукам. Стрекот цикад, кажется, не заметивших нашествия, ветер, далекий прибой…
Явик доходил до набережной, садился на ступени, и подолгу сидел неподвижно, впитывая кожей чуждое ощущение безопасности и покоя.
Он всегда засыпал тяжело. Но после таких прогулок – всё-таки легче.
Босс, конечно, ничуть не изменился с их последнего разговора – тот же щеголеватый костюм, те же ботинки, пробивающаяся на висках седина – и Первый коротко поклонился, приветствуя. Брайан вчера – его единственный доктор и бессменный надсмотрщик – сказал, как в первый раз – «Будь вежлив, дрелл». И Первый был вежлив.
Он прекрасно понимал, зачем ему устроили вторую, и, скорее всего, последнюю аудиенцию. Просто тренировки закончились, он спокойно укладывал до пяти человек за один раз, и приходило время большой охоты. Покинуть скучную базу, вылететь в большой космос… Это было интересно. Это было заманчиво. И Первый, неподвижный, бесстрастный, умело скрывал нетерпение. За два с половиной месяца жизнь натаскиваемого на добычу пса успела ему изрядно надоесть, хоть по-своему и была приятна.
Призрак курил, задумчиво глядя на него, и по лицу его ничего нельзя было прочесть. Ни удовольствия от скорой мести, ни интереса наблюдателя, ни даже презрения… Первый подумал вдруг, что этот человек ненавидит его. Меньше, чем ненавидит Шепард, но всё же… Он не успел понять, почему ему пришло это в голову. Призрак заговорил.
-Мне доложили, что ты готов, и я склонен поверить. – сигарета, как и в прошлый раз, подмигивала рыжим огоньком. За ней сам Призрак как-то терялся, на него было сложно поднять взгляд – разве что в тот момент, когда он делал очередную затяжку - Перед тем, как тебе выдадут корабль, позволь дать несколько советов.
Течение серого дыма завораживало. Первый, не мигая, смотрел в мерцающие синевой глаза босса, игнорируя сигарету, и молчал, без слов соглашаясь выслушать любые советы. Он уже знал, что будет делать, и не собирался менять планы. Разве что немного подкорректировать.
-Во-первых, тебе не стоит попадаться к любым людям, представляющим власть. Во-вторых, не стоит слишком затягивать с выполнением задания. В-третьих…
Затяжка, сухие тонкие губы выдохнули очередное серое облачко. Этот процесс завораживал, настраивал на странное созерцание, и Первый даже забыл о своем нетерпении. Было в Призраке что-то опасное, неспешное и властное. Подчиняться ему не хотелось, но вот слушать…
-В-третьих, когда найдешь Шепард, не попадайся ей на глаза до последнего.
-Почему? – тихий голос, почти шелест. Первый не любил громко говорить.
-Она когда-то знала тебя и ты ей не понравился. Лучше вам не возобновлять знакомства. Если ты, конечно, хочешь получить свою свободу.
Первый кивнул, признавая разумность такого довода. В нём шевельнулось любопытство – он что, уже пытался убить эту женщину? Или просто дороги их пересеклись под неприятным углом?..
-Сейчас она на Земле, в госпитале, координаты которого тебе предоставят отдельно. Постарайся успеть до момента её выписки.
На мгновение Первому показалось, что босс отключиться просто так, не прощаясь, но тот, потянувшись куда-то за пределы досягаемости камеры, промедлил. Сказал:
-Удачи.
И только тогда связь прервалась.
Первый за авторством Инока.
Тот рисунок, с которого всё началось.
(с) [J]Инок.[/J]
То, что последовало
@темы: Het, Фанфик в работе, Тейн, фем!Шепард, Mass Effect, Gen, PG, Фанфикшен
-
-
24.04.2012 в 23:07-
-
24.04.2012 в 23:14Отдельное спасибо за Солану. Она клёвая! *____*
-
-
25.04.2012 в 00:01-
-
25.04.2012 в 00:34Спасибо Вам, за идею, исполнение, и, конечно же, за Тейна - я считаю, его незаслуженно мало в последней игре.
-
-
25.04.2012 в 02:18-
-
25.04.2012 в 11:50Не смотря на то, что я предпочитаю ренегатов, Ваша Шеп вызывает у меня неподдельное восхищение)
-
-
25.04.2012 в 17:51Не совсем поняла, так сначала были рисунки, а потом пришла идея этой истории?
Становится всё интереснее и интереснее. Как Первый собирается убить её, точнее каким способом, как выследить, вообщем страсти накаляются. И новая собирающаяся команда вызывает неподдельную симпатию
Кстати у самой в голове прочно засел новый образ Тейна, вот думаю взяться за карандаш что ли, изобразить его, как я вижу, скажем за треннировкой
-
-
25.04.2012 в 18:02Идея была порождена коллективным бессознательным. Однажды Инок нарисовал Тейна в броне "Цербера" и попытался подвести обоснуй. Потом пришла я, завопила "Я не буду это писать!!", села, и стала доводить обоснуй до ума, в процессе добавляя подробностей, выкидывая неработающие логические связки и слабо попискивая "Не-не, у меня ещё куча всего недописана". А потом я как-то внезапно написала первый кусок фика, получила бурю эмоций от прочитавших тейнофилок, и, с их помощью - они работают источником вдохновения и информации, которую я найти иногда не могу - стала писать...
Изобразите ) Автор только за.
Спасибо прокомментировавшим. Под комментарии аудитории веселее писать )
-
-
25.04.2012 в 20:46У Шепарда как всегда чудесная команда получается)
Тейну кстати тоже самое имя дадут или новое придумают? А сын где-нибудь его мелькнет? Может отдаст должок отцу за спасение своей жизни?)
Продку н-нада
-
-
26.04.2012 в 03:29-
-
26.04.2012 в 10:51-
-
28.04.2012 в 16:04А еще весьма и весьма интригует, что же будет дальше, найдут ли они Нормандию...
*посылает лучи вдохновения и любви автору*
-
-
29.04.2012 в 21:16персы яркие, каждый со своей неповторимой индивидуальностью, сюжет крепкий, разворачивается степенно
описания бесподобны)
вопщем, люблюнемогуостановиться