Искушение - Часть 2
***
Ей двадцать лет.
Крепость-на-Перекрестке не нравилась Дэйгуну. Она была огромной и холодной, в стенах ее гуляло эхо, а высокие, неприступные укрепления вселяли непонятную тоску. Дэйгун, выросший на природе и не знавший никаких границ, кроме стен своего дома в Западной Гавани, чувствовал себя пойманным в западню. Глотком свежего воздуха были вылазки на разведку.
Была бы воля Дэйгуна, он бы оставался вне стен Крепости дни и ночи.
Но он не мог себе этого позволить. Он должен был оставаться в Крепости. Потому что он обещал.
Он почти перестал видеть Шазу. После их «разговора» в кабинете девушка словно избегала его. Сталкиваясь с ним в коридорах, она сухо кивала, не поднимая взгляда от писем и бумаг, засиживалась с Каной допоздна, принимала просителей и солдат, писала сообщения Нашеру и Ниваллю о состоянии Крепости. Дэйгун видел дочь лишь за ужином в общем зале, и то она приходила редко. А если честно — почти не появлялась.
От этого Дэйгун чувствовал досаду и раздражение. И в то же время — винил себя в этом отчуждении, появившемся между ними. Чего еще можно было ожидать? Ежевечерних объятий и многозначительных улыбок?
Но Дэйгун старался об этом не думать.
Компанией Шазу Дэйгун был воспринят неоднозначно. С ним почти никто не разговаривал, хотя часто следопыт ловил на себе заинтересованные, нервные взгляды.
Элани держалась дружелюбно и даже пыталась разговаривать. Но из-за природной застенчивости друидки диалога не выходило. В основном они говорили про Западную Гавань и Топи Мертвецов. И делали вид, что не знакомы друг с другом, хотя на самом деле Дэйгун не понаслышке знал Элани вот уже более двадцати лет.
Остальные не пытались общаться. Угрюмый следопыт Бишоп — нахальный мужчина с неприятным, колючим взглядом янтарных глаз — отпускал при появлении Дэйгуна сальные шуточки, но ему быстро надоедало. Сэнд, вороватый и наглый эльф, лишь принюхивался, стоило Дэйгуну пройти мимо, кривил узкие губы и что-то шептал себе под нос про «вонючие Топи».
Нишка, Кара, Зджаэв и Аммон Джерро тоже не горели желанием заводить знакомство. Дэйгуна это не волновало. И даже не задевало. Ему было все равно. Хотя осознание того, что Аммон Джерро живет бок о бок с Шазу — тревожило. Дэйгун помнил его — чернокнижника, сражавшегося в Западной Гавани с огромной, источающей злобу Тенью, помнил, как серебряный клинок в его руке разлетелся на куски и убил Эсмерэль, просто оказавшуюся не в том месте и не в то время. И от этого становилось не по себе. Как будто каждый раз, когда Дэйгун видел Джерро, кто-то проводил ножом по стеклу.
Всех этих людей и не-людей собрала Шазу. Его воспитанница. Дочь своей матери. Наверное, Дэйгун должен был испытывать гордость и радость за нее, но следопыта одолевало лишь беспокойство.
Куда ее заведет эта война?
В зале раздавался громкий смех. Кара пила вино, закинув красивую голову назад, рядом сидел Сэнд с выражением брезгливости на лице. Остальные спутники, простые солдаты, сержанты и капитаны — все они ели за одним столом. Это было вполне в духе Шазу — решить, что все — друзья и просто солдаты — должны чаще находиться рядом друг с другом.
Сама Шазу сидела, придавленная ребрами Нишки и Элани, и без особого интереса ковыряла вилкой в тарелке. Появления Дэйгуна она не заметила, пока Гробнар, доселе набивавший себе рот, не вскочил на ноги с воплями.
- О, господин Дэйгун, я так рад вас видеть! - проверещал гном, давясь непроглоченным ужином. - Пожалуйста, присаживайтесь рядом со мной! Мне так много нужно вам рассказать!
Глаза Шазу превратились в узенькие щелочки.
В неловком молчании Дэйгун сел. Первой заговорила Нишка:
- А мы как раз с Шазу сидели и обсуждали — придешь ли ты на ужин, - доверительно сообщила она. - Так мило, что ты зашел. Получается почти семейный ужин, правда?
Шазу перехватила взгляд Дэйгуна и тут же отвела глаза.
- Дома мы редко ужинали вместе, - сообщила она, уткнувшись в тарелку.
- Ой, да какая разница? - отмахнулась Нишка. - Пора менять старые привычки и традиции.
Шазу безразлично пожала плечами. Дэйгун видел, как ей хочется встать и уйти.
- Где твой энтузиазм? - улыбался Гробнар. - Ты со своим папой снова под одной крышей! Разве это не замечательно? Ты не рада?
- Я очень рада. - Шазу улыбнулась — вымученно.
- Знаешь, если бы это был мой папа, я бы столько всего ему рассказала! - Кара закатила глаза. - А ты молчишь. Стоило, называется, в первый же день вести его в кабинет и показывать, сколько договоров вы подписали!
Шазу стала краснее углей.
- Я не показывала письма! - брякнула она.
Лица Нишки и Кары вытянулись.
- А что вы делали?
Шазу помедлила.
- Обсуждали военную тактику.
Дэйгун скомкал салфетку.
- И, думаю, нужно обсудить ее еще раз.
Поняв, что его слова прозвучали для Шазу более чем двусмысленно, он добавил:
- Разведчики принесли весть о том, что армия нежити движется в нашу сторону быстрее, чем мы предполагали. Кана предлагает встретиться после ужина в зале совета и принять ряд решений.
Шазу кивнула.
- Отличная идея.
Нишка скривилась.
- Портить такой замечательный ужин разговорами о войне! - пожаловалась она. - Ужас какой!
- Я могу спеть несколько песен про ужин во время войны, - оживился Гробнар. - Правда, в конце каждой песни герои умирают мучительной смертью — в одной героям отрубают головы, в другой — варят в огромном котле, наполненном кипящей водой и...
- В другой раз, Гробнар, - оборвал гнома Касавир.
Шазу почти сразу же поднялась.
- Куда ты? - обиделась Нишка. - Ты ничего не съела.
- В другой раз, - покачала головой Шазу. - Нужно поговорить с Каной.
- Мне идти?
Шазу обернулась на Дэйгуна и едва заметно кивнула. Следопыт заметил, что она старается не смотреть на него больше трех секунд.
Они вышли вместе, захлопнув за собой дверь. Шли молча. Это угнетало. Когда двум людям есть, что сказать, но нет возможности, то в такой тишине можно свариться заживо.
В этом молчании было много всего. Неловкость. Раздражение. Слабость. Злоба. Страх. Смущение. Весь спектр эмоций. И сложно было понять, какое из них — сильнее.
Волосы Шазу были убраны за уши, подошвы тяжелых сапог громко ступали по каменным плитам, рождая в глубине коридоров эхо. Позвякивал вдетый в ухо колокольчик. Серебряный. На вышитой рубашке — защитный амулет — толстый кожаный ремешок и серо-зеленый природный камень. То ли малахит, то ли нефрит. Невзрачная вещица, как ни посмотри. Под тканью рубашки угадывались мягкие, упругие груди.
Шазу поджала губы и засунула руки в карманы. Она всегда так делала, когда нервничала.
«Сколько времени ушло с тех пор, как Дэйгун менял ей пеленки — Шазу с трудом могла сказать. Кажется, с тех пор минула целая жизнь. Раньше были такие яркие воспоминания — теперь Шазу почти ничего не помнила. Странная штука — память. С ней всегда так — кажется, что вот именно эти мгновения ты будешь помнить вечно — а они рассеиваются, уступая место другим.
Шазу смутно помнила, как Дэйгун смотрел на нее в детстве, что говорил и чему учил. А вот тепло его рук, жар прикосновений, трепет губ и тяжесть дыхания словно клеймом отпечатались в памяти.
Шазу очень хотелось забыть, что произошло между ней и Дэйгуном в кабинете. Но воспоминания не желали исчезать. И сейчас — снова — она видела его взгляд, чувствовала запах кожи, помнила, как она обнимала своими ногами его ноги.
Это воспоминание жгло хуже каленого железа. От него становилось стыдно и грязно.
Так не должно быть. Это жутко, жутко и отвратительно.
Но почему хочется повторить?
От осознания этого Шазу захлестывала злость. Это Дэйгун виноват. Он это начал. А теперь они не могут смотреть друг другу в глаза, потому что не знают, что сказать и как оправдать то, что произошло.
Не в пример было бы легче, если бы Дэйгун ушел. Но Шазу попросила остаться. И это, наверное, хуже всего».
- Капитан! - Кана открыла дверь и слегка поклонилась. - Я все приготовила.
Шазу опустилась в кресло с высокой, резной спинкой. Подчеркнуто-холодно посмотрела на Дэйгуна и кивнула Кане.
- Что ты узнала?
Кана с готовностью развернула карту и разложила на столе донесения.
- Нам стало известно, что армия мертвецов захватила форт Локке. После они двинутся на Хайклифф. В Невервинтере началась эвакуация.
Шазу закрыла глаза и словно уменьшилась в несколько раз, снова став маленькой и беззащитной. На лбу пролегли морщинки, губы скривила некрасивая гримаса.
- Крепость готова выдержать осаду?
Кана помедлила.
- Ворота и стены прочны как никогда, гарнизон полон. Но у нас нет путей для отступления, и мы не знаем, какова численность врага.
Кана все говорила и говорила, а Шазу сжимала пальцами виски и покачивалась из стороны в сторону.
Вид у нее был как никогда беззащитный и слабый. Она словно истончалась на глазах, и, казалось, еще мгновение — и она рассыплется в пыль и исчезнет, оставив после себя лишь серебряный колокольчик и тяжелый плащ.
Шазу шевельнулась, и Дэйгун отогнал дурацкие мысли прочь.
- Значит, мы ничего больше не можем сделать? - тихо спросила она.
Кана поджала губы.
- Лорд Нашер обещал прибыть к битве лично. С отрядом. Но это все, чем мы располагаем.
Шазу кивнула.
- Можешь идти, Кана.
Женщина поклонилась — собранная, уверенная, сильная — и скрылась в коридоре.
Дэйгун сел рядом с Шазу и сцепил руки на коленях.
- Плохо выглядишь, - заметил он. - Ты совсем не спишь, разве так можно?
- Осталось совсем немного времени, прежде чем... - Шазу запнулась и дернула подбородком. - Скоро мы все заснем — навечно.
Дэйгун, помедлив, сел ближе и ласково погладил Шазу по волосам.
- Почему ты думаешь, что мы проиграем?
Шазу досадливо покачала головой.
- Будь у нас больше времени и больше людей — я бы считала иначе.
Дэйгун взял ее за руку.
- Иди спать. Хватит на сегодня.
В комнате Шазу дала себя уложить, но Дэйгун знал, что она не спит. То и дело она ворочалась, то скидывала с себя одеяло, то снова прикрывалась им с головой. Дэйгун стоял на балконе и смотрел на крошечные огоньки на стенах — стражники несли свою молчаливую вахту.
У кровати Шазу горела масляная лампа. В ее свете волосы девушки казались жидкой ртутью, разлитой по белому полотну простыней. Шазу лежала на спине, закинув руки за голову, и рассматривала потолок. Длинные, гибкие пальцы рассеяно теребили колокольчик в ухе. Он слабо позванивал в полумраке.
- Не спишь?
Шазу повернула голову и посмотрела на Дэйгуна из-под полуоткрытых ресниц.
- Не спится.
Дэйгун повернулся.
Высверком — белая спина и изгиб позвоночника Шазу, одеяло до поясницы, черные волосы, прилипшие к шее. Поза — полная неги и лени, а еще — порока, хотя Дэйгун никогда не назвал бы Шазу порочной и раскрепощенной — тоже.
И Дэйгун хотел ее, как никогда в жизни.
В эту минуту Дэйгун возненавидел сам себя за слабость, глупость и никчемность. Шазу — молодая девушка, и ей нужен столь же молодой мужчина, а не видавший тысячи смертей эльфийский следопыт.
Шазу — человек, и век ее недолог. Ее судьба — победить, осесть, выйти замуж, рожать детей с человеком, которого она сама выберет. Дэйгун не может ей дать всего этого — нормальной жизни, счастья и детей.
Вот, что правильно, вот, как должно быть. У Шазу должна быть нормальная жизнь.
Поэтому Дэйгуну стоило уйти из комнаты, а еще лучше — из жизни Шазу.
А потом залить себе в глаза кислоту, чтобы перестать видеть соблазнительный изгиб спины, белую шею и покатые плечи.
Он знал, чего хочет Шазу. Чего хочет он сам. Но это было неправильно.
Словно почувствовав его сомнения, Шазу приподнялась на локтях. Свет лампы бросал на ее лицо длинные тени, добавлял блеск темным глазам.
- Уходишь?
Дэйгун заставил себя отвести взгляд.
- Так нужно. Ты понимаешь?
Шазу тихо вздохнула, протянула руку и сбросила с себя тонкое покрывало, обнажая узкие бедра и ягодицы. Нарочито-медленно. Соблазнительно.
- Ты хочешь?
Дэйгун понимал, о чем она спрашивает. Ворот рубашки стал невыносимо тесен. Было жарко. Казалось, кипел даже мозг. Дэйгун удивлялся, что еще не плавится заживо.
Он сжал руки в кулаки. Его тянуло провести пальцами по позвоночнику, сжать руками маленькие, острые груди и забыться.
«Нельзя!»
В два шага он подошел к постели, схватил Шазу за запястья и рванул к себе, почти вплотную прижался лицом к ее лицу.
- Хватит! - прошипел он, сжимая запястья сильнее. - Прекрати это. Ясно?
Он оттолкнул ее, заметив на бледной коже отпечатки своих пальцев. К утру будут синяки.
Шазу смотрела ему в глаза — прямо и яростно. Но заговорила лишь тогда, когда Дэйгун коснулся дверной ручки.
- Ты сам это начал. Ты сам сделал меня такой!
Последние слова она едва ли не выкрикнула.
Дэйгуну хотелось всего. Плюнуть на все, и просто взять Шазу, грубо и без нежности. Еще хотелось ударить Шазу за ее слова, в которых было слишком много правды. Хотелось все изменить. Чтобы Шазу стала просто дочерью, а не женщиной, которую он желал.
Дэйгун нашел в себе силы закрыть за собой дверь.
Это был последний раз, когда он был с Шазу наедине.
***
Год спустя
Спина болела, по лбу стекал едкий пот. Солнце в это время года палило нещадно. Ноги щекотала и колола высокая трава.
Нагнуться — вырвать сорняк с корнем, вспахать лунку. И так до бесконечности.
Дэйгун разогнулся и поморщился от легкой боли в спине. Рукава серой рубашки были закатаны выше локтей и открывали выпирающие вены и бугрящиеся мускулы. Кожа груди лоснилась от пота.
В деревне лаяла собака. Пахло нагретой солнцем болотной травой и жимолостью. Ее очень много уродилось в этом году.
Шазу любила жимолость. Она могла есть ее горстями, и все — губы, пальцы, язык и зубы — становилось сине-фиолетовым. Она улыбалась, размазывая сок по лицу, и строила рожи своему отражению...
Руки Дэйгуна дрогнули, и грабли сбили росток чеснока.
«Не думать про Шазу. Это первое правило».
Но не думать было тяжело. Не давало забывать ноющее плечо, которое Дэйгун вывернул в руинах Мерделэйн, раскапывая завал из камней.
Дэйгун закрыл глаза. Солнечный свет проникал даже сквозь веки, расцвечивая черноту красно-алыми всполохами.
Битва у Крепости-на-Перекрестке не желала стираться из памяти. Ужасная, кровавая бойня. Дэйгун помнил этот кошмар — мертвенно-голубой лунный свет, изморозь на щитах и доспехах — и волны трупной орды, налегающей на стены, карабкающейся по камням, злобно клацающей зубами. Скелеты, вурдалаки, зомби, вампиры, бесплотные тени — они шли нескончаемой толпой, и на месте одного окончательно убитого возникало пять новых.
Дэйгуну тогда казалось, что он попал в Ад. И даже он потерял всякую надежду на спасение.
Единственное, что помогало Дэйгуну держаться — это Шазу.
Он не выпускал ее из виду, защищал спину, стрелял по пытающимся подобраться ближе тварям.
Он держался сам и помог держаться ей, то и дело выискивая в отрядах защитников голубой плащ с плачущим глазом на плечах, изодранный и окровавленный.
Потом закрылись ворота. Еще позже — наступил рассвет. Слабый, серый, словно присыпанный пеплом и золой — но рассвет — а значит, надежда.
Шазу, усталая и окровавленная, скрылась в крепости. Следом за ней подтянулись остальные. Дэйгун остался — помог перетащить раненых на повозки, собирал стрелы -а когда запыхавшийся стражник сообщил иму, что Шазу и ее спутники вот-вот уйдут через портал — побежал так, как не бежал еще никогда.
«Она не может уйти одна. Не должна».
Он ворвался в комнату слишком поздно. Алданон нараспев читал заклинание, спутники Шазу держались за руки. Сама Шазу на скрип двери открыла глаза и встретилась взглядом с Дэйгуном.
Никогда еще они не смотрели друг на друга так. В этом взгляде было все, что они не сказали, скрывали и прятали. В тот момент Дэйгун осознал, как сильно любит. И как Шазу любит его.
Кажется, она улыбнулась тогда — до боли нежно и грустно.
Так улыбаются люди, которые знают, что больше никогда не встретятся.
Так улыбаются те, кто добровольно идет на смерть.
А потом она исчезла, чтобы больше не появиться.
Недели спустя Дэйгун раскапывал завалы в руинах Мерделэйн. Камень за камнем, блок за блоком, почти не отходя на сон. Он не обращал внимание на других, не желал верить их словам, что больше они никого не найдут, что все остальные мертвы. Он просто копал дальше и вглубь, убеждая себя в том, что там, за следующим валуном, он найдет Шазу. Живую Шазу.
Так проходили дни.
На девятнадцатый день раскопок Дэйгун достиг середины зала. Но Шазу так и не нашел.
Все, что он увидел — это придавленный камнями когда-то небесно-голубой плащ с вышитым плачущим глазом Невервинтера.
Тогда ему показалось, что весь мир для него рухнул и потерял значение.
После он исчез, ни с кем не поговорив и никому ничему не сказав. Где-то жил, чем-то зарабатывал, уходил то на север, то возвращался на юг.
А потом вернулся в Западную Гавань, куда медленно стекались редкие выжившие. Отстроил свой разрушенный дом, вскопал поля, и попытался начать жизнь заново.
Это казалось простым. Каждое утро уходить на охоту, каждый вечер возвращаться обратно — в дом, где его никто не ждал. Продавал меха и шкуры торговцам, которые снова начали ездить по Топям Мертвецов. Снабжал мясом новых крестьян. Помогал вспахивать поля вдовам.
Он делал все, что делал двадцать лет назад, когда потерял Шайлу и Эсмерэль. Тогда у него не получилось, да и сейчас тоже.
Дэйгунн понял одно — если земля быстро залечивает раны войны и потерь, а человек — никогда.
Этот шрам останется на всю жизнь — как осталось выжженное двадцать лет назад пятно на поле Старлингов — клок земли, где когда-то погибла Эсмерэль.
***
Ей двадцать один год
Войти вглубь своей души.
Это было нелегко — и больно. Физически — непереносимо. Ногам было горячо, словно их опустили в кипящую воду, а в груди, где сердце, воцарилась рашемнская зима. Шазу трясло, ломало и бросало из стороны в сторону, хотя она осознавала, что тело ее лежит на земле неподвижно, а вокруг стонет и плачет Стена Неверующих.
Потоками цвета возвращались воспоминания — не память Акачи, наполненная болью и ужасом, но память Шазу. Ее прошлая жизнь. То, что было забыто.
Запахи, чувства, слова, голоса. Уничтоженное Голодом за целый год втекало в тело медленно, как сироп, разгоняло кровь по телу.
Болота. Шрам на груди. Топкие дороги. Смех Эми и улыбка Бивила.
И Дэйгун. Его глаза, голос, мозолистые руки, загорелая кожа.
Он посмотрел на нее и протянул ладонь:
- Держись.
И Шазу хваталась за него, как за единственную ниточку жизни, карабкалась дальше и вглубь себя. Каждый шаг — новое воспоминание. Полутемная кухня и запах кожи Дэйгуна. Крепость-на-Перекрестке и первая ночь. Быстрые, порывистые движения, болезненные поцелуи и животное, бешеное наслаждение друг другом.
Все пролетало цветными всполохами, отдельными фрагментами, кусками рассыпанной мозаики. Погибшие друзья, гортанный смех Шандры. Призрачные голоса и блеклый, похожий на комья ваты, туман.
Западная Гавань. Душный запах болот, селяне, выходящие на бой с Акачи, сжимающие в белых руках топоры и мечи. Ретта Старлинг, Лорн, маленький Кипп, брат Мерринг — они встали за спиной Шазу, молчаливые и бледные, не живые и не мертвые.
- Они — просто воспоминания. - Дэйгун положил руку на плечо Шазу.
Шазу обернулась.
- А кто ты?
- Решать тебе.
Шазу передернула плечами. Ей было страшно. Страшно остаться здесь, в Западной Гавани, с восставшими мертвецами, где все казалось таким, как раньше. До Короля Теней, до ее ухода в Невервинтер.
- Это все ненастоящее. Иди.
Дэйгун выглядел не так, как остальные. Изможденный, мрачный, усталый — но теплый. Живой.
- А ты исчезнешь?
- Я всегда был с тобой. Просто ты не замечала.
***
Пыльная дорога под ногами. Поскрипывание кожи пряжек на сапогах. Меховой капюшон опущен, глаза в тонких лучиках морщин щурятся на солнечные блики.
После Рашемена земли Невервинтера казались теплыми. Они и были такими — теплыми, приветливыми, напоенными солнцем. Только раньше она этого не замечала.
Душный запах Топей Мертвецов. Топкая тропинка, сменяющая твердый грунт и песок. И родной, бесконечно давно забытый запах — тина, стоячая вода, мелкие белые цветы в густой траве.
- Потерялись, мисс?
Женщина опустила взгляд. Ей улыбался перемазанный сажей мальчик, сжимающий в руке деревянный меч.
- Нет, дорогой. Просто оглядываюсь. А ты откуда?
Мальчик закусил щеку изнутри.
- Из Западной Гавани. Мы туда вернулись. Живем. А я гуляю.
- Далеко же ты забрался. Мама не наругает?
Мальчик наступился.
- Я ей не скажу. И вы не говорите, хорошо?
- Не скажу. - Женщина присела на корточки, чтобы ее лицо оказалось вровень с лицом мальчика. - Тебя как зовут?
- Чез. Можно вопрос?
- Конечно.
Мальчик сощурился, пристально вглядываясь в ее лицо — загоревшее на солнце, на густые брови, обветренные губы, отросшие до лопаток волосы.
- Ты выглядишь не по-здешнему. Ты путешественница?
Женщина кивнула.
- Можно и так сказать.
Мальчик улыбнулся.
- Расскажешь мне о своих приключениях?
- Долго рассказывать. Давай так — ты проводишь меня до Западной Гавани, а я тебе все расскажу.
- Конечно!
Они пошли вместе — нога в ногу, шаг к шагу. Женщина рассказывала о своей жизни — хрипловато и тихо, так, что мальчику приходилось прислушиваться. Ветер колыхал древесную листву, бросавшую на дорогу ажурные тени. Женщине было хорошо.
Западная Гавань. Такая же и все же изменившаяся. Соломенные крыши, деревянные заборы, густая трава и золотые колосья пшеницы. Полосатая кошка на пороге чьего-то дома, проводившая женщину ленивым взглядом янтарно-желтых глаз. Бой молота о наковальню.
- Нравится? - поинтересовался мальчик, дергая ее за рукав.
- Очень, - ответила женщина. - Беги домой. Дальше я сама дойду.
- Ну как скажешь. - Мальчик улыбнулся. - А тебя как зовут?
- Шазу. - Женщина моргнула. - Ступай.
На нее никто не обращал внимания. К чужакам здесь уже привыкли. Шазу прошла по извилистой, утоптанной дорожке, оглянулась.
Дом на другом берегу реки, с обвитой мхом крышей. Мост, увитый плющом и вьюнками. В черной воде — опавшие с плакучей ивы золотые листья. Осень. Скоро праздник Жатвы. Все, как давным-давно.
Деревянная дверь со следами свежей краски. Вывеска с зелеными буквами «Резиденция Дэйгуна Фарлонга». Как будто ничего и не изменилось. Вот только столько времени прошло...
Шазу помедлила у порога. Закусила губу, мусоля ее зубами, несколько раз кашлянула. Коснулась дверной ручки и вошла с тихим вздохом.
Почему-то сейчас было не по себе. Как будто в животе шевелился клубок змей.
Запах дома окутал ее с головой — пыль, сушеные травы и древесная стружка. Сладкий, пряный для Шазу аромат. На грубо выделанном столе — краснобокие осенние яблоки и кружка темного, густого пива. Прислоненный к дверному косяку лук и колчан. Заляпанные тиной и болотной грязью сапоги. Знакомые, как старые друзья.
Шаги по скрипящим половицам. Дэйгун, когда хотел, мог идти совершенно бесшумно, словно тень, но живя с людьми, понимал, как это может нервировать. Поэтому в деревне он всегда ходил нарочито-громко.
Он изменился. И все же остался прежним. На висках серебрились нити седины, носогубные складки стали глубже и резче. На нем была грязная рубашка с закатанными рукавами, руки бугрились мышцами и были грязными.
А еще от него пахло жаром, землей и лесами. Простой, чистый, родной запах. Сколько себя помнила Шазу, от него всегда так пахло.
Лицо Дэйгуна словно окаменело. На шее мерно билась синяя жилка пульса. Шазу смотрела только на нее, и медленно дышала. Наверное, стоило что-нибудь сказать, но она не решалась. Да и нечего было говорить.
В глазах Дэйгуна было все. Потрясение, недоверие, тихая, искренняя радость и всепоглощающая нежность. Шазу никогда не думала, что следопыт может смотреть так.
Два шага вперед, руки на плечах и в волосах — Дэйгун обнял ее, прижал к своей груди и прижался губами к виску Шазу.
- Я скучал, - прошептал он ей на ухо, проводя пальцами вдоль позвоночника. От этих слов по телу Шазу пробежала нервная дрожь. Дэйгун никогда не говорил таких слов. Они были для Шазу всем.
Больше Дэйгун не сказал ничего. Не спросил, где Шазу пропадала больше года, что с ней произошло, и почему серебряный меч собран заново. А Шазу предпочитала не рассказывать. Все это уже не имело значения.
В янтарных лучах заката, лежа на развороченной постели, Дэйгун гладил Шазу по спине кончиками пальцев, отводил с белой шеи влажные пряди черных волос и касался их губами. Шазу щурилась от удовольствия, чувствуя приятную, ноющую усталость во всем теле. Ей не хватало этого - прикосновений кожи и губ Дэйгуна к своему телу, его тяжести на себе и под собой, пальцев на груди и влажных поцелуев на шее. Наверное, им уже давно пора было понять, что отношения "дочь-отец" - не для них. Как жаль, что они так много упустили.
Но зато теперь у них была куча времени это наверстать.
Дэйгун улыбнулся - так, как не улыбался уже давно, и обнял Шазу за плечи.
- Ты останешься?
Шазу потянулась и положила голову ему на грудь. Кожа была теплой. И пахла приятно.
- А у меня есть выбор?
- У тебя он всегда был.
Шазу провела ногтем по животу Дэйгуна и вздохнула.
- Тогда я свой выбор уже сделала.
Дэйгун закрыл глаза и обнял Шазу крепче.
Он знал, что больше она никогда не уйдет. И в этом было самое большое счастье.