[BioWare-Fanfic-Club]

Автор:  copannan
Категория: Dragon Age 2
Рейтинг: PG-13
Персонажи и пейринги: Фенрис, Андерс, М!Хоук, Изабелла, Бетани, Варрик, Меррил
Жанр:джен, character study
Размер: ~9 000 слов
Аннотация: за семь лет команда Хоука наговорила множество разговоров. Хоук командует, Варрик рассказывает, Авелин рассуждает, Андерс и Фенрис пытаются каждый оставить за собой последнее слово в споре.
От автора:

- защитник Киркуолла - М!Хоук, бандит и петросян. Бетани - Серый страж
- в конце я немного вольно обхожусь с событиями финала, не из аушных побуждений, а из лени
- за споры Андерса с Фенрисом мне неловко, НО ПУСТЬ БУДУТ ОК
Статус: закончен

~9 000 слов

Всё начинается с этой истории с драконом.
Хоук приходит к Варрику и говорит со всей галантностью, на которую способен:
— Друг мой, я хотел бы пригласить Бьянку на прогулку по побережью.
— И ты думаешь, — отвечает ему в тон Варрик, — что я оставлю вас двоих наедине?
— Я буду джентльмен, — совершенно серьёзно заверяет его Хоук. — Кроме того, мы будем не одни.
— Ну-ка? — любопытствует гном. Хоук рассказывает:
— Хуберт раскошелился на аванс, и мы наконец сходили разведать, что у него там в шахте. А там — драконы. Маленькие, большие, целый выводок. Чуешь?
Варрик присвистывает, давая понять, что ой как чует.
— Костяная яма же чуть ли не в черте города, — говорит он с преувеличенным беспокойством. — Куда же это смотрит стража?
— Ну ты же знаешь, — отвечает ему Хоук, — они тут не поддерживают иностранных авантюристов.
Они пару секунд молчат, довольные собой. Хоук шевелит пальцами в своих пустых ферелденских карманах.
— Скажи мне, Хоук, — говорит наконец Варрик, — ты думаешь о том же, о чём я думаю?
— Хо-хо, — Хоук вытаскивает руки из карманов и загибает пальцы: — сейчас у нас с ним уговор такой: мы зачищаем шахту. В случае успеха он заключает со мной партнёрство. Доходы, ты не поверишь, пополам. На мне в итоге охрана, на нём — обеспечение и бумажная работа.
— Мхмм, — бормочет Варрик.
— Меня напрягает только, что там наверняка в глубине гнездо с самкой. Я предлагаю Фенриса, Андерса и, чтоб разбавить нашу мужскую компанию, — Хоук отвешивает полупоклон, — Бьянку. Ну и ты тоже можешь сходить, — Варрик пристально и мрачно на него смотрит. Хоук добавляет: — Если хочешь.
— Я пас, — говорит Варрик. — И Бьянка пас. Это безумие.
— Почему?
— Фенис и Андерс? Мы таким составом даже до шахты не доберёмся. Почему было не взять Авелин?
— Она мне намекнула, что её начальство не поощряет её помощь ферелденской шпане, которая пытается наложить лапу на будущую собственность города.
— Хорошо, — говорит Варрик, — положим. Ладно. Хорошо. Бетани вместо Андерса?
Хоук в секунду теряет весь свои шарм, приобретая натурально бандитский вид.
— Нет, — угрюмо отрезает он.
— Но Бетани... — начинает Варрик.
— Но дракон. — перебивает его Хоук. — Нет. Андерс, Фенрис и я. И ты.
— Мы все умрём, — напоминает ему Варрик. — Мы умрём ещё по дороге, в бесплодных попытках разнять этих двоих.
Хоук отмахивается:
— Всё будет хорошо. Андерс — взрослый мужик. Фенрис хороший мальчик. Всё обойдётся.

И в итоге всё, разумеется, идёт наперекосяк. Дракон заманивает их в закуточек над пропастью, после чего бросается на Фенриса и топчет его. Все, кто остались на ногах, кидаются врассыпную; зверюга выбирает Варрика и следует за ним, как на поводке. Болты торчат у неё из морды во все стороны, но она от этого становится только злее.
— У тебя хоть раз хоть что-нибудь сработало?! — орёт на Андерса Хоук.
— Не знаю! Не уверен! Это блин чёртов дракон! — отвечает Хоуку Андерс, размахивая посохом не пользы ради, а скорее от переизбытка эмоций. Ящерица тем временем догоняет Варрика и наступает на него лапой. Тот издаёт смешной звук — "бек!" и больше не шевелится. Хоук, чувствуя, что он следующий, материт Андерса на чём свет стоит, но голос его тонет в оглушительном рёве. Андерс, взвинченный до предела, указывает на животное всем, чем может, всю свою волю вложив в жгучее желание добиться тишины и покоя — после чего, когда дракон замирает, скованный глифом, кричит на Хоука в ответ:
— А что я?!
В наступившей тишине Хоук, онемев от наплыва чувств, только и может, что бешено жестикулировать в сторону поверженного Фенриса. Андерс, опомнившись, хлопает себя по лбу и подлетает к распростёртому на земле телу. Пока Хоук ковыряет дракона, он латает Фенриса. Чудо исцеления свершается ровнёхонько в срок.
Дальше случается позор, дикий позор.
Фенрис открывает глаза, и первое, что он делает, увидев склонившегося над собой мага — с выражением животного ужаса на лице хватает его и бьёт по голове.
Чуть ли не в ту же секунду парализующая руна гаснет.
Добивают они зверя и без стрелка, и без мага-целителя.
Когда помятый Хоук на следующий день навещает отлёживающегося в постели Варрика, тот приветствует его фразой:
— Сколько ты мне заплатишь, чтобы я об этом никому не рассказывал?
Хоук обещает ему золотые горы. Хоук обещает его на руках носить.
Варрик говорит, что он подумает.

***
Хоук знакомит их всех со своей младшей сестрой. Сам он одет так, что его чудом не останавливает стража в приличных кварталах; а у Бетани Хоук платье стоит его недельного заработка.
Она окидывает их тесный разношёрстный крудок оценивающим взглядом. Фенрис в ту же секунду чувствует, что он сидит босиком, и что он одет в тряпьё, и что у него голая грудь.
Бетани Хоук оказывается магом.
— У неё золотые руки, — говорит её брат. — Она может утешить любую боль.

Андерс, услышав об том, крайне оживляется. Он говорит, подсаживаясь к Бетани:
— Я, кстати, тоже.
— Но-но, — говорит Хоук. Бетани с досадой от него отмахивается, и сначала заговаривает с Андерсом назло брату — но не тпроходит и минуты, как они горячо принимаются обсуждать боли в животе разного рода. Фенрис прислушивается временами, но то, о чём они говорят либо скучно, либо непонятно.
— Это книга без вопросов хорошая, — говорит Андерс, — но она вышла когда, лет семьдесят назад? Не всему, что там написано, можно слепо доверять.
— Наверное, — говорит Бетани.
Между ними пролегает пропасть, пропорциональная разнице между домашней библиотекой Хоуков и обширной книжной коллекцией круга. Андерс протягивает через эту пропасть руку и, сложив ладонь щепотью, как делают, чтобы прощупывать больные места на животе, давит Бетани на правый бок.
— Там, например, написано: при отравлении, если яд ещё не подействовал, лечи через печень и почки. И это в целом верно, да? Но бывает такой яд, который один раз отфильтруешь через печень, и всё. Или такие, которые сажают почки. Нет универсального рецепта. При пищевом отравлении вообще лучше пусть их тошнит...
Бетани задумчиво трогает себя за живот. Андерс говорит:
— Нет, желудок выше, — и тянется переложить руку Бетани, но тут Хоук громко прочищает горло.
— Так,- говорит он, — урок анатомии закончен.
Бетани, пока брат не смотрит, закатывает глаза. Они очень похоже хмурятся, когда сердиты.
— Я, конечно, ценю твой педагогический порыв, — говорит Хоук Андерсу, — но давай-ка без рук.

Изабелла, заметив, что Фенрис наблюдает за ними, наклоняется и говорит ему в самое ухо:
— Кого бы ты выбрал?
Фенрис не отвечает, и Изабелла шепчет:
— Брата или сестрёнку?
Она так наклонилась, что всё, на что Фенрис может смотреть — это как длинные тонкие низки золотистых бусин ленивым изгибом покоятся у неё между грудей.

***
К чести Варрика следует сказать, что молчит гном о позорном инциденте с драконом вплоть до того момента, как к ним присоединяется Меррил. В первый же вечер, когда Хоук ведет барышню в Висельника на смотрины, она взглядом своих больших печальных глаз прямо в сердце проникает старому болтуну, и он выкладывает ей, как на духу, всё, что только может вспомнить, и смотрит, негодяй, как она смеётся и болтает босыми ногами.
Хоук вполголоса советуется с Андерсом, всем видом своим одновременно пытаясь показать, что в области чувства собственного достоинства совершенно неуязвим, несмотря на длинные языки некоторых гномов.
— Не связывайся с эльфами, — уговаривает его целитель. — Долийцы сумасшедшие. Смотри, у нас же уже есть Бетани.
Хоук смеряет его долгим угрюмым взглядом. Андерс тушуется.
— Слушай, ну правда, ты пожалеешь, — всё равно говорит он. — Ты думаешь, Фенрис непонятный? Фенрис городской. Он простой, как, извиняюсь, два пальца. А ты представь, вся его непонятность, взрощенная в чистом поле, на богатой почве. Взлелеянная. У них всё другое — законы, магия...
— Что, — говорит Хоук, — подругее, чем у тебя?
Целитель хмурится.
— Мне кажется, ты просто эльфов недолюбливаешь, — добавляет Хоук. — Что, я считаю, нездорово в наш прогрессивный век.
Изабелла как бы между прочим чмокает Меррил в макушку, и та заливается хохотом.
— Так, — отвлекается Хоук, — кто дал Меррил выпить? Вы взрослые люди или где?
Изабелла в рамках отвлекающего манёвра ложится грудью на стол и подпирает щеку кулаком.
— Пресвятая Андрасте, — говорит она, — как ты мог о нас такое подумать?
— Ты пожалеешь, — мрачно говорит Хоуку под руку Андерс.
Хоук разворачивается к нему и бросает, одно за другим:
— Бетани нужно поменьше шляться со мной по трущобам. Меррил нужно помочь обжиться в городе. Тебе нужно освободить руки, чтоб ты мог сосредоточиться на лечении, потому что как боец ты говно. А мне нужно, чтоб ты заткнулся и сказал мне, нет ли у неё какого-нибудь вашего астрального сифилиса, или что там ещё.
Андерс отводит глаза.
— Ну?
— Вроде она в порядке, — неохотно произносит он. — Я посмотрю.
Хоук хлопает его по плечу:
— Ну вот и молодец, — говорит он ласково, и тут же отвлекается: — Изабелла! Я всё вижу!
Изабелла размыкает объятья, отпуская Меррил, и хохочет, показывая белые зубы. Меррил смеётся за компанию, совершенно равнодушная к тому, что происходит на самом деле — ей, кажется, хорошо просто от того, что вокруг неё много людей, и все они в добром расположении духа, и смех, и шум, и музыка.

Она, разумеется, остаётся.
Хоук зовёт её с собой всякий раз, когда понимает, что придётся иметь дело с большой толпой. Фенрис, его любимый помощник, таким образом, всё чаще обнаруживает себя бок о бок с долийкой. Тесное сотрудничество с Меррил обогащает его картину мира — в основном, в области магии. Фенрис, например, понимает, что чёртов Андерс, со всей его одержимостью, от которой мурашки по коже, никаким образом не боевой маг (Андерс, правда, возражает на это, что и Меррил не боевой маг, потому что "боевой маг" — это узкоспециализированный термин, описывающий то, с чем упаси их создатель встретиться как-нибудь по разные стороны баррикад). Он больше держит противника на расстоянии, чем ранит его. Он боится боли. Он вступает в бой с одной только целью: прекратить его как можно скорее.
Меррил же имеет целью кровавую бойню.
Она, как игла, вонзается в гущу битвы. Вокруг неё воздух приобретает сосущую вязкость, и сдавливает лёгкие. Кровь рядом с ней начинает стучать в висках и жечь тело.
Она режет, как нож, и радуется, как ребёнок. В ней нет остервенения или злости. Она не идёт убивать людей — она зачаровывает живую плоть перед ней, и та превращается в мёртвую.
Фенрис городской эльф, он даже, как ему иногда кажется, и не эльф вовсе — он не понимает и половины того, что Меррил кричит в бою; но, когда она выкрикивает на долийском проклятья, он ощущает в себе этакую вибрирующую искру. Это хранительница его народа, в своём праве и своей силе, собирает жатву. Он может представить, какое, должно быть, счастье — броситься под её песни в бой и положить к её ногам омытые кровью земли; как, должно быть, сладко запоёт в ответ освобождённая земля под этими босыми ножками.
Он чувствует, как его кровь отвечает на зов крови.

Он пытается однажды объяснить это Изабелле. Изабелла смотрит на него с недоверием:
— Ей на вид лет одиннадцать. Ах ты ж милость Андрасте, не знала, что тебя на такое тянет.
Вечер не клеится, и Изабелла собирается уходить. Фенрис провожает её до входной двери и клянётся себе: это последний раз, когда он что-либо рассказывает Изабелле.

***
Авелин кладёт папку с записями капитану на стол и говорит:
— При всём уважении, я не хочу ловить призраков.
В папке материалы ордена о маге-целителе, который держит бесплатную больницу посреди Клоаки. Ордену храмовников Киркуолла в гущу выходцев из Ферелдена дороги нет.
В страже сейчас почти треть из Ферелдена. Многие — выходцы из поселений беженцев. Рассчёт храмовников на то, что страже проще действовать в трущобах.
— Что вы хотите этим сказать? — спрашивает Мойра. Капитан за её плечом лицом изображает строжайший запрет спорить с представителем ордена.
Авелин его игнорирует.
— Что этого человека не существует.
— Вот как, — говорит Мойра. — А почему тогда из уст в уста повторяется рассказ о целителе в трущобах?
Авелин собирается с мыслями. В конце концов, не для того создатель снабдил её языком, чтобы она ни разу не пустила его в дело.
— Мор опустошил Ферелден, — говорит она. — Тысячи остались без крыши над головой, без средств к существованию, без будущего. Людям в такие моменты нужно во что-то верить. Один мой друг говорит, что хорошая история может за три дня добраться до Орлеи и вернуться обратно. Хорошая история в подходящий момент захватывает души и обретает плоть. Людям нужен был герой, и они придумали его.
— Мы знаем, как он выглядит, — возражает Мойра. — Мы знаем, как его зовут. Во что он одет.
— Мантия с перьями? — скептически говорит Авелин. — Попробуйте так одеться, и посмотрю, сколько шагов вы сможете сделать по городу. Кроме того, в Киркуолле мантии магам шьют из из плотного сукна. В Ферелдене, я видела, носят шерстяные. Где носят перья? В Тевинтере? В Орлее?
Мойра хочет что-то сказать, но Авелин продолжает:
— И при всём при этом "Андерс" — это даже не имя, это ферелденская кличка. И для кого? Для выходцев из Андерфелса, и для мужчин, и для женщин.
— Вы, мне кажется, не представляете, насколько Клоака бедна, — говорит она следом. — Там ты выбрасываешь картофельные очистки, и тут же кто-то их подбирает, а потом ещё кому-то продаёт. И вы предлагаете мне поверить, что где-то посреди этой нищеты есть больница, с медикаментами, с бинтами и одеялами, и люди не только не растащили всё это в первый же день, но и добровольно жертвуют туда вещи? Я знаю, что в бандах есть врачи, но вы утверждаете, что к бандам он никакого отношения не имеет. Тогда кто защищает эту больницу от банд?
— Могущественный маг способен на многое, — говорит Мойра. — Люди говорят об исцелениях. Тяжело больные встают на ноги.
— Вы за это хотите, чтобы я его арестовала? — спрашивает Авелин. Мойра терпеливо смотрит на неё и говорит:
— Больница — идеальное прикрытие для одержимого. Прецеденты были.
У Авелин пересыхает горло.
— Зачем одержимому лечить людей? — говорит она, помолчав. — Откуда у него взяться милосердию?
— Демоны проникают в душу разными путями, — мягко объясняет Мойра. — Они могут играть на самых благородных струнах души. Они могут пообещать такую силу, которая избавит весь мир от страданий. А между тем, в бедном квартале, в самой гуще беженцев, если пропадёт один калека или два, кто их хватится?
Авелин берёт папку с материалами со стола.
Сколько человек пропало без вести в трущобах Киркуолла? Где они все?
Что с ними стало?

***
Андерс с Фенрисом переживают небывалый всплеск старого их спора про магию.
Фенрис говорит в своей обычной манере — медленно, взвешивая слова:
— Нельзя сравнивать свободного с тем, кто родился в рабстве.
— Данариус хорошо с тобой обращался? — перебивает его Андерс. Фенрис каменеет лицом.
— Какое тебе дело до этого?
— Он кормил тебя? Он одевал тебя? Лечил тебя? У тебя была крыша под головой?
— Да, — мрачно говорит Фенрис. — Он и собак своих кормил. Он своим змеям трубы соорудил, чтобы они могли ползать. Он сбрую лошадям покупал. Он же не дурак, своё имущество портить.
— Он наказывал тебя? — заходит с другой стороны Андерс. Фенрис роняет:
— Да, — и на него тут же сыпется:
— Наказывал как? Тебя били? Лишали пищи? Тебя запирали где-то?
Андерс смотрит на него, глаза в глаза, и дышит через нос — видно, что бесится, не понятно, с чего.
— Зачем тебе это? — огрызается Фенрис, чувствуя, что маг его к чему-то своему ведёт этим допросом. — Пока раб годится в дело, его никто не станет в Тевинтере нарочно портить. Это всё равно что резать курицу-несушку.
И всё, Андерса прорывает. Он весь краснеет до корней волос и кричит:
— Да чем это, дубина ты стоеросовая, лицемер ты остроухий, отличается от любого, любого, я тебе говорю, круга магов, эльфийская ты башка! Как так выходит, что если раб у хозяина — что курица в курятнике — это ты стерпеть не можешь, а что маг у себя в круге — как овца в загоне, так это так им и надо!
— Да если б вы были овцами, — в сердцах отвечает упрямцу Фенрис. — Где ты видел овцу, которая может прийти в деревню и сжечь её к такой-то матери!
Андерс взвивается:
— А где ты видел курицу с двуручным мечом?!
Варрик за их спиной говорит Хоуку вполголоса:
— Я иногда думаю: надо их запереть в одной комнате, а потом через два дня посмотреть, что будет.
Хоук отвечает, кося глазом на спорщиков:
— У меня есть два варианта, на которые я готов поставить. Первый: мы найдём два хладных трупа. Второй: мы найдём декларацию прав разумных существ, которую они запишут собственной кровью на стенах.
— Я понять не могу, зачем ты до сих пор берёшь их вместе? Тебе дракона мало?
Хоук смеётся.
— Андерс мне постоянно врёт, — говорит он после этого, склонившись к Варрику поближе. — Из Фенриса я вообще не могу лишнего слова клещами вытянуть. Эти их споры для меня — драгоценные минуты искренности. Я впитываю.
— Красавчик тебе врёт? — не верит Варрик. Затем бросает на Андерса взгляд — у красавчика глубокие тени под глазами; у губ сложились сердитые стрелки.
— Как дышит, — шепчет Хоук.
— Тебя послушать, — кричит тем временем Андерс, — так маги ещё в утробе все такие "Ой, дайте мне могущества, хочу власти над людьми аж не могу"! Спроси любого — любой круг, любой человек! Они всю силу свою готовы обменять на обычную жизнь! Они этого не выбирали!
— Потому что здесь магии указали её место. В Тевинтере маг скорее умрёт, чем откажется от своей силы. Он глотки будет грызть за магию!
Андерс хвататеся за голову:
— Уж ты знаешь, о чём говоришь, господин "я-дрался-за-право-быть-накачанным-лириумом-по-самые-уши"!..

Варрик не успевает спросить Хоука, что скрывает Андерс — эльф с магом кидаются друг на друга, сжимая кулаки. Хоук переглядывается с напарником и бросается их разнимать.
— Я! Тебе! Покажу! Как! Надо! Принимать свою судьбу! Длинноухий болван! — выкрикивает Андерс. В рукопашной он Фенрису однозначно проигрывает, но боевого духа от этого не теряет. Фенрис целью своей имеет заставить мага наконец замолчать, что, судя по всему, задача не из лёгких.

Из-за этой потасовки все их планы срываются. Хоук, которого всё это чертовски рассердило, оставляет помятого Андерса Варрику и подошедшей со смены Авелин, а сам хватает Фенриса и волочет его прочь, на воспитательную беседу. Фенрис несколько смущён происходящим и из-за этого покорен.

Андерс провожает их взглядом, угрюмый, вялый и окровавленный.
— Ты почему срываешься на нём? — укоряет мага Авелин, промывая царапины и ссадины. — Ты же знаешь, что он пережил. Неужели ты не видишь, что он как ребёнок? Куда толкнут, туда и идёт.
Андерс смотрит на неё залихватски сощуренным глазом. Лицо у него красочно распухло от тпобоев.
— Я всё могу понять, — говорит он, и принимается трогать больные места правой рукой, в левой сжимая голубоватую искру. — Но что меня выводит из себя. Что я не могу вытерпеть. Что в нём совершенно нет ненависти к себе.
Авелин не этого ожидала услышать.
— Это, — говорит она осторожно, — как-то нездорово звучит.
Андерс смотрит ей прямо в глаза. И смех, и грех, как он выглядит, мрачный, с наливающимися цветом синяками.
— Он ни в чём себя не обвиняет. Он не мучается — а вдруг это я виноват? У него всегда найдётся виновник. Он всегда найдёт, кому мстить, — он криво улыбается. — Высшая несправедливость.
— Андерс, — спрашивает на всякий случай Авелин. — Я точно сейчас с тобой разговариваю?
Он смотрит на неё с лёгкой неприязнью. Авелин в ответ разводит руками, замечая про себя: когда это он бросил объяснять в ответ на такое, что они с его духом неразделимы?
— Ты знаешь же, я из Андерфелса, — начинает Андерс издалека. — В Андерфелсе люди очень верующие.
— Ну, — говорит Авелин.
— И детям с даром, — Андерс машинально шевелит пальцами, — там очень нелегко.
— Понимаю, — говорит Авелин мягко.
— Мне рассказывал один храмовник, — продолжает Андерс, — если вдруг круг опоздает забрать ребёнка, тот наверняка наложит на себя руки.
Авелин глотает утешительное слово.
— Что? — говорит она. — Почему?
— От стыда, — объясняет ей Андерс. Его магия медленно делает своё дело, ссадины и кровоподтёки бледнеют, — от страха.
— Самоубийство же грех, — говорит Авелин, и ругает себя за это. Андерс, однако, не сердится.
— А смерть за веру? — спрашивает он. — И причём это какие-то головастики, пять лет, восемь лет. Судят сами себя. А Фенрису всё ни по чём. У него Данариус виноват, потом сестра его виновата, потом магистры виноваты, потом весь род человеческий. Представляешь? Как это должно быть сладко: никаких сомнений. Одна лишь целеустремлённая ярость.
Авелин смотрит на него и запрещает себе говорить вслух: "Твой дух должен знать". Вместо этого она пытается представить Андерса ребёнком.
— А ты, — спрашивает она, — ты тоже?..
Андерс в ответ невольно смеётся, кривит разбитые губы.
— Неа, — говорит он, — мне мама сказала, что со мной всё в порядке.

***
Фенрис не видит мага неделю. Хоук говорит:
— Если ты бьёшь человека по лицу, ты имей хотя бы совесть ему после этого в это лицо посмотреть, — намекая, что хорошо было бы сходить извиниться. Фенрис вяло отмахивается, но педагогический посыл Хоука оставляет в его душе чувство некоторой неудовлетворённости. Грубо говоря, будит совесть.
— Встретишь меня в клоаке, — наконец в какой-то момент как бы между прочим говорит Хоук.
Фенрис сдаётся. Он в назначенное время пересекает город и принимается рыскать по трущобам.
Это не особо ущемляет его гордость. Во-первых, мордобой, если подумать, людей действительно сильно сближает. Во-вторых, Андерс стоит на своём, сколько Фенрис его помнит, а это уже лет пять. Такая последовательность сама по себе стоит уважения.
В-третьих, он как следует обдумал момент, на котором они остановились в прошлый раз, и готов продолжить спор.
Клиника находится посреди рыхлых стен, в районе старых складских помещений. Фенрис минует пару пыльных комнат, и оказывается перед входом. Дверь заколочена, но меж досок просачивается свет.
Фенрис прислоняется к стене и заглядывает сквозь щель.
Это задняя комната. Фенрис никогда раньше не видел клинику с этой стороны. Он видит сквозь щель кровать из двух плоских ящиков и стену над ней, к которой приколоты во множестве листы бумаги. Они топорщатся, как слой пергаментных крыльев, каждый лист на своей булавке. Фенрис видит импровизированный стол, на нём — чернильницу, горы бумаги, ступку, бутыли из коричневого стекла. Бумаги занимают всё свободное место. Бумаги лежат на полу. Бумаги в руках у Андерса.
Он прижимает их к груди и слабо улыбается. Он стоит спиной вплотную к стене.
Толстая свеча чадит и светит тускло. Хоук высится напротив Андерса, и видно только его тёмный косматый силуэт. Между ними нет и полшага. Хоук что-то говорит, Андерсу прямо в лицо, слишком тихо, чтоб услышать.
Андерс не понимает на него глаз.
Хоук обводит рукой груды бумаг. Он повышает голос, и Фенрис слышит:
— ...уже слишком!. Это граничит...
Андерс трогает его за руку, и Хоук, осёкшись, продолжает тише. Он хватает Андерса за плечи и слегка его встряхивает. Он протягивает требовательную ладонь.
Андерс улыбается и облизывает губы. Андерс качает головой. Андерс говорит что-то в ответ, но ладонь всё ещё перед ним.
Андерс протягивает стопку бумаг.
Хоук берёт их и медленно, с силой рвёт напополам. Потом ещё раз напополам.
Фенрис отшатывается от щели.

***
Рыцарь-коммандер Мередит начинает закручивать гайки. Хоук жалуется, что жить стало хуже.
Он говорит, рыцарь-коммандер хочет привлечь его к общественно полезным работам. К каким — не говорит, пока вдруг не собирает группу с целью выследить и уничтожить кружок отступников.
— Деньги будут, — говорит он. — Мередит платит.
— Не в деньгах проблема, — отвечают ему.
— Да, — говорит Хоук, — проблема в том, что я ей не могу отказать. Так что давайте закончим с лирической частью и поговорим о делах.
Авелин и Фенрис идут с ним без возражений. Авелин руководствуется чувством долга. Фенрис — безденежьем и бездельем.
Хоук зовёт с собой Андерса.

Они договариваются встретиться в Висельнике. Андерс опаздывает.
— Он не придёт, — говорит Авелин вслух. Фенрис тоже так думает.
— Это потому что он бунтарь. — подаёт голос Хоук. Удостоверившись, что он теперь в центре внимания, он благодушно ухмыляется: — Это такой молчаливый протест. Вы заметили, он никого из нас не слушает? Сто раз уже такое было. "Андерс, почему бы тебе не съехать из Клоаки?", "Андерс, почему бы тебе наконец не побриться?", "Андерс, одевайся что ли как-нибудь не так вызывающе". Да, Хоук, конечно, Хоук. Я ухожу от него довольный своей педагогической этой самой, но проходит неделя, и что я вижу? Андерс, в Клоаке, в перьях, и в его бороде натурально можно прятать трупы!
Все давят смешки. Эта борода месяц терроризировала бедные районы Киркуолла, нанося репутации Андерса непоправимый ущерб, пока Авелин не пригрозила взять её под арест за многократное нарушение общественного спокойствия.
— Например, — продолжает Хоук, — я ставлю ему ультиматум. Там, вы знаете, "как твой близкий друг", "ты ставишь под удар нас всех", "это для твоего же блага"... Не важно, на самом деле, какой. И мой хороший друг Андерс говорит мне тысячу раз да, но я прямо вижу, как в его голове партизаны уходят в леса.
— Это не бунт, — мягко говорит Авелин. — Это слабость характера.
— И нездоровая склонность ко лжи, — говорит Фенрис. Хоук тут же переключается на него.
— Положим, я ставлю ультиматум Фенрису. Вы знаете, мой ежегодный — культура культурой, но на третью зиму в Киркуолле надень уже наконец сапоги. После чего Фенрис, без обид, друг, скандалит со мной полчаса и говорит мне много неприятных вещей, хотя я, кстати, уже не сержусь...
— Хмпф, — говорит Фенрис.
— Но вот наступает день Икс, ударяют заморозки, и вуаля! — кто, как вы думаете, заранее прикупил обувь? Кстати, молодец.
Фенрис отворачивается и скрещивает ноги под стулом.
— Андерс никогда слова против не скажет, но сделает всё равно по-своему. Он бунтарь. Он каждый день на войне, просто тактика у него партизанская. Рабская тактика, — Хоук вздыхает. — Тут имел кто-нибудь сомнительное удовольствие на Андерса орать?
Авелин пожимает плечами:
— А что?
— Я когда заметил, чуть не умер. Мы с ним не раз обсуждали на повышенных тонах вопросы, ну вы понимаете, личной безопасности. Я однажды его костерю на чём свет стоит, и понимаю, что он весь мой монолог мне смотрит куда-то в живот, ручки сложил, как арестант, голову на грудь повесил и улыбается.
— Господи, — говорит Авелин, — а ведь и правда.
— Ну не знаю, — говорит Фенрис, несколько уязвлённый ремаркой про рабскую тактику. — Он запросто на меня кричит в ответ.
Все поворачиваются и пристально на него смотрят.
— А ведь между прочим, — говорит Хоук. Затем поворачивается к Авелин и серьёзно спрашивает: — Как ты думаешь, это можно так рассматривать, что Фенрис на Андерса благотворно и раскрепощающе воздействует?

Они с Авелин ещё немного злословят на тему партизанства и затворничества, но Андерс-таки появляется. Когда он входит, угрюмо кутаясь в мантию, Хоук, вместо того, чтоб задать ему трёпку за опоздание, говорит:
— Ты что, старик? Зима на дворе. Вон, смотри, даже Фенрис в сапогах.
Фенрис с каменным лицом снова прячет ноги под стул.
— Ах, так это зима? — осведомляется Андерс. — То-то я смотрю, дождь пошёл.
Фенрис оглядывается на Хоука — они с Авелин, ферелденцы, оба ухмыляются.
— Тут морской ветер, — всё равно увещевает мага Хоук. — У моря тяжелей переносить холода.
— Влажность высокая, — добавляет Авелин.
— Промозгло, — соглашается Хоук.
Андерс слушает их молча, и только на пороге Висельника говорит, ступая на блестящую от дождя мостовую:
— В Андерфелсе в это время уже давно лежат снега.
— Ты мне это прекрати, — говорит Хоук. — Если с деньгами напряг — я помогу.
Андерс отмалчивается.

База у отступников в одной из брошенных шахт. Штурмовать шахту — дело неблагодарное.
— Предатель! — кричит Андерсу худая женщина, забравшись на леса. Они в метрах четырёх над полом. Позиция для мага отличная, всё как на ладони. Сунешься на лестницу — костей не соберёшь.
Андерс прячется под лесами, прислонившись к стене. Он слушает проклятья, доносящиеся сверху, а затем молча наносит по стене удар посохом. Сначала кажется — удар такой сильный, что высекает из камня искры. Но искры, блеснув, складываются в клин, клин сияющим потоком устремляется наверх. Дерево трещит, и женщина замолкает, покрытая льдом с ног до головы.

Фенрис стоит после драки и смотрит на свои руки, пока магический рисунок постепенно гаснет — так раскалённое докрасна железо тускнеет, остывая. Авелин и Хоук стаскивают тела к выходу.
— И не смей шарить по их карманам, — говорит Авелин.
— Да я да ты что! — горячо отвечает Хоук. — За кого ты меня принимаешь!
Андерс сидит у самой стены, и смотрит на них на всех. Он выглядит так, будто внутри у него большой светящийся шар. Глаза и рот, и каждая складка кожи, всё это пропускает холодный синеватый свет. Он весь покрыт трещинами, как сосуд, разбитый и склеенный.
Фенрис ловит его взгляд и ёжится. Андерс замечает это, и у него в горле раздаётся голос — он рождается глубже, чем когда Андерс говорит сам, и звучит медленно и важно:
— Я люблю на тебя смотреть. Это самая красивая вещь, какую я когда либо видел.

— Я бы на твоём месте был польщён, — дразнит Фенриса Хоук, когда спустя пару дней они пересекают площадь перед церковью. Раньше люди оборачивались им вслед, потому что они были одеты в тряпьё. А теперь — совсем наоборот.
Фенрис машет на него рукой и разворачивается к церкви. На ступенях стоят женщины в форменных робах.
Фенрис спрашивает у самой старшей:
— Какой демон может сказать тебе "ты самое прекрасное, что я видел на свете"?
Монахини переглядываются.
— Демон желания, наверное, — говорит одна. Женщины помладше прячут улыбку.
— А что нужно сделать, чтобы защитить себя от демона желания? — настаивает Фенрис. Тут самая старая жрица багровеет и говорит:
— Смирять желания плоти и не поддаваться искушению.
— Женщина, — отвечает ей на это Фенрис с раздражением, — причём тут плоть?
А затем его осеняет.

Когда он рассказывает об этом Изабелле, её пробирает дикий, неудержимый смех. Ночь в итоге проходит впустую. Фенрис поначалу пытается воззвать к лучшим сторонам пиратской души: он положил к её ногам всё, доверился ей и открылся, расстелил кровать, снял штаны, и вот как она теперь платит ему за его любовь? Но Изабелла в ответ только хохочет, как гиена, и утирает слёзы.

Андерс после этого долго ещё не даёт о себе знать. Фенрис про себя представляет их возможный спор, но это не утоляет его душевного зуда. При встрече он говорит сходу:
— Не станешь же ты отрицать, что они были опасны.
Андерс отвечает так, будто сам тоже прокручивает в голове этот диалог:
— Но почему? Что они сделали? Они сбежали из круга. У них в руках была страшная сила. Они могли сделать так много. Они могли сжечь город. Они могли сколотить банду и собирать богатую добычу. А они вместо этого забились в пещеру посреди пустоши, пока мы не пришли и не выкурили их оттуда. Мы заставили их драться.
— Как будто бы мы не видели магов в бандах, — говорит Фенрис.
— Но это не то! Банда не сильно отличается от круга, раз уж на то пошло. В большинстве случаев никто не спрашивает, хочешь ли ты вступить, и уж тем более никто не позволит тебе самовольно банду покинуть. Я говорю про группы, состоящие только из магов. Почему они никогда не делают ничего? Они только бегут и прячутся.
— Ты делаешь то же самое.
Андерс морщится. Фенрис ждёт, что маг возразит, но он говорит:
— Их было пятеро. Это маленькая армия.
— И чего ты хочешь? Чтобы круг восстал и перерезал весь город?
Андерс резко поворачивает голову и начинает что-то говорить, но сам же останавливает себя на полуслове:
— Постой, — говорит он, — в Ферелдене маги бежали из круга, но не скитались, как звери, и не прятались в норах. В Ферелдене можно было поселиться где-нибудь и потихоньку практиковать. Было братство. Братство предупреждало об опасности. Братство занималось торговлей. Братство следило, чтобы члены не нарушали закон.
— Ты видел их! — говорит Фенрис. — Ты видел, как маги ведут себя в Киркуолле, сбежав из круга.
— Но почему? Что с ними не так? Они бродят, как лунатики. Почему так сложно заставить их думать? — и Андерс отвечает самому себе, не давая Фенрису заговорить: — Круг лишает их способности решать. Раб не может думать за самого себя.
Фенрис сжимает зубы.
— В Тевинтере маги думают за самих себя. А так же за всех тех, кому не посчастливилось родиться с магической силой.
— А, — говорит Андерс, — значит, вот как: чтобы маги не захватили власть, лишим их силы воли. А когда из-за этого они станут беззащитны перед созданиями из тени, истребим их за это!
— Да, — говорит Фенрис. И прежде, чем Андерс ответит, продолжает: — Магия передаётся детям. Значит, не дадим магам заводить детей. Магия может скрываться в поколениях, прежде чем вдруг проявиться в далёком потомке. Значит, законом заставим семьи отдавать их детей, если у них есть магическая сила. Так мы избавимся от них за несколько поколений, не пролив ничьей крови.
Лицо у Андерса застывает. Пару секунд он молчит, и Фенрис чувствует неприятный холодок между лопатками.
Однако после этого разговор их скатывается в обычную перебранку. Фенрис вспоминает, сколько они встречали убийц среди магов, сколько сумасшедших, сколько одержимых. Андерсу нечего возразить на это, но он напоминает в ответ, что по сравнению с организованной преступностью в Киркуолле маги — это мизерный процент, капля в море. Он клонит к тому, что магия не имеет ничего общего с присущими человеческой природе пороками.
— Кроме того, — возражает Фенрис, — что порочный человек, вооружённый магией, может натворить больше зла, чем порочный человек, вооружённый ещё чем-нибудь.

***
У Андерса заводится жутковатая привычка считать шёпотом. Фенрис несколько раз замечает, как маг останавливает взгляд на шпиле церкви и начинает беззвучно шевелить губами.
— Ты молишься? — спрашивает озадаченный Фенрис. Андерс косится на него и ничего не отвечает.
Когда это происходит в следующий раз, Фенрис прислушивается — и маг не произносит ничего, кроме цифр, отнимая, складывая, перемножая. Убаюкивая себя чередой чисел.

***
Фенрис вдруг замечает, что Киркуолл не так уж и велик. То есть, что людей в нём ограниченное количество. Он начинает узнавать в лицо соседей, а они узнают его и здороваются, что изрядно действует ему на нервы. Временами, когда он стоит на верхних ступенях спуска на торговую площадь, раздумывая, как бы половчее вклиниться в толпу, его память вдруг подсказывает — с этим человеком ты знаком, и с этим тоже.
— А что ты удивляешься? — говорит Варрик. — Ты здесь живёшь уже лет шесть. Этаж? Эманации?
— Нет. И нет. Я не думал задерживаться здесь на такой долгий срок. Я думал — найду Данариуса...
Они с Варриком сидят на пристани в Верхнем городе и ждут, пока Хоук разрешит один деликатный вопрос с таможенными службами. Переговоры затянулись настолько, что они успели пару раз перебрать весь алфавит и поименовать практически все объекты, более-менее того заслуживающие.
— Эллипс? — предполагает Варрик. — Вон там на вывеске есть эллипс.
Фенрис загадал слово "инвентарь", однако начинает подозревать, что снова попался на это западло с безударными гласными.
— Угадал, — говорит он. — Твоя очередь.
Варрик окидывает взглядом горизонт.
— Загадал. Просто называется, на "ю" начинается. Найдёшь Данариуса — и что дальше?
Фенрис пожимает плечами. Затем, наклонившись, прослеживает направление взгляда Варрика.
— Юг, — предлагает он.
— Угадал, — говорит Варрик. — Какие у тебя были планы?
На "я" они уже загадывали якорь и яблоко.
— Не знаю, — повторяет Фенрис. А затем признаётся: — Я очень плохо помню, о чём я думал тогда. Я помню, что я делал и почему, но желания? Планы? Не помню. Загадал.
Варрик с вялым интересом присматривается к перебранке грузчиков и предлагает:
— Ярость.
— Угадал. Твоя очередь.
Варрик с огромным удовольствием зевает и потягивается.
— Я гляжу по сторонам, — начинает он нараспев. Интересных вещей на "а" вокруг практически не осталось.- Замечаю ... тут и там...
Затем вдруг хмурится и поднимается на ноги.
— Кое-что, что начинается на "а", — говорит он, — и совершенно страх потеряло.
Фенрис привстаёт, чтобы оказаться с гномом на одном уровне. Толпа вскоре смыкается, скрыв от него нишу между колоннами на дальней стороне пристани, но Фенрис успевает разглядеть две фигуры: мужчину с щедрым морским загаром, и рядом с ним Андерса. Маг в белой рубашке и потрёпанном жилете поверх. Без мантии он как будто меньше сутулится, голову держит прямо. Без тевинтерских мехов и ремней, перетягивающих грудь, выглядит шире в плечах.
Варрик забирается на каменный парапет, опершись всей своей тяжестью (из чего такого сделаны гномы, он неподъёмный) Фенрису о плечо, и приставляет ладонь козырьком ко лбу.
— Он ему что-то даёт, — говорит он. — Он что-то ему даёт. Свёрток. Бумаги. Это письма! Ага! Я знаю его! Это капитан Ласточки. Ласточка идёт в Денерим. Любопытно!
— Что любопытно? — говорит у них за спиной Хоук. Затем встаёт на цыпочки и присматривается поверх голов.
— Он совсем из ума выжил, — говорит он. — Тут до Казематов два шага. Что он, гад, делает?

Хоук пересекает людской поток, он в толпе, как рыба в воде, а перед Фенрисом люди снова смыкаются. Киркуолл — занятой город. Киркуолл не останавливается по пустякам. Киркуолл не остановился из-за беженцев, из-за кунари, из-за бандитов и одержимых.
Какое дело Киркуоллу до драки на обочине?
Когда Фенрис перебирается на ту сторону, капитан Ласточки сидит на земле, зажимая ладонями разбитый нос, а Хоук держит Андерса за ворот и пальцем в грудь вколачивает ему:
— ...тебя чудом ещё не сгноили где-нибудь в подвале у Мередит, и чудо это называется Хоук, и это, если ты не заметил, я.
Андерс высвобождается из хватки Хоука, мягко его огибает и наклоняется, протягивая капитану руку. Тот встаёт и пытается сделать ноги, но Андерс сжимает ладонь и удерживает бедолагу на месте.
— Спасибо, — говорит он Хоуку, — я как-нибудь сам.
Варрик вмешивается, прежде чем Хоук доходит до точки кипения. Он говорит:
— Люди смотрят, — хотя никто из прохожих не оборачивается даже. Они всё равно что в пустыне. Фенрису начинает казаться, что он один смотрит, и он один видит.

Хоук спрашивает риторически вечером, за их обычным столом в Висельнике — что такого в этих письмах, что стоит ради них так подставляться? Подполье, говорит он, не зря назвали подпольем, потому что оно сидит тихо и не высовывается. Он говорит, что всё это больше похоже на затяжное запланированное самоубийство. Он говорит, что Андерс нарывается. Он предполагает, что если Андерс не может пить, то вот он саморазрушается таким образом.
Фенрис слушает Хоука с нарастающим удивлением, а затем спрашивает:
— Ты же читал его манифест?
Андерс считает, что круги должны обмениваться информацией. Он считает изоляцию пагубной. Фенрис считает, что изоляция — необходимая мера; как минимум потому, что если один круг оказывается во власти одержимых, его можно уничтожить, не волнуясь, что зараза успела распространиться и в других кругах.
Выясняется, что за все эти годы манифест Андерса руки не дошли прочитать ни у кого.
— ...Я же должен был знать, как он обосновывает всё то, во что он верит, — объясняется Фенрис. — Прежде чем спорить с ним.
Хоук смеётся в ответ.

***
Ему не до смеха, когда через полгода в Киркуолле начинается гражданская война.
Он сросся с городом, и содрогается, глядя на развалины церкви, будто это его ударили в самое сердце. Он сам — руина.

***
Бетани Хоук возвращается в Киркуолл, как напоминание о старых днях, когда всё ещё казалось, что всё можно исправить, что любую рану можно залечить, и любую потерю восполнить. Бетани возвращается, чтобы остановить их маленький тесный круг прежде, чем их втянет в дьявольскую свистопляску разгоревшаяся в Киркуолле битва.

Они все смотрят, онемевшие, как Хоук, оглушённый горем, сам судит Андерса, и сам готовится его казнить; и только Бетани говорит:
— Я тебя знаю. Ты обманщик, и ты негодяй, ты вор и убийца. Но при всём при этом ты не палач.
Хоук вздрагивает и кривит рот.
— Я доверял ему, — отвечает он.
— Орден ищет его, — Бетани кладёт брату руку на плечо. — Его судят по закону, я не знаю, ордена ли, или Ферелдена. Ты думаешь, Киркуолл восстанет из руин, если ты отомстишь? Ты думаешь, в нём в одном причина? Ты думаешь, ты видишь корень зла?
Хоук со страшной бранью сбрасывает её ладонь с плеча и отворачивается. Затем говорит Андерсу:
— Ты слышал её? Ты слышал, что она говорит? Есть закон, и по закону ты будешь наказан. Ты слышал? Ты никто. Ты просто винтик. Шестерёнка с зубцами в неправильных местах. Ты думал, ты сможешь заставить весь механизм двигаться в обратном направлении?
Бетани смотрит на брата с жалостью.
— Нет! — кричит Хоук. — Ты только и смог, что его сломать.


***
Вскоре становится понятно, что несмотря на все их старания, город пал. Сожрал сам себя. Они все снова становятся бродягами, как десять лет назад. Исчезает магнетическая сила, державшая их вместе.

Изабелла зовёт Фенриса в море. Она говорит — я покажу тебе весь мир, поплывём на юга, побываем в Орлее.
Фенрис говорит ей, что хочет закончить одно дело в Ферелдене. Он говорит ей, как будто в шутку:
— Встретимся в Денериме, — но больше всего боится, что она развернётся и уйдёт, как она уходила много раз до этого.
Изабелла отвечает, после невыносимо долгой секунды раздумий:
— По рукам.

***
Бетани исполняет своё обещание. Она покидает Киркуолл, чтобы вернуться к Серым стражам, и уводит с собой Андерса.
Фенрис следует за ней.

Всё это обставлено с мрачной торжественностью. Серые стражи знают в этом толк, говорит во время сборов Бетани, то ли с иронией, то ли с горечью.

Фенрис сам смыкает оковы у мага на запястьях. Андерс сидит, прикрыв глаза, равнодушный и спокойный, как кукла.
— Прощай, Андерс, — говорит вполголоса Фенрис. — Привет, Месть.
Тут Андерс вдруг открывает глаза и отвечает спокойным ясным голосом:
— Привет.
Фенрис леденеет.

***

Они останавливаются в очередном маленьком постоялом дворе. Наученные опытом, путешественники разделяются: Бетани и Страуд идут говорить с хозяином, а Фенрис, Андерс и остальные стоят на улице. Они чуток переплачивают за постой, но всё равно, увидев у Андерса кандалы, хозяин разводит страшную суету. Он старый суеверный человек, и очень боится ночевать с магом-отступником под одной крышей.
Наконец они договариваются, что Андерсу постелят в кладовой, которая запирается на ключ.
— Да я чего, — говорит тот, — я не против.
За ужином Бетани сердится.
— Чушь, — говорит она, тыкая вилкой в тарелку. — Ужасное невежество. Пока вас не было, он мне успел нарассказать столько чуши.
Андерс улыбается вяло и рассеяно.
— Жалкий человек, — говорит Фенрис неохотно.
— Это глубинка, — возражает Страуд. — Люди тут живут поколениями, и ничего не видят, кроме своей деревни. Тут во всякое верят. Знаете, например, почему в бане всегда надо аккуратно складывать штаны?
— Если это про что-то гадкое, не рассказывай, — просит Бетани.
— Это ужасно смешно, — отмахивается Страуд. — Это чтобы всегда отличать штаны от шлитов. Серьёзно. Шлиты прикидываются брошенными штанами и нападают в бане со спины. Позорная и нелепая смерть. Каково, а?
Бетани не выдерживает и смеётся.
Фенрис отворачивается. Страх злосчастного старика вдруг представляется ему как карикатура на его собственный страх.
— Бетани, — внезапно говорит Андерс. Смех обрывается. Все слушают молча, но маг говорит только: — Я сегодня хочу лечь пораньше.
— А, — говорит Бетани, — хорошо. Я тебя провожу.
И достаёт из кармана ключ от кладовой.

Фенрис смотрит, как они уходят.
Затем встаёт и идёт следом.

Бетани выводит Андерса во двор и смотрит, как он умывается. Она смотрит, как он моет руки и ноги, как он распускает и расчёсывает волосы.
— Давай сегодня снимем наручники, — предлагает она с деланным безразличием. — Сменишь наконец рубашку.
Андерс отказывается.
— Всё должно быть по закону, — объясняет он. — Мне так спокойней.
Потом, немного подумав, он добавляет:
— Когда я начну вонять совершенно невыносимо, скинете меня в ближайшую реку. Или делайте вид, что вы не со мной. "Мы не знаем, что это за парень в кандалах, увязался за нами с самого Киркуолла..."
Бетани улыбается.
— Но серьёзно, — говорит Андерс, — для меня очень важно, чтобы мы следовали закону, — и, посмотрев на Бетани, объясняет со вздохом: — Для нас.
Улыбка Бетани блекнет.
— Я хотела предложить тебе помочь раздеться, — говорит она.
— Во всей этой истории с судом есть положительная сторона: мне не пришлось объяснять Хоуку, почему это мои серые стражи научили его младшую сестру плохому!
— Мистер, если вы продолжите в том же духе, то утром останетесь без завтрака.
— О, как годы в ордене ожесточили её сердце!
— Ну всё, — Бетани хлопает ладонями по бёдрам. — Марш в свою кладовую, и чтобы я не слышала ни звука до подъёма!
Андерс поднимает руки, показывая, что сдаётся, и с благодушной покорностью идёт обратно в дом. Бетани, неохотный конвоир, следует за ним.

Когда Бетани идёт к себе в комнату, она сталкивается с Фенрисом. Тот просит ключ:
— Я должен поговорить с ним. Я не хотел при всех.
"Все" — это она, Страуд и прочие, понимает Бетани; но ключ отдаёт без укола ревности, потому что с момента, как они покинули Киркуолл, Фенрис и Андерс перекинулись от силы десятком слов. Это молчание должно было в какой-то момент прорвать.
— Я занесу потом, — говорит Фенрис вместо "спасибо", и уходит.

Андерс чувствует себя уютно и спокойно в абсолютной темноте кладовой. Он лениво разувается, расстёгивает ремешки мантии и кидает её на пол. Расправляет нижнюю рубаху.
Ложится на спину и с удовольствием вытягивает ноги.
Воздух здесь другой. Чем дальше от Киркуолла, тем легче дышать.
Андерс складывает руки на груди. Цепь слишком короткая, чтобы сильно их скрещивать, поэтому он лежит, как покойник, и долго смотрит в темноту, пока глаза у него не слипаются, и он не проваливается в сон.
Через минуту или две в замке поворачивается ключ.

Кладовую устроили недавно, отделив от коридора узкий отрезок чуть больше двух метров длиной. В ней хранят всякую снедь, которая должна быть всегда под рукой; два человека могут уместиться там безо всякого труда.
— У тебя справа дощечка для свечи, — подсказывает Андерс.
Фенрис поворачивается, наклоняет свечку, чтобы накапать воска, и крепит её на полочке.
— Ты меня напугал, — говорит Андерс, щурясь на свет. Фенрис молча запирает дверь и кладёт ключ рядом со свечой.
— Вот чёрт, — произносит Андерс, чувствуя, как у него в животе закручивается холодный беспокойный узел, и всё смирение, всё спокойствие исчезают к такой-то матери.
— Вот чёрт, — говорит он, приподнимаясь на локте. Больше он ничего не говорит, потому что Фенрис сначала бьёт его ногой в живот, а потом, опустившись на корточки, бьёт по лицу.
Кладовка тесная. Андерс лежит, упираясь затылком в заднюю стену, втянув голову в плечи. Лицо у него в крови, кулак у Фенриса в крови. Пламя свечи дрожит, бросая неверные тени.
Фенрис смотрит, как маг, закрыв ладонями разбитый нос, дышит ртом, и чувствует, как сильно кружится голова. В кладовой душно, пахнет горячим воском, пылью и крупами.
Фенрис втягивает носом воздух, пытаясь выровнять дыхание.
Пахнет воском, пылью и кровью. Пахнет ношеной одеждой и потом.
Андерс опускает глаза и видит свои окровавленные ладони.
— Ох, — говорит он гнусаво.
Фенрис обрывает его злым шёпотом:
— Я давно должен был это сделать, — он опускается на колени, хватает Андерса за ворот и сажает его повыше, чтобы глаза у них были на одном уровне. Через запястье Фенриса змеится короткая цепь: Андерс не пытается освободиться, он только слабо сжимает ладонями руку эльфа и капает кровью себе на подбородок и на грудь.
— Я же давно заметил, — говорит ему Фенрис, — я всё видел, и ничего не сделал, чтобы всего этого избежать.
Андерс извивается в попытках освободиться. Фенрис сажает его обратно и бьёт затылком о стену.
— Ты слабак, — говорит он, — кукла. Твой демон надел тебя, как перчатку.
— Что?! — в ответ шепчет Андерс; после чего вдруг начинает вырываться. Завязывается короткая потасовка. По молчаливому соглашению они дерутся без единого звука. Силы решительным образом неравны.
Кроме того, Фенрис в доспехе, а Андерс в кандалах. Не проходит и минуты, как он снова оказывается на полу и закрывает голову руками. Фенрис перешагивает через него и, скрутив короткую цепь петлёй вокруг кулака, силой заставляет Андерса убрать ладони от лица.
— Хватит, — говорит в голос Андерс, хватая воздух ртом. — Хватит!
Фенрис вздрагивает и, навалившись сверху всем весом, сжимает пальцы на шее мага.
— Заткнись, — бормочет он. Андерс дёргается под ним, открывает и закрывает рот, гремит цепью. В оранжевом свете свечи видно, как у него постепенно темнеет лицо.
— Когда ты сдался? — Фенрис сжимает пальцы сильнее. Андерс слабо упирается руками ему в грудь. — Год назад? Три года назад? Жалкий... — Андерс роняет руки и только шевелит головой, пытаясь выгадать вдох или полвдоха, — глупый...
Тут в дверь стучат.
Андерс и Фенрис каменеют.
— Андерс? — голос Бетани, приглушённый, озабоченный, доносится как из другого мира. — Андерс, ты не спишь?
Фенрис внезапно ощущает, как капля пота течёт у него по лицу. Он скашивает глаза на дверь. Затем встречается взглядом с Андерсом. И медленно, очень медленно отнимает руки от его шеи.
Пока Андерс дышит, кашляет и трёт горло, Фенрис выпрямляется и отирает лоб ладонью.
— Андерс! Всё в порядке?
Маг облизывает пересохшие губы.
— Да, — говорит он хрипло. Потом прочищает горло и повторяет: — Да!
— Я тебя разбудила? — Бетани дёргает дверь. Дверь заперта. Ключ лежит рядом со свечой.
— Да, — говорит Андерс. Он лежит на спине, избитый и исцарапанный. Разбитые губы уже начали распухать и не слушаются.
— Фенрис был у тебя? Он хотел к тебе зайти и обещал потом отдать ключ.
Фенрис сидит, прижимая Андерса к полу, перемазанный чужой кровью. Красные следы его пальцев у Андерса на шее.
— Он ушёл.
— Его нет в комнате. Он не принёс мне ключ. — Бетани ещё раз дёргает ручку двери и спрашивает: — У тебя всё в порядке?
— Да, — повторяет Андерс. Его трясёт. — Мы немного повздорили. Он наверняка отдаст ключ утром.
Фенрис, откинувшись назад, разворачивается к двери, упирается правой ладонью в пол и прислушивается. Бетани стоит в коридоре и обеспокоенно молчит.
— Всё в порядке, — говорит Андерс, с усилием артикулируя слова. Фенрис случайно касается запястьем его колена. Плотная ткань чулка раздражает ему кожу, он убирает руку, трёт её, стирая зуд, и снова откидывается назад, ловит каждый звук из-за двери.
— Спокойной ночи, — говорит Бетани.
— Спокойной ночи, — говорит Андерс и молчит, пока Бетани не уходит прочь. Когда её шагов уже не слышно, он невнятно шепчет:
— Что ты творишь?
Фенрис держит ладонь на полоске голой горячей кожи. Затем проводит рукой от бедра до колена — влажная ткань отлипает от тела и собирается в складки.
Андерса передёргивает.
— Андрасте, — говорит он с усилием. — Чего ты хочешь?
— Я хочу, — отвечает Фенрис, — чтобы ты сожалел.
В кладовой очень душно. Фитиль свечи утонул в воске и горит едва-едва. Андерс на полу замер в напряжённой, неудобной позе и вглядывается в полумрак. Это наверняка Андерс, думает Фенрис. Это точно Андерс. Этот человек, напуганный, жалкий — это точно он.
Дух внутри него бьёт. Сам Андерс — бежит.
Свеча гаснет.
В наступившей темноте Фенрис наклоняется и шепчет в искаженное гримасой страха лицо:
— Я хочу, чтоб ты понял, что потерял.
Запах крови щекочет ему ноздри.

Бетани на всякий случай стучится в комнату Фенриса.
Ей никто не отвечает.

Андерс сглатывает, и Фенрис чувствует, как вздрагивает у мага грудь. Как будто что-то сдавливает его лёгкие, какой-нибудь обруч кругом его тела. Фенрис щупает влажную ткань рубашки и чувствует холодные линии, дуги и треугольники, у мага на коже. Не глядя, он запускает руки под подол, задирает его выше — и правда; в темноте едва-едва светит голубым руна.
— Уф, — говорит Андерс, когда Фенрис давит пальцами на волшебные линии. Нейтрализующий глиф. Сильная магия.
— То-то же, — проговаривает Фенрис. — Каково это? — шепчет он, не скрывая злорадства.
Андерс ворочает в темноте головой и шумно дышит — ух, ох. Затем шепчет, причём так близко, что Фенрис чуствует его дыхание:
— Хватит.
— Кто ты без магии? — шепчет ему Фенрис. Он опирается на ладонь и несколько раз с нажимом проводит большим пальцем по холодным линиям. Воздух в кладовке густой от влаги и страха, запахов, от которых у него горит лицо; лириум в его теле тоже жжётся, тупым, горячечным жаром. Почему тогда метку на груди у мага не согревает тепло его тела?
— Мне больно, — говорит Андерс в нос.
— Только сейчас?
— Пожалуйста, — говорит Андерс.
Слово гудит у Фенриса в голове. Так сталь стонет от удара.
Он наощупь берёт в горсть волосы мага, поворачивает ему голову, как тряпичной кукле, и шепчет на ухо:
— Ты всё поставил на это безумное восстание, и всё проиграл. И ты умрёшь, — он свободной рукой повторяет узор руны, и получает в ответ: "ух", и слабый звук металла о металл — Андерс накрывает его ладонь своими. — Из нас из всех, — когда Фенрис думает об этом, то раскалённые чёрные пятна появляются и исчезают у него перед глазами, чернее, чем влажная темнота кладовой, — из нас из всех ты один умрёшь. Твой демон будет свободен, а ты будешь мёртв.
Андерс молчит. Фенрис тяжело и часто дышит над ним. Он сказал это вслух, и чувствует теперь, что, если бы не липкое живое тепло, он мог бы представить, что подмял под себя мёртвеца.
А затем снова звенит цепь, и Андерс обвивает руками шею Фенриса, поднимается и прижимает губы к его виску. Фенрис дышит всё чаще и чаще, он чувствует кровь на своём лице, холодный росчерк напротив своего сердца, и слышит:
— Мне жаль, — Андерс обнимает его, гладит его, как ребёнка, по голове и целует в лоб, — конечно, мне жаль...
В наступившей тишине Фенрис слышит наконец своё дыхание и чувствует, как пульсирует кровь в жилке у него на висках и в узле у него в животе. Он чувствует укол страха.
— Зачем, ты думаешь, я сюда пришёл? — в голос говорит он, и в темноте понимает, что Андерс замер на волос от него, разбитые губы напротив его губ, непослушные пальцы мягко касаются его лица.
— Ох, — говорит маг.
Затем запах крови и человеческого тела отдаляется. Андерс ложится на спину, заводит руки за голову и, с трудом выговаривая слова, произносит:
— Тогда делай то, что хотел сделать.
Фенрис рад, что погасла свеча, но всё равно он представляет себе, как Андерс смотрит на него снизу вверх осоловевшими от духоты и боли глазами. Всемилостивый создатель и пророк его Андрасте, думает он, в самом деле, зачем я сюда пришёл.
Фенрис медленно поднимается и отнимает обе руки от распростёртого тела, с такой осторожностью, будто боится разбудить спящее чудовище.
Андерс облизывает губы и сглатывает — влажный, едва различимый звук.
Фенрис сжимает кулак.

***
— Пошёл вон! — кричит Бетани.
Фенрис невольно пятится.
— Ты за этим с нами пошёл? — кричит она. — За этим?!
Постояльцы, один за другим, выскальзывают из столовой комнаты. Бледный хозяин выглядывает из кухни.
Андерс сидит, осев, как груда тряпья. Страуд пытается заставить его сесть прямо, пытается вытереть ему кровь с лица.
Фенрис говорит:
— Надо было тебе дать Хоуку его прикончить, — но Бетани перебивает его:
— Пошёл, — говорит она, — вон.
Фенрис смотрит на Андерса, и от мысли, что он мог этой ночью — собирался! — оставить на полу кладовой бездыханное тело, у него ворочается в груди тяжёлое чувство.
Он мог бы сделать своё слово в споре последним, раз и навсегда.
— Вы все сошли с ума в этом Киркуолле, — говорит Бетани. — Последний раз говорю тебе: уходи и не возвращайся!
Андерс у неё за спиной неожиданно стонет и сплёвывает; а затем, подняв голову, слабо салютует Фенрису окровавленной ладонью.
— Мне ещё есть, что тебе сказать, — говорит Фенрис, отступая к двери.
— Не думаю, — говорит Бетани.

Андерс за её спиной кивает ему в ответ.