Сегодня Праздник

[BioWare-Fanfic-Club]

Название: Сегодня Праздник
Автор:  Трей такой Трей
Бета: Dark_Flame
Категория: Dragon Age 2
Рейтинг: PG-13
Персонажи и пейринги: Изабелла/жХоук
Жанр: Романтика
Размер: Мини
Аннотация: "Сегодня праздник, и кажется, стены «Висельника» вот-вот рухнут, а доски пола треснут и провалятся от такого количества людей..."
Предупреждения: фемслэш
От автора: Написано для очень близкой подруги. На поприще фемслэша я впервые и, думаю, на вряд ли повторю такой подвиг)
Статус: Закончен


Сегодня праздник, и, кажется, стены «Висельника» вот-вот рухнут, а доски пола треснут и провалятся от такого количества людей. Сегодня праздник, и народу много как никогда; вокруг пахнет элем, жареными яствами, дешевым горьким парфюмом, солью моря и потом. Сегодня праздник, и меньше всего сейчас народ вокруг волнуют правила приличия: люди пьяны ни столько от алкоголя в их кружках, сколько от собственной радости - безудержной, кипящей, пьянящей ничуть не хуже самого доброго пиратского рома. Головы горожан в этот день могут быть свободны от повседневных забот, трудностей и печалей, которыми день за днем все больше и больше обременяет их жизнь, все глубже оставляя на грязных изможденных лицах отпечаток усталости и безразличия ко всему, что не касается их самих. Их морщины разглаживаются, лица светлеют, губы сами собой растягиваются в приветливых, слегка пьяных улыбках. Изабелле кажется, что если бы люди прекратили придумывать для себя проблемы и просто, без повода, вот так же искренне улыбались, этот мир был бы лучше.

Изабелла веселится, Изабелла рассказывает истории из собственного пиратского прошлого, громко хохочет над похабными шутками собеседников, ест в свое удовольствие, и те, кто пытались сосчитать, сколько кружек с элем она выпила за вечер, давно бросили это неблагодарное занятие. Это то, что она может назвать для себя родным и уютным: когда вокруг, шум, суета, когда алкоголь течет рекой, мужики басом горланят песни о дальних странах, божественных нектарах, заморской еде, пахучих пряностях и прекрасных блудницах, сладких и желанных, как сочащиеся соком персики на деревьях с тех самых дальних берегов. Но это, конечно, не сравнится с тем, что она всегда считала по настоящему своим домом: дивный запах смолы, пороха, соли, ощущение холодных морских брызг на разгоряченной от солнца и адреналина коже, скрип снастей, ругань матросов и глухие стоны ветра в парусах - гораздо более томные и желанные, чем стоны самой сладострастной портовой шлюхи.

Хоук же не выпила и половины кружки. Она чувствует себя совершенно неуютно и потерянно здесь, в атмосфере общего веселья и праздности. Сердцу гораздо милее вечера, проведенные дома, в компании потрескивающего камина и мягких теней на стенах, легонько подрагивающих в такт движений языков пламени. Есть диван, теплая шероховатость страниц под подушечками пальцев, и мама, сидящая в своем любимом кресле напротив, вышивает или вяжет что-то замысловатое. Обычно для Беттани это были красивые платки на шею, всех цветов радуги, для Карвера – длинные шарфы сложной вязки, с резкими угловатыми узорами, под стать характеру владельца. И салфетки: тонкие, белые, просто невероятной красоты, с кружевами по краям – для старшей дочери. И, хотя Сара никогда никому не признается, но самую любимую, с вышитым узором из красных и белых переплетенных роз, Хоук носит за широким кожаным ремнем, опоясывающим рубашку под робой. И иногда, в особо дальних походах, тяжелых заданиях, опасных засадах, или просто когда становится совсем холодно и одиноко, большим пальцем Сара проводит по внутренней стороне ремня, ощупывая, слегка поглаживая тонкое плетение кружева на салфетке, потертого временем и беспокойной жизнью хозяйки, не такого белого, как раньше, и в некоторых местах прорванного. И действия эти уже механические, спонтанные, на уровне рефлексов, даже не столько для того, чтобы проверить, на месте ли, сколько для того, чтобы помнить - она там.

Но сейчас заветной вещицы нет на месте, как и пояса, к которому она заботливо привязана. На месте привычного боевого одеяния – красное шелковое платье. С широкими рукавами в три четверти, которыми девушка, кажется, уже успела залезть во все блюда на столе; с непозволительно короткой, по мнению самой Хоук, юбкой, под которой кроется несколько слоёв подола - и из-за них не только придаётся нужная пышность, но и ужасно чешется; а еще есть куча оборочек, сборок, рюшек и затянутый до хруста ребер корсет поверх всего, и чувствует она себя в этом платье как в ночной рубашке – практически полностью обнаженной. Изабелла и Мерриль буквально силой упаковали её в персональное орудие пыток, аргументируя это тем, что они хотят, чтобы Хоук хотя бы на празднике была не в боевом залатанном одеянии мага, а «как истинная красавица знатного происхождения, и пусть все удавятся от зависти». Ни «истинной красавицей», ни «дамой знатного происхождения» Сара Хоук себя не ощущала. И давиться от зависти, похоже, тоже никто не собирался.

Она думала только о том, что на фоне её худых плеч, выпирающих лопаткок и выглядывающих из-под яркой ткани бледных коленок красивое платье смотрится несуразно. Яркость и изысканность дорогой ткани резко контрастирует с бледной кожей землистого оттенка, с короткими светлыми волосами, выжженными долгими пребываниями и скитанием под палящим солнцем Киркволла. Как будто запачканная сажей грубая служанка решила тайком примерить шикарный наряд хозяйки, пока та не видит.

Саре кажется, что в этом платье она выглядит ужасно.

Изабелле кажется, что Хоук в платье – это самое очаровательное создание на свете.

И Хоук не имеет право на такую роскошь, как быть несчастной в день, когда вокруг плетьми бьет радость; когда в стенах таверны барабанщик играет на своем инструменте со всей отдачей, на которую только способен влюбленный в собственную музыку человек; когда флейта заходится высокими трелями, раздающимися сквозь затуманенный эйфорией разум, и струны лютни лопаются от того, с какой силой и страстью терзают их грубые мозолистые пальцы музыканта. Изабелла тянется через весь стол, попутно опрокинув несколько стаканов, хватает Хоук за руки и одним рывком вытаскивает её из-за стола, пока та еще даже не понимает, что происходит. Хоук пытается как-то сопротивляться и вырвать руки из цепких пальцев Рейвенки, но настолько вяло и невразумительно, что Изабелла очень умело это игнорирует. Зато вот легкую улыбку на губах Сары она проигнорировать ну просто никак не может.

И теперь, когда толпа поглотила их, нельзя останавливаться. Нужно плыть в такт, по течению, или, кажется, бушующий пестрый ураган вокруг разорвет тебя. И они растворяются, подчиняются, отдаются воле толпы. И в голове все меньше остается мыслей, все больше и больше занимают место ощущения, разлетаясь снопами золотых, красных и оранжевых искр в тон огней вокруг. В сознании вереницей пробегают странные чувства, и вот тело уже живет своей собственной жизнью: как крысы из сказки против своей воли шли под звуки волшебной свирели, так и ноги пляшут в общем ритме толпы. И сердце колотится так быстро, как не колотится в пылу самых ярких, безумных и серьезных сражений, потому что во время них есть только оскал противника; есть руки, с которых ручьями стекает кровь – своя или чужая; есть безумное сочетания злости, азарта и адреналина, бегущего по венам; есть новые мозоли от рукоятки кинжала и старые открывшиеся шрамы, а по лицу градом стекает пот. Сейчас для Изабеллы в бушующем урагане разноцветных пятен существуют только большие бледно-серые глаза, напоминающие, как бы странно это не прозвучало из уст не склонной к сантиментам пиратки, небо после шторма - когда огромные кучерявые тучи превращаются в тонкую серую пленку, затягивающую небо, сквозь которую вот-вот должны пробиться лучи спрятавшегося солнца. У Хоук тонкие белые запястья, мозолистые грубые ладони и бледная шея.

Они, кружась в танце и окончательно поддавшись эйфории всеобщего веселья, залезают сначала на скамейку, потом на стол. Люди хохочут, тычут в них пальцами и аплодируют. Музыканты играют все громче и громче, быстрее и быстрее, девушки уже почти не успевают за нарастающим ритмом музыки. Платье у Хоук взлетает, неприлично задирается, под ногами разлетаются кружки, разбрызгивая алкоголь на всех находящихся рядом. Изабелла высоко вскидывает ноги, со всей силы стучит сапогами по столешнице, разбрасывая и разбивая стоящую там посуду. Она берет Хоук под локоть и кружится, кружится, пока от окружающего мира не остается только один расплывчатый цветной поток, пока пот не начинает стекать струйками по загорелой коже девушки, пока их сердца не начинают выстукивать ритм быстрее, чем играющая сейчас мелодия, а кровь в голове - заглушать все шумы вокруг.

Тогда Хоук уже не понимает, как из душного водоворота ощущений резко окунается в ночную прохладу улицы, на заднем дворе, среди деревянных ящиков, в одном из которых мелькает зеленый огонек кошачьих глаз, среди куч мусора, запаха гнилых яблок и рыбы, прижатая спиной к каменной кладке стены. Сара шумно и часто дышит: лицо красное и вспотевшее, она продолжает смеяться и видит, как огни улицы из-за угла и полная луна на небе освещают широкую, белозубую улыбку её возлюбленной, стоящей напротив, и золотые глаза, из которых по щекам скатываются, смешиваясь с потом, слезы. Сара улыбается и осторожно обнимает девушку за плечи.

- Эй, ты чего? – Изабелла не отвечает. Она просто неотрывно продолжает смотреть ей в глаза, а потом притягивает к себе и целует, сминая губы почти до боли, вкладывая в этот поцелуй всю страсть, на которую способна.

«Чего?» Нет, ничего особенного. Просто сейчас ночь, праздник и луна, которая отражается в глазах самого потрясающего человека в этой вселенной. Изабелла смотрит на нее, и не может прекратить ни плакать, ни смеяться. У самого потрясающего человека в этой вселенной жилистые руки, сжимающие её, Изабеллы, плечи; и запястья тонкие; и скрывающиеся под коркой и мозолями маленькие ладошки; и белая кожа; и глаза какого-то оттенка неба; и худые накачанные ноги, самые красивые на свете; и волосы светлые, почти белые, тонкие и мягкие, тоже – самые красивые: все у нее самое-самое, это ведь она, Сара! Её Сара!
Изабелла пьяна, счастлива и, впервые в жизни, безумно влюблена. Она плачет потому, что впервые понимает поэтов с их странными оборотами речи, вроде «фарфоровой кожи цвета бежевого мрамора» или как-то там еще. Потому что сама она сейчас очень хочет придумать много разной романтичной чепухи, метафор, сравнений, и ей как никогда хочется говорить подобные глупости кому-то вслух. И чтобы только она это слышала, только для нее делать все на свете. Пиратка знает, что на самом деле ей очень нравятся цветы, и Изабелле хочется охапками срывать их и приносить ей - самые красивые, и чтобы только самые лучшие. И после дальних плаваний привозить ей самые красивые украшения, чтобы все из золота и драгоценных камней, чтобы только самые дорогие и шикарные наряды, а в их общем доме все стены, от потолка до пола, будут увешаны зеркалами, чтобы Хоук всегда могла видеть, как она на самом деле прекрасна. И читать, чувствовать голову девушки на собственных коленях, пока они сидят перед камином, в тиши и спокойствии. И без собаки её, конечно, не обойдется, хоть Изабелла втайне всегда мечтала о кошке. Но будет только так, как захочет Хоук. Черт возьми, она даже готова научится вязать эти белые кружевные салфеточки, если это сделает Сару хоть немного счастливее!

- Да вот, думаю о том, за какие такие грехи Создатель послал тебя мне.

- Знаешь, иногда я думаю о том же самом.

Изабелла хихикает и со всей силы сжимает Хоук в ответных объятиях, раскачивается из стороны в сторону, не переставая смеяться.

Изабелла пьяна, счастлива и безумно влюблена - впервые в жизни.

Рейвенка смотрит в бесконечную синеву безоблачного ночного неба, на звезды, которых из-за ярких огней города сейчас практически не видно, на полную луну. И, на всякий случай, тихонько шепчет «спасибо».