[BioWare-Fanfic-Club]

Название: Жизнь неумолимо налаживается.
Автор:  Белая Ворона
Категория: Mass Effect.
Рейтинг: PG.
Персонажи и пейринги: Кольят. Тейн/фем!Шепард.
Жанр: Gen, Het.
Размер: 2 336.
Аннотация: Собственно, всё описывается графой "персонажи".
От автора: Название цитирует "Ойкумену" Олди.
Статус: завершен.


Кольят думает - он не достоин слез.
Разом осиротевший, лишившийся и матери и отца, он думает - предатель. Приехал только на её похороны, погостил неделю в собственном доме, договорился с тетушкой - и ушел рано утром, не попрощавшись, как и в прошлый раз, и в позапрошлый. Долгие годы Кольят помнит это - отец ненавидит прощания - но старается забыть, как и всё с ним связанное. Ясно же - он не вернется, ему никто не нужен и не был нужен - и плакать стоит только о матери. А лучше - молится - пусть он и не религиозен. Слишком много пережито, верить в доброту Вдохновителей или милость Калахиры не получается... Но она верила. Он рано учиться делать что-то ради других и их веры.
Кольят играет со другими мальчишками, радуется редким дням без дождя, учится, помогает тетушке. Растет, подобно сорной траве. Только иногда болью прорывается память - как-то они с отцом ходили смотреть на восход солнца в начале лета, как-то ловили юрких рыбок на мелководье - причем отец без труда перехватывал серебристо блестящую рыбку голой рукой, а он и сачком не поймал не одной... Порой, когда Кольят вместе с тетушкой готовит обед, вспоминается, как отец управлялся с ножом - за считанные секунды потрошил рыбок, шинковал овощи, иногда, чтобы повеселить мать, распарывал круглые водоросли боро на пять частей прямо в воздухе. Всегда успевал перехватить падающую вещь, без страха подбрасывал сына к самому потолку - сколько ему тогда было? Год? Два? - и часто пропадал на несколько месяцев... Кольят никогда не спрашивает, кем был его отец и где он сейчас. Только упорно учит общий язык, да тренируется в стрельбе.
Письмо настигает его, когда ему девятнадцать.

Кольят перечитывает его несколько раз, не веря глазам, нервно вскакивает и меряет комнату шагами, хватается за рукоять пистолета - привычное, отработанное движение, хотя он никогда ещё не проливал крови - отдергивает пальцы, словно обжегшись. Строчки плавают перед глазами - ровные, чеканные строчки, их явно сочиняли долго, мучаясь, вымарывая лишнее, вписывая недостающие слова - и Кольят в очередной раз за эти годы думает - он не достоин слез. Убийца, он всегда был так религиозен, часто молился, глядя на океан. Чем это было? Бездеятельным раскаянием? Лицемерием? Надеждой на прощение не смотря ни на что? Чем он вообще был, любящий отец, муж и лучший киллер в галактике? Куда делся и как умер?
Ответов нет, отец всегда любил высперенный слог, за которым не рассмотришь правды, и Кольят слетает по лестнице, спугнув тетушкиного любимого прыгуна, несется к океану. Кахье - океан и дождь, вода, оборачивающаяся для дреллов смертью, и в какую сторону не иди - найдешь только безбрежное море, за которым толком нет ничего... Он влетает в воду прыжком, от берега сразу начинается глубина, и все здешние умеют плавать - на Кахье невозможно не научиться. Соль и йод, вечный шум прибоя, Кольят уходит глубоко, выныривает, фыркая и отплевываясь, широко загребая руками берет курс на далекий горизонт.
Вернется белый от соли, ближе к ночи, будет жадно пить и уходить от расспросов. К концу же недели - соберет вещи в рюкзак, сунет в кобуру пистолет и возьмет билет в один конец, до Цитадели. Искать следы, пробовать себя в семейном бизнесе, узнавать, что есть Галактика на вкус и на ощупь. Молодости свойственны необдуманные импульсивные решения, любопытство, незаживающие раны, по пути он переживет две драки, чуть не свернет к Гамме Аида, залетит вообще в Бездну Аттики, но всё-таки доберется до Цитадели - почти не повзрослевший, обиженный на весь мир, и будет искать информаторов, размахивая семейным именем, как стягом.
Письмо будет стерто в первую же ночь на корабле, но это, конечно, не поможет.

Убивать покажется легко - приставить к виску пистолет, мягко нажать на курок, постараться, чтобы мозги не заляпали одежду. Ничего сложного, но Кольят всё-таки нервничает перед первым своим заказом, по привычке бродит по комнате - дешевый номер дешевого отеля, по потолку змеятся трещины, пахнет дешевым вином, и, кажется, такие вот дыры есть на всех планетах. Где на стойке плохо оттертые следы зеленой крови, по вечерам кроганы-вышибалы гогочут в маленьком кафе, заказывая выпивку, ночью слышно через два этажа, как какой-то пьяница бредет в постель, целуя по пути все стены... Хваленая Цитадель, где, как и везде, есть свои трущобы. Кольят доходит до окна, поворачивает обратно. Вспоминает, какие глаза были у того парнишки, Мыша, когда он назвал имя отца. Смесь уважения, страха, безотчетной надежды... Оказывается, у него вообще волшебная фамилия. Все хоть как-то связанные с преступным миром смотрят недоверчиво и с уважением, но Кольят их, конечно, не спрашивает, что же сделал его отец, если его до сих пор так помнят и так бояться. Что он мог сделать? Убивал, наверное. Много, хорошо, быстро. С гарантией, наверное... Встает перед глазами картинка из детства - мать выбегает под дождь босая, руки по локоть в муке, платье мгновенно облегает её, словно вторая кожа. Отец подхватывает её с ходу, кружит, целует в щеку, и он, сопливый пацан, тоже бросается к ним, прыгает, зная, что его легко поймают сильные знакомые руки, не дадут упасть и разбить нос. Понятно теперь, почему у отца всегда была настолько отменная реакция и почему он был так силен. Попробуй потаскай снайперку, поползай по крышам и вентиляции...
Кольят заснет под утро, привычно вызвав в памяти мамину колыбельную - почти безотчетный порыв, оставшийся с детства - и не будет видеть снов.
Пистолет будет тут же - дремать у его ладони. Где-то под окнами пьяный турианец будет до самого рассвета орать гимн.

Ходить в толпе легко, прятаться в ней - ещё легче, но Кольят не пользуется этим - он опаздывает, спешит. Не нужно было маяться до утра, принял бы снотворное, чертов дурак, и вскидывает пистолет он в тот же миг, когда ловит цель в поле зрения. Женский крик, наперерез бросается кроган-телохранитель, кто-то визжит на одной ноте, прерываясь лишь для того, чтобы судорожно глотнуть воздуха, и убивать оказывается легко, невыносимо легко. Огромная туша крогана падает, метнуться стрелой в закрывающуюся дверь, поймать турианца за ворот, а снаружи крик расходится волнами, скоро отсюда станет не выйти, и он поспешил, слишком поспешил...
Дверь открывается снова за мгновение до выстрела.

*****

Кольят думает - он не достоин слез. Положивший всю жизнь на месть, слишком рано написавший письмо, о чем он вообще думал, оставляя мать одну? Он вообще хоть о чем-то думал?!
Кольят помогает Бейли, живет всё в том же мотеле, кажется, ему нравится эта работа. Всё портят только письма, которые приходят каждый вечер. Да, им нужно говорить. Но хочется плюнуть на всё, отключить коммуникатор, и по-детски сбежать ото всех проблем. Зачем тревожить старую память, ворошить прошлое? Зачем он вообще пришел, почему не остался безмолвным призраком из воспоминаний?
Кольяту кажется - так было бы лучше.
На челюсти у него медленно заживает отдающийся болью синяк. Очередной мелкий преступник под конвоем отправляется в камеру.
Письма исправно приходят каждый вечер.
Кольят исправно на них отвечает, злясь, срываясь, ругаясь, но отвечает.
Почему-то ему очень обидно думать, что отец так и не объявился бы в его дурацкой жизни, останься он на Кахье и не возжелай преступить закон. То же, праведник нашелся. Себе бы сперва помог...
Письма бороздят Галактику. Шепард собирается идти войной на Коллекционеров.
Когда она победит их - у сына и отца Криосов более-менее наладятся отношения.
Когда она соберется добровольно сдаваться своим властям - Кольят лично встретит отца на Цитадели и, разряжая напряжение, козырнет Шепард, словно тюремщик, которому с рук на руки передали опасного преступника.
Когда придут Жнецы, вместе с ними вернется и эта сумасшедшая женщина.
Только уж на что-на что, а на это Кольяту к тому времени будет глубоко и искренне плевать.

*****

По вечерам он будет заворачивать в больницу Гуэрта. Трястись на лифте, который на самом деле идет абсолютно плавно, кивать знакомым докторам, которых у него появиться много, заворачивать в знакомую палату. Служба в СБЦ делает его уравновешенней и искренней, Бейли одобрительно хлопает по плечу - такими темпами на постоянную работу тебя приму, парень - и говорить, глядя в глаза, совсем уже не тяжело. Кольят чувствует себя совершенно взрослым, смеясь, рассказывает, что случилось за день, интересуется, не пробилось ли к Шепард хоть одно письмо и скоро ли занесет её корабль на Цитадель, показывает карточные фокусы, которым научил его один мошенник, отсиживавший в одной из камер свои пятнадцать суток, иногда даже вспоминает детство. Всё, что угодно, чтобы вытащить отца из меланхолии. В последнее время он всё больше медитирует, читает, иногда разминается, кувыркаясь и молотя воздух, часто можно застать его с инструментоном, набирающего очередное письмо, но огонь в нем, такой памятный, уже не горит, но тлеет. Смертный покой бродит рядом, касается висков, и Кольят иногда думает малодушно, что лучше не иметь никакого отца, чем так.
Однако это быстро проходит, он ругает себя за такие мысли последними словами, и снова идет в больницу, рассказывает что-то, спрашивает. Постепенно он узнает их всех - капитана Шепард, в которую отца на старости лет угораздило влюбиться, порывистую яростную Джек, молодого крогана, гениального и вечно занятого Мордина. Иногда, когда у отца особенное настроение - на разговоры, не на молчание - он подолгу вспоминает странствия на "Нормандии", и то, что было до них, и ещё раньше... Впрочем, такое его настроение - редкость, и большую часть времени говорит всё-таки Кольят, и разворачиваются в нем чужие лица и чужие истории, и веселый всё-таки корабль была эта их "Нормандия", настолько, что напрашивается частичка "не"...

Однажды, в очередной раз придя с визитом, он увидит в глазах у отца былой огонь, на губах - улыбку, и безошибочно поймет, что где-то в доках стоит на причале корабль Шепард, и что сама она была здесь совсем недавно. На столе в палате куча каких-то бумаг, желтые солнечные фрукты, цветы, с фотографии, оставленной тут же, смеется молодая человеческая женщина. Кольят не находит её привлекательной - он традиционалист, и как-то не стремится возлюбить кого-то вне своего вида - но у отца при взгляде на неё чуть-чуть дрожат уголки губ, словно собираясь сложится в улыбку, и в этот вечер говорит только он, казалось бы, на совершенно не связанные с Шепард темы, но оптимизма в нем явно прибавляется.
Они будут танцевать боевой танец прямо в больнице, Кольята изваляют по полу и раз десять условно сломают шею, а к ночи отец сядет писать письмо, и стоит только посмотреть на него, чтобы понять, что эта запоздавшая любовь - благо.
Будь Кольят моложе - наверняка взъелся бы - "Предатель!", но сейчас он уже взрослый, и понимает, как тяжело одному, и как это - пробуждаться от боевого сна при звуках чужого голоса. Так совпало, и отец хотя бы будет счастлив последние дни. За это он даже готов поблагодарить Шепард.
Случая вот только нет. Она, в конце концов, много летает, и как-то так всё время попадает на Цитадель, что не пересекается с ним. Может, оно и к лучшему.
Кольят никогда не умел складывать слова благодарности.

*****

К штурму Цитадели он находит себе девушку - дреллов здесь мало, это верно, но они всё-таки есть. У неё очаровательный фиалковый оттенок чешуи, глаза цветом напоминают вечный дождь Кахье, и чем-то она похожа на его мать. Наверное, решительностью...
Когда "Цербер" врывается в жилые сектора - Кольят вместе с другими служашими СБЦ старается отбиться. От отца - биотические способности, к тому же он учился - и убивать оказывается всё так же легко. Непоправимо, непостижимо легко. Кроме того, им просто некуда отступать.
За спиной - жилой район, если пройдут - жертвы пойдут на десятки, если не на сотни. Кольят высовывается из укрытия, сносит голову очередному существу без лица, в сплошной броне. По связи перекликаются другие, где-то на одной ноте воет женщина, и когда во всей этой какофонии пробивается голос Бейли - враги как-то разом кончаются.
Убивать легко. Кольят прячет пистолет в кобуру, бинтует простреленное предплечье, думает, что отстирать кровь будет, наверное, тяжело...
Известие про отца заставляет его разом забыть про всю эту дребедень. Он легко перескакивает импровизированную баррикаду, оскальзываясь на чужой крови, бежит к лифту, внезапно поняв, что давно уже всё простил, что только мог простить, и сейчас не может, физически не может опоздать...
Она примчится лишь немногим позже. Ещё час - и не успела бы вовсе.

*****

Кольят думает - он не достоин слез. Он, молившийся не за себя, умерший по-дурацки, опять полезший геройствовать. Если бы он не умирал - Кольят точно рассказал бы ему всё, что думает о взрослых мужиках, ведущих себя так, но уже поздно, рассказывать некому, и Шепард сидит тут же, слегка покачивается из стороны в сторону. Не плачет - молчит.
Кольят повторяет про себя, за детство затверженное накрепко - он не достоин слез, но всё-таки подкатывает к горлу предательский комок, и если заплачет он, то его придется утешать Шепард, а это будет совсем уж отвратительно...
За панорамным окном во всю стену живет Цитадель. Там, наверное, ищут своих живых, смеются и плачут, а им нужно выйти, сказать докторам, что здесь уже некого лечить, но для этого нужно унять дрожь, чтобы голос прозвучал так, как должен. Кольят не уверен, что у него получится, а Шепард, кажется, и вовсе забыла, что нельзя вот так просидеть всю жизнь, что рано или поздно придется встать. Кольят кладет ей руку на плечо, а перед глазами у него разматывается всё, что он когда-то знал о своем отце. Идеальная память дреллов, благословение и проклятие, и Шепард слушает его тихий шепот - почти как молитва, которую они вместе читали несколько минут назад - и всё-таки закрывает лицо руками, тихо всхлипывает. Кажется - завоет сейчас, как выли много лет назад плакальщицы на похоронах, об пол ударится в исступлении...
Когда Кольят заканчивает и открывает глаза, она вдруг тихо продолжает его речь, вкладывая как карты на стол все свои воспоминания. О первой встречи на Иллиуме, о том, как прикрывали друг друга на заданиях, о том, как всё было хорошо и одновременно были и плохо, о том, как мерцало ядро двигателя и как она приносила кофе. Память сына и память любящей женщины мешаются в воздухе, сплетаются воедино, и за окном постепенно темнеет, и у капитана тихо пищит коммуникатор, кажется, от Джокера, хотя кто знает... Она его, разумеется, не берет.
Они выйдут из палаты вместе, словно повязанные случившимся горем, и утром Шепард проснется на Цитадели, в номере дешевого мотеля, уснув в кресле в полном обмундировании. Шея у неё здорово затечет. Она приготовит на плитке кофе и омлет, свяжется с обеспокоенной командой - капитан внезапно пропал, ещё бы! - уйдет по каким-то своим делам...

Вечером от неё придет первое письмо.
А Кольят устроится в СБЦ на постоянную работу.
"Жизнь неумолимо налаживается, - думает он с грустной усмешкой - Жизнь неумолимо налаживается."