[BioWare-Fanfic-Club]

Название: Этот мир не ждет гостей
Автор:  Белая Ворона
Категория: Mass Effect 3.
Рейтинг: G.
Персонажи и пейринги: Явик, фем!Шепард. Фоновым пейрингом - Тейн/фем!Шепард.
Жанр: Missing scene, Gen.
Размер: 17 459 в совокупности.
Аннотация: Фактически, всё те же события игры, но с изнанки. Не бои, но обычные будни "Нормандии".
Предупреждения: Шепард - чистейший парагон с очень редкими вспышками ренегатства.
От автора: Собственно, всё выросло из фразы: "У меня на корабле живой протеанин, а я могу поговорить с ним только про Жнецов и войну?.. Вашу ж мать!"
Статус: завершен

То, что предшествовало.

Однажды - это хорошое слово, слово-исток, от которого, как реки, берут начало многие занятные истории - на "Нормандии" случается страшное.
В капитанской каюте отказывает душ.
Шепард обнаруживает это утром, в семь часов по общему времени, когда сонная и несколько дезориентированная шлепает к раковине - умываться и протирать глаза. Из зеркала на неё смотрит растрепанное чудовище с красным диким взглядом - не стоило засиживаться до четырех - а из крана не вытекает даже тоненькой струйки, сколько она не крутит рукоятки. Максимальным достижением остается тихое, надсадное шипение, и дело явно требует вмешательства техников.
Но это потом. А пока надо как-то приводить себя в порядок, и Шепард думает недолго. Перекидывает полотенце через плечо, подхватывает расческу и зубную щетку, и бодро направляется к лифту, задержавшись лишь для того, чтобы накинуть на плечи куртку. Спит она обычно в некоем подобии пижамы, и штаны выглядят вполне прилично. А вот растянутая майка, заставшая ещё Иден Прайм, и держащаяся на тоненьких бретельках явно не подходит для демонстрации команде.

На жилой палубе шумно и людно. Настолько, что Шепард едва не сбивает с ног спешащая пристроиться к очереди Саманта. Под потолком звенят голоса, кто-то зевает, едва не вывихивая челюсть, и глядя на царящее у туалетов столпотворение капитан внезапно понимает - у них на корабле всего по одному душу для женщин и для мужчин. И, кажется, такое безобразие здесь в порядке вещей и никого не удивляет.
Прислонился к стенке полуголый Вега, которого, кажется, забавляет реакция женщин на его обнаженный торс. Гаррус лениво почесывает спинной гребень, в кои-то веки выбравшись из брони, Лиара дремлет, облокотившись на чье-то плечо.
"Нормандия" - военный корабль "Альянса". Подъем по расписанию, завтрак - тем более, и Шепард остановившимся взглядом обозревает происходящее, внезапно сообразив, насколько, должно быть, шокированны были солдаты, впервые выбравшись утром к душевым и столкнувшись с лишенными брони чужими. Один Гаррус в этом плане чего стоит, с его наружным скелетом и броней где можно и где нельзя, а уж что тут было, когда на корабле временно путешествовал Рекс...
Оказывается, даже незначительное отсутсвие воды может многому научить.
Шепард медленно выдыхает, постепенно отмирая, и пристраивается в хвост очереди. Она настолько шокирована собственной неинформированностью, что даже мемориальная плита не привлекает её внимания, хотя обычно она всегда останавливается, чтобы шепотом проговорить имена и прикоснуться кончиками пальцев к самым памятным из них. ...А ведь Саманта даже что-то такое говорила про душ, и про то, что в капитанской каюте он лучше. Но Шепард так разъярилась, поняв, что с ней пытаются флиртовать, что почти и не запомнила ничего из разговора. Вот жалобные глаза новой секретарши, которая только жалобно моргала, когда её в одном полотенце выставили из каюты - это да.
Это память сохранила...
Наверное, надо было всё-таки слушать. Сейчас не было бы такого шока.

К раковинам Шепард добирается практически последней, перед самым завтраком, успев уже и причесаться, и пожаловаться всем, кто только спросил, на некстати выключившуюся воду, и вспомнить, как курсанткой она точно так же выстаивала утром длиннющую очередь, брызгалась с подругами, дралась на полотенцах и иногда расталкивала всех локтями, пробиваясь в заветную душевую силой. Ей тогда было лет восемнадцать, она впервые точно знала, где уснет и где проснется, и в казармах ей порой бывало дивно весело.
Девчонка, что возьмешь.
Она брызжет в лицо ледяной водой, чистит зубы, по привычке тщательно. Думает с каким-то веселым интересом:
"Если тут такое творится утром, то как же занятно тут вечером?.."
Ничего, ей сегодня же предоставится шанс это узнать.

Почему-то, когда Шепард наконец направляется в свою каюту, бодрая и освеженная, ей кажется, что в своей душевой она теперь не появится ещё долго.

*****

Перед Тессией Шепард делает одну очень простую и очень важную вещь. Она покупает на Цитадели большую голорамку и выставляет на ней найденное в экстранете изображение моря. Рассветного, теплого, тихого, беззащитного моря.
А потом ставит рамку на стол, рядом с фотографией Тейна.
У неё там вообще целая выставка, этакая памятная стена в миниатюре. Размытое, расплывчатое фото Мордина, где он нетерпеливо отмахивается от фотографа и рог у него ещё цел. Дневник Прессли, найденный на месте крушения первой "Нормандии" - она никогда не перечитывает его, потому что нельзя читать чужие письма. Фото Кайдена времен его обучения - молоденький парнишка смеется, обнимая за плечи девушку - наверное, ту самую, за которую он убил наставника-турианца. От Легиона, конечно, ничего не осталась, но стоит ярко-синий ночник, чем-то напоминающий лампочку гета.
А на другой стороне память о живых, но далеких - Рекс и Ева на одном фото, она упросила их, перед тем, как покинуть исцеленную Тучанку. Урднот против своей привычки улыбается, как это умеют только кроганы, глаза Бакары блестят из-под маски. От Гранта лежит старый рисунок - совершенно детский, нелепый, практически замазанный следами рук, от Самары фото из какой-то газеты, где она надменно смотрит на фотографа. Джек тут же, вместе со всем своим курсом, ей ставит рожки один из парней...
Все они здесь - счастливые и не очень, так и оставшиеся навсегда молодыми, и когда Шепард становится грустно, она смотрит на них, потому что Мордин был прав, тогда, давно, когда говорил "Трудно сражаться за вселенную. Много планет. Много людей. Думаю о племяннике. Надеюсь победить ради него". Так и она - думает о тех, кого знает лично. Кто сейчас на передовой, насмерть стоит за свой мир.
Она, сирота, сбежала с Земли в тринадцать лет. Трудно любить планету, которую помнишь совсем расплывчато, трудно делать что-то только ради неё. Шепард думает иногда - "Я гражданин галактики" - и усмехается, вспоминая слова Джокера - "У вас одна любовь, капитан. Нормандия". Ей не понять, как можно изводиться из-за Земли, но не помнить про ту же Деккуну, с которой они вывозили элькоров. Как не помнить про Палавен, Тучанку, Сур`Кеш. Люди - непостижимые существа.
И биться надо, чтобы они оставались таковыми и дальше.

...Шепард смотрит на пойманное в вечность фотографии море и улыбается, не задумываясь, почему.
Просто так нужно. В последнее время ей кажется, что это объяснение ничуть не хуже других.

*****

У Шепард, как и у всякого человека, есть свои привычки. Среди них одна, очень простая - каждый вечер капитан совершает плановый обход корабля, от своей каюты к доку, попутно заглядывая ко всем членам команды - поговорить, узнать, что происходит в их мирах, посмеяться над чем-нибудь вместе. Некоторых она пролетает, почти не заметив этого - не задерживается у Лиары, обменивается всего парой дежурных реплик с Самантой - зато у других засиэивается надолго. Спрашивает у Гарруса о семье, с интересом наблюдает за тем, как Вега копается в своих железяках - чистит оружие, модифицирует оружие, любуется оружием и далее по списку - уточняет у Тали, как там геты и не собираются ли квариане опять развязать войну.
К Явику она всегда приходит в последнюю очередь. Привычка.
Сначала нужны были силы, чтобы общаться с этой язвой более-менее адекватно. Затем находились более важные дела и более важные разговоры. А потом она стала засиживаться у него надолго, а посещать команду ночью - идея абсолютно отвратительная.
В вечер перед Тессией Шепард добирается до него довольно поздно. Джокер уже приглушил огни в коридорах, готовясь отойти ко сну, у туалетов прекратилась давка - собственно, из-за того, что очередь до неё дошла чуть ли не через час ожидания, Джейн и задержалась - в лифте включена слабая ночная подсветка, отчего всё тонет в полумраке.
Какая-то странная тенденция - всё важное происходит по ночам.

Память - это очень, очень горько. Она пробивается урывками, прорастает подобно сорной траве, словно что-то в нем противится, заходится криком - "Не нужно вспоминать, не нужно мучить себя, нужно забыть!". Память ускользает, проходит сквозь пальцы, подобно воде, и насколько легко выудить из неё то, какой была Империя до падения, настолько же тяжело выбить что-то о жизни. Детство, юность, зрелость... Словно ничего и не было, только иногда вспыхивает прозрением - "И у меня так было". Когда Шепард сомнамбулически покачивалась из стороны в сторону над обломками машины. Когда команда, смеясь, смыкалась вокруг неё, поздравляя с победой на Раннохе. Когда хаски шли сплошной волной и вокруг были только оскаленные рты и жадные руки...
Всё это было, это, или что-то подобное, но память не заставить говорить.
Но иногда ему всё-таки хочется вспомнить, как бы страшно не было.

Кристалл памяти покачивается в луче света. Явик смотрит на него остановившимся взглядом, почти не моргая, и не может решиться, потому что если его так оберегает его собственный организм, значит, тому есть причина. Много что могло случится на безнадежной войне. Такое, из-за чего не захочется жить здесь и сейчас, такое, из-за чего останется только умереть. И когда дверь расходится, пропуская Шепард - она вечно приходит почти ночью, каждый раз улыбается, извиняясь - протеанин смотрит на неё с чем-то, подобным надежде.
Вопрос о памяти мучает его уже много дней, сейчас, когда что-то страшное внутри всё чаще бьется, пытаясь пробиться к сознанию, мучает, как никогда. И ответа Явик не знает, впервые трусит, не решаясь коснуться неведомого. Он не боится Жнецов, не боится смерти, но собственное прошлое, притаившееся в глубине кристалла, немного пугает его.
Как пугает все неизвестное.
Ему нужен совет, толчок, тот камешек, который начинает камнепад, и кого ещё спрашивать, если не Шепард? Не маленькую же азари, в самом деле...
А она склоняет голову на бок, спрашивает обеспокоенно:
-Что-то случилось?
И Явик решается ответить "Да". Потому что сил уже нет колебаться.
-Представь, - говорит он, сцепляя пальцы абсолютно нехарактерным для себя жестом - Ты не можешь вспомнить лица матери и лиц друзей. Не можешь вспомнить, какого цвета было небо твоего мира. Ты не можешь вспомнить ничего. Но у тебя есть один способ. Заново прочувствовать всё это. Заново прожить свою жизнь за несколько мгновений. Но всю, от начала до конца, не выкинув ни одной смерти. И понимая, что всех их уже нет. Что бы ты выбрала, капитан? Забвение или память такой ценой?
Шепард молчит. Кристалл под её взглядом медленно вращается. И Явик видит - у неё нет ответа.
Нет и не может быть. На что он вообще надеялся?
А Джейн, глядя на ленивое вращение кристалла, думает, что сама не колебалась бы ни минуты. Потому что хуже, чем забвение, она не может придумать ничего. Никогда не знать Мордина. Никогда не любить Тейна. Никогда не слышать вечное "Шепард-коммандер" Легиона. Не жить на Земле, не путешествовать на галактических товарняках, и не испытывать боли из-за всех ран и смертей. Для неё это стало бы предательством, адом, абсолютно неприемлемой вещью. Но для Явика это может быть наилучшим выходом.
Он и так страдает по сгинувшей Империи, и весь мир его, заключенный в кристалле, умер давным-давно и уже никогда не воскреснет. Это может быть слишком больно. Это может сломать его, лишить тех крох понимания истин этого цикла, которые у него есть. А ей хочется видеть его счастливым. Как хочется видеть счастливыми вообще всех, живущих в этой галактике.
Но он не помнит ничего.
"На "Нормандии" так всегда, - сетует она про себя - Шла поболтать, оказалась перед моральной дилеммой, которая готова взорвать мне мозг. За что?"
-Я не знаю, - говорит Шепард вслух почти виновато, потому что она в кое-то веки чего-то не знает, в чем-то не уверена - Я не знаю ответа, Явик. Но я бы, наверное, попробовала. Потому что иначе мне было бы не за что сражаться.
И это уже ответ. Потому что сейчас хватит намека, предположения, одного слова. И протеанин встает, с трудом расцепляет пальцы - несвойственная ему робость, нервное напряжение сковали их почти до боли - и резким движением перехватывает кристалл.

...Это похоже на транс, в какой впадал Тейн, предаваясь воспоминаниям. Слова льются тихим шепотом, складываются в предложения, в рассказ. Небо было желтым и иногда огненным, все мальчишки хотели только одного - вырасти и растоптать Жнецов, по молодости не понимая, что никогда этого не сумеют - жили, как на иголках, каждый день готовые увидеть черные тени, падающие на город, мало было полных семей, и у каждого на передовой - брат, отец, мать. Горящая Империя бросала в бой всех, в детстве играли в благородных мстителей, каждый раз по одним и тем же правилам, держали оружие чуть не раньше, чем начинали говорить, и всюду, красной нитью, жутким призраком - война. И рассказы о том, что было до этого, память, кочующая от протеанина к протеанину - о великой Империи, о годах расцвета, о ледяных каналах и висячих садах, о планете-рае, о столице, давно превратившейся в сказку, сотнях народов, носящих одно имя, о былом величии и о том, как это было прекрасно. А потом - обучение, свой корабль, из рук в руки кочующие кристаллы, показывающие тех, кто был до, и похоронки перестали приходить очень давно, и общее умение, одно на всех - убивать, быстро, легко, привычно, прихвостней Жнецов рвать и топтать, защищать своё до последнего вздоха, а потом сквозь ровные слова пробиваются ярость и паника, протеанина встряхивает, как от боли, запрокидывается голова, и Шепард ловит его за плечо, перехватывает кристалл, буквально вырывая его из чужих пальцев. Ей бы выбить его, почти не касаясь, но дурацкое опасение удержало - разобьется, унесет с собой всю память погибшего мира - а разжать руку она уже не успевает. Её просто накрывает волной чужих эмоций и чужих воспоминаний - слишком жарко, быстро и больно, чтобы что-то сделать. Слишком силен шквал, и её подхватывает, словно сильным течением, увлекает в глубину из которой, как кажется, уже не выплыть.

...А нож удобно ложится в ладонь. И кровь, испятнавшая рукав - красная протеанская броня, конечно, что же ещё - теплая и почти черная. Существо, похожее на птицу - выцветшие перья укутывают руки, топорщится хохолок - бьется на земле, пытаясь зажать перерезанное горло. Клокочет что-то слабое, нечленораздельное, пробивается почти неразличимое - "Подчинись, подчинись" - и в глазах его морозная пустота Темного Космоса, обители Жнецов. Птица захвачена чужим разумом, дважды мертва, и дерет сердце глухая боль, от которой хочется взвыть во весь голос. Что-то подобное могла бы испытывать она, если бы однажды пришлось ударить своего, и не просто ударить - убить, и когда прыгнувшую сзади тварь - четыре глаза светятся алым, не янтарем - встречает клинок, Шепард внутренне содрогается. Потому что чувствует себя так, словно знает её. Не просто знает - любит, как друга, как помощника - и кристалл услужливо подбрасывает кусочек памяти - двое спина к спине отражают натиск бесформенных кошмарных тварей, похожих даже не на каннибалов или хасков, но на что-то ещё более изломанное. Последний залп, и двое оборачиваются, кивают друг другу, мимолетно соприкасаются руки - обмениваются радостью, разделяют её на двоих....
А под черным небом нужно прикончить ещё пятерых. И нож удобно лежит в руке. И кровь медленно засыхает на рукаве.

Явик открывает глаза медленно, трет руками виски, прогоняя оцепенение. Его выдрало из воспоминания насильно, а это всегда болезненно, и он, кажется, не досмотрел до конца. Корабль и команда, вечера в кают-компании и общая слаженность боя, но что было дальше? Наверное, на этом месте всё прервалось...
Он открывает глаза окончательно, моргает, и недоуменно смотрит на Шепард, застывшую совсем рядом. Она сжимает кристалл так, что костяшки пальцев белеют, глаза у неё закрыты и из-под век бегут по щекам светлые дорожки - слезы. Следы слез. Она перехватила воспоминания, перевела поток на себя, прервав контакт, и Явик хмурится, не понимая, зачем. Она не настолько бестактна и не настолько любопытна. Он увидел что-то плохое? Плохое настолько, что среагировал и на видимом уровне восприятия?
Он выбивает у неё кристалл, не раздумывая, не понимая - то ли не хочет делится с ней только своим, то ли хочет уберечь её от лишней боли - и Шепард глубоко вдыхает, закрывает руками лицо. А потом недоуменно смотрит на свои мокрые ладони. Говорит - голос чуть подрагивает:
-Я зря сказала, что попробовала бы. И что оно того стоит. Нихрена оно того не стоит, Явик. Вот нихрена.
-Вам не следовало так делать, - говорит он, смутно припоминая надвинувшееся страшное - он же начинал видеть, она успела раньше - Я предпочитаю сам за себя решать, капитан.
А Шепард уже умывается, фыркая, как тюлень, и уже натягивает на лицо улыбку - вечная маска и вечный щит.
-Они были славными парнями, твоя команда. - говорит она так, словно знает их всех с детства - Жаль, что их с нами нет. Пригодились бы такие бойцы...
И Явик думает, что, может быть, и хорошо, что он не досмотрел всё до конца. И что им в их положении вообще любые бойцы пригодились бы. И что ему не хочется говорить и слушать, но и оставаться одному тоже не хочется.
А Шепард незаметно запинает кристалл памяти в неприметную щель и до утра будут ей снится те, кого она никогда не знала.

*****

После Тессии Шепард прихрамывает - сильно ушибла левую ногу - и молчит. Просто молчит. Если после Цитадели она натужно улыбалась, отвечала, пусть и с опозданием, на чужие слова, то сейчас из неё льется только тишина - и редкие жесты. Она кивает на вопросы, подтверждая, что всё нормально, качает головой, когда в столовой Лиара пытается подложить ей добавки. Это тоже из детства, из трущоб маленького дымного городка - если тебе хорошо, смейся. Если тебе плохо - молчи. Слезы привлекают стервятников, тех, кто охотится за беспечными или ослабевшими, привлекает их и сгорбленная спина, и неуверенность в словах. Шепард, помня об этом, сохраняет идеальную осанку, даже оставаясь наедине с собой, но улыбаться у неё сил уже нет.
В своей каюте она против обыкновения не останавливается посмотреть на фотографии.
Желание у неё одно - молча биться головой о стену, пока не брызнет кровь. Помнится, в детстве она так уже делала, когда не повезло одному из подельников - на память остался крохотный шрам над бровью - но сейчас это вызовет ненужные вопросы, а на них ещё придется что-то отвечать...
Альтернативу она придумывает к вечеру, и даже слабо приподнимает уголки губ, обозначая улыбку.
Мама её, женщина мудрая и строгая, которую Шепард и не помнит почти, говорила:
"Лучшее лекарство от ненужных мыслей - усталость. Вымотайся так, чтобы на ногах не стоять - и думать забудешь обо всех своих проблемах."
Годы показали - это хороший совет, хоть и применять его приходилось не так часто, и за ужином Шепард поднимается, ударяет ладонью о ладонь, прося внимания.
Обычно совместное принятие пищи - тот ещё аттракцион. Вега травит неприличные анекдоты, от которых немногочисленные девушки заливаются румянцем - а кое-кто и с радостью подхватывает, Гаррус мрачно обозревает присутствующих, потому что Вега его достал, а из пищи, пригодной для турианцев, на корабле только полуфабрикаты. Лиара пытается стыдить Джеймса, и со сдержанным интересом наблюдает за Явиком, тот жует с непроницаемым лицом, лишь изредка вставляя привычно-язвительные комментарии, Тали загружает питательную смесь в специальный отсек скафандра - ведь снять маску для принятия пищи ей нельзя - Кайден иногда пытается вклиниться, тоже что-нибудь пошутить, и все вместе смеются, обсуждают очередное задание, иногда резко становятся серьезны, когда заходит речь о чьих-нибудь родных. Порой к трапезе присоединяется СУЗИ - не ест, конечно, но наблюдает, и Шепард всегда очень интересно смотреть на этот бурлящий многорасовый дурдом, который давно уже стал ей родным.
Но сегодня за столом тихо. У всех был очень тяжелый день, и два хлопка, призванные привлечь внимание, гулко звучат в подавленном молчании. На Шепард поднимаются взгляды - растерянные, удивленные, обеспокоенные, удвоенный янтарный взгляд Явика, кажется, прожигает насквозь - и она кивает, удовлетворенная. Ей не впервой стоять в центре всеобщего внимания.
-У меня к вам просьба, - говорит она тихо, сдерживая рвущееся на язык полуистерическое "Други мои и братия" - Я... Мы...
-Не стесняйся, Лола, все свои, - пытается подбодрить её Вега, но Шепард только раздраженно отмахивается. Подобранные было идеально слова разбегаются от неё словно тараканы. Радиоактивные. Которые явно были в предках у Явика... О черт!
-В общем, я буду держать щит, а вы попробуете его пробить. Любое оружие. Любые способности...
-Ты спятила, Шепард? - первым, почти без вопросительных интонаций, спрашивает Гаррус, и это словно прорывает плотину:
-Коммандер, я не думаю, что это целесообразно...
-Ты не продержишься и пяти минут!
-Почему мне так везет на командиров-самоубийц?!
-Экстравагантный способ самоубийства, я все понимаю, но...
-Шепард, может, лучше не нужно?
И только протеанин едва-едва растягивает губы в подобие усмешки. Он всецело одобряет эту затею, считает, что выкладываться нужно полностью, до конца, ставить перед собой сложные задачи, и если она не удержит щита против семерых, то как будет справляться с приспешниками Жнецов? Странно, но в последнее время он вообще чувствует себя немного увереннее, легче судит и почему-то становится мягче в суждениях. Словно та, погибшая команда встала у него за спиной. Он, кстати, пытался найти кристалл, досмотреть их судьбу до конца. Но так и не нашел...
Шепард поднимает руку, прерывая шквал удивления и возмущения, вспоминает про себя, как держала щит на Сицилии, укрывая гражданских. У неё тогда кровь носом шла, каждые десять минут руки стабильно опускались, и пока она не вставала снова, батарианский сброд сдерживали обычные мирные люди, взявшие оружие в руки в первый раз в жизни... Сейчас, чтобы вымотать её, у команды должно уйти несколько часов. И им это тоже полезно. Хоть потренируются...
-Кто согласен - за мной, - командует она почти шепотом, и, сгрузив тарелки во чрево посудомоечной машины, направляется к лифту. Дружный шум отодвигаемых стульев раздается почти сразу же. Собственно, на это она и рассчитывала изначально.

-Ты её подстрелил!
-Это не я, это Лиара со своей биотикой.
-Я ничего не делала, она упала раньше... Или это всё-таки я?
-А мне кажется, это вообще Джеймс... Джеймс!
-Ты видишь кровь, Щербатый? Я нет... Эй!
Явик не слушает их - раздвигает склонившихся к капитану людей и нелюдей, растерявшихся и не успевших понять, что же случилось - трогает её за плечо. Два часа под сплошным огнем это хорошо, даже если бы она была протеанкой - это было бы хорошо, только вот рассчитывать свои силы надо уметь. Говорили же ей, когда из носа пошла кровь - у людей она красная, оказывается, такого красивого притягательного оттенка - что лучше заканчивать, так не послушалась. Упрямая человеческая женщина... В такие моменты он думает, что, может быть, она всё-таки сможет что-то сделать. К сожалению бывают они довольно редко, а в остальное время её хочется как следует тряхнуть за плечо - да очнись же ты, война на пороге, очередной цикл собирается кануть в небытие... Правда, в последнее время он стал несколько проще относиться к развлечениям команды и мировоззрению капитана. Наверное, просто привык.
...Она упала внезапно, просто рухнула на пол, и тут же исчез укрывавший её щит. Команда испугалась, команда, переругиваясь, сошлась над ней, пытаясь определить, достаточно ли будет двух хлопков по щекам, или стоит позвать доктора, но Явик - не команда и никогда ею не был. Он решает гораздо быстрее - что бы там не было, а разумнее всё-таки доставить её к врачу. Больной - даже потенциально больной - боец может подвести в решающую минуту. А если таковым бойцом окажется командир...
Он поднимает её, не церемонясь, перебрасывает через плечо. Память отзывается тянущей болью, как от прикосновения к старой ране - своих с поля боя иногда вытаскивали точно так же, этому жесту сотни тысячелетий - снова раздвинув всех, спешит к лифту. За ним звук многих шагов, и Явик позволяет себе мысленно снисходительно усмехнуться - стадо, примитивное стадо, которому нужен вожак... Беспокойство его на самом дне, запрятанное, признаваться себе, что он привязался - к этому кораблю, к этому капитану, к этому дурному циклу - отчаянно не хочется, и он и не признается. Просто железная логика - Шепард должна выжить, иначе все эти мирные планы полетят к чертям, и повториться история протеан, и всех, кто был до них.
Было бы очень обидно проспать пятьдесят тысяч лет, чтобы проиграть ещё одну войну.

С Шепард, конечно, ничего страшного. Всего лишь начальная стадия истощения, характерного для выложившихся до конца биотиков. Заработать его можно в считанные часы, излечить - за пару дней, если с правильным подходом. Чаквас повздыхает над глупостью капитана, предложит Явику измерить давление, температуру и сделать рентген просто из интереса. Тот, естественно, откажется, добавив, что решится воспользоваться услугами костоправов этого цикла только находясь на смертном одре, да и то вряд ли...

Утром капитан проснется изрядно освеженной и настроенной куда более оптимистично, чем накануне, а уже к обеду ей станут известны координаты базы "Цербера".

обновление от 15 апреля

*****

Самые страшные тайны всегда раскрываются нечаянно, невпопад, иногда даже мимоходом, так, что открывший и заметить не успевает, что он что-то там открыл и забывает через несколько минут.
А ещё всё самое важное случается вечером. Наверное, потому что утро - время сонных людей, зевков и черного кофе, когда соображать не получается, хоть убей. Время до отвращения активных жаворонков, и засыпающих на ходу сов...
Даже многолетний подъем в семь утра не сделал из Шепард жаворонка.
Поэтому в её жизни, как ни в чьей другой, важен вечер. Время откровенных разговоров и странных открытий.

В первое мгновение ей кажется, что она ослепла. Или ошиблась дверью. Или влетела в какое-то параллельное измерение, где бывают стрекозы с размахом крыльев в несколько метров.
Ну, или что она сошла с ума. Тоже хороший, а главное, очень правдоподобный вариант.
И только через несколько мгновений до неё доходит, что шуршащее крыло, искрящееся тончайшими прожилками и слюденисто поблескивающее под светом ламп, плавно перетекает в плечо, оттуда в лопатку, а там оказывается частью Явика.
Того самого Явика, которого она всё их знакомство считала дальним родственником тараканов.
Алая броня лежит на полу, раскрытая странно, так, что Шепард кажется - она сломана. Излучатель прислонен к стене. Протеанин, изгибая второе крыло, аккуратно протирает его мокрой тряпочкой. Логичнее было бы в душ, но капитан быстро понимает, почему нет - с таким размахом он просто не сможет раскрыть крылья в узенькой кабинке. Да и хвастать перед командой таким роскошеством - удовольствие сомнительное. Захлебнешься в вопросах, да как бы любопытные товарищи трогать не потянулись.
Шепард медленно выдыхает - в первый момент у неё перехватило дыхание от удивления и восхищения - всматривается со жгучим, веселым интересом. За все свои странствия она не видела не только ни одной крылатой расы, но даже и упоминания о таких не встречала...
Тонкая кожица, отблескивающая стеклянно, и пронизанная биением тонких жилок, похожа на крыло стрекозы - стрекоз Шепард, правда, не видела в живую - выросшая в городе, она так и не выбралась на земную природу - но видела рисунки и то, что она сейчас перед собой видит, очень похоже. Только форма немного иная...
Пронизывает страстное желание - коснуться.

Воздух густеет от эмоций - изумления, восторга, какой-то детской радости. Совершенно неуместный в их обстоятельствах коктейль, но Явик уже привык, что эта женщина никогда и ничего уместного в их обстоятельствах не делает. Ну, разве что тренируется иногда... Раньше его это возмущало. Но сейчас, проведя на этом ненормальном примитивном кораблике несколько месяцев, он уже привык. После каждой миссии сталкиваться с капитаном, пару раз едва не довести до драки, постоянно искать себе занятие, когда мыщцы отказываются служить после слишком большого усилия - читать книги, и постепенно проникаться истинами этого цикла. По крайней мере, уже чуть тише реагировать, чуть больше думать о её словах...
В ней есть что-то от протеанина. Наверное, так сказывается код.
Он не спеша домывает крыло - обычная процедура, за которой она следит со всё возрастающим интересом - в очередной раз вздыхает про себя, такими нелепыми создала природа расы этого цикла. Ни крыльев, ни хвостов, глаза всего два - как они вообще живут с таким ничтожным обзором? - нет толковых зубов, и броня, достойная упоминания, только у турианцев. Остальные - какие-то ходячие недоразумения. Мягкие, слабые, нелепые.
Наверное, если бы они могли бы видеть себя его глазами - содрогнулись бы от отвращения. А он ничего. Уже привык.
...И души у них просто крошечные, что хорошего настроения ему, конечно же, не прибавляет.

-Ты умеешь летать? - спрашивает Шепард с каким-то недоверчивым благоговением, и Явик не спешит поворачиваться к ней. Полоскает в воде тряпку. Ему вспоминается - как вспоминается всегда, от любого неосторожного слова - воздушные трассы для автокаров проходили всегда на такой высоте, чтобы хватило для полета. Знания эти - из глубины памяти, переданной по рукам, и сам он, конечно, видел только сгоревшие остовы каров... И видел, как горят крылья, если пожечь их. И сколько вытечет крови, если прострелить.
Человеческая кровь - красная. Турианская - синяя. Саларианская - зеленовато-бурая, неприятного оттенка. Протеанская - янтарная. Всё в его мире было залито янтарем...
-Умел, - говорит он, наконец, отжимая тряпку и проводя первую мокрую линию по левому крылу - Сейчас не знаю. Некогда было пробовать.
-А почему они под броней? - и он неприязненно морщиться, предчувствуя, что за этим вопросом грянет шквал. Насколько было бы проще, если все они здесь умели читать прикосновения... Но увы, увы, те времена прошли безвозвратно.
-Уязвимы, - пожимает он плечами, от чего крылья мягко шуршат, приподнимаясь и опускаясь - Несколько жизненно важных артерий, при попадании умоешься кровью... Кроме того, толка в бою от них нет.
Он ждет следующего вопроса - а он просто обязан последовать! - но Шепард медлит. Решается на что-то. И спрашивает тихо:
-Можно потрогать?
Откровенно детский, глупый вопрос. Будь она протеанкой - он обязательно укорил бы её за излишнюю непосредственность - но она, увы, всего лишь человек. Хоть и с вкраплениями их кода. А он уже начинает привыкать не требовать от людей того, чего они не могут исполнить. Перестать вести себя глупо, например.
-Осторожно, - недовольно произносит он, и чуть-чуть приподнимает крыло, чтобы ей было удобнее. Пальцы у неё горячие. От чертова восторга начинают саднить виски.

На ощупь крыло похоже на бумагу. Тонкую, прозрачную, очень крепкую бумагу. Теплое, слабо подргагивает от прикосновения, и Шепард восхищенно проводит самыми кончиками пальцев по тонким ниточкам сосудов. Поглаживает основание. Она всё детство мечтала летать - по-настоящему, не на корабле и не на каре - и сейчас, видя свою детскую мечту воплощенной в другом, пусть и несколько странно - не может сдержать рвущегося наружу восхищения. Обводит край крыла, и Явик устало вздыхает, неотрывно смотрит в черные глубины своего личного маленького бассейна. Шепард представляет, как он сжимает пальцы, чтобы вытерпеть такую с её стороны вольность - он ведь подчеркнуто отгораживается от прикосновений, когда сам не хочет их - и едва сдерживает смех, представив, как довела сурового протеанина, если он проявляет такие чудеса терпения. Наверное, хоть какие-то из её криков достигли цели...
"А протеанки, наверное, нежно гладили возлюбленным крылья, - думает она как-то вдруг и всё-таки хихикает, представляя такую картинку, и сравнивая себя с женщинами давно погибшего народа. Разумеется, она не спросит, а Явик не станет рассказывать о том, как важен был первый полет, как девушки надевали на основания крыльев браслеты, а парни красили в узоры, которые когда-то давно, в эпоху дикости, обозначали принадлежность к какому-то определенному племени. Как устраивали соревнования - что-то типа человеческих олимпийских игр - как определенный жест крылом мог значить ссору, а мог любовь, и как самые далекие высоты были близки и доступны для его народа...
Протеан часто принимали за богов. Они умели летать.

Когда Шепард заканчивает, Явик сворачивает крылья с тихим шелестом, плотно прижимает их к телу, так, что не зная - не заметишь вовсе. Снова становится самим собой - обычным, злым, совсем не волшебным Явиком, который одну из своих тайн носит на спине. Шепард думает - много ли ещё их у него? - но, конечно, не решается спросить. Зато произносит, почти через силу:
-Ты же попробуешь снова взлететь, правда?
И он кивает:
-Когда-нибудь, капитан. Когда-нибудь.

Зачем она вообще приходила, Шепард вспомнит только у дверей своей каюты.

*****

Вечером, когда корабль берет курс на Землю, Явик поднимается к Шепард сам. Время течет легко и быстро, мгновение за мгновением приближает ночь, он стучит, соблюдая здешние правила вежливости, не дождавшись ответа, отдает двери сигнал на открытие - короткое прикосновение трехпалой ладонью к зелени сенсора. И, войдя, окунается в море памяти, чувств и событий, когда-то произошедших здесь. Страх, ненависть, любовь, надежда, безумие, сплетаются воедино, образуя страшную мешанину, которую человек мог бы сравнить с множеством звуков, звучащих одновременно. Смех и надсадный вопль ярости, солдат "Джеймс" произносит "Лола", рваный выдох страсти, шорох бумаги, невнятное ругательство, крик сквозь сон, что-то ласковое...
Явик моргает, прогоняя наваждение, возвращается на основной уровень восприятия. Там, где слишком много эмоций - сильных, взрывных эмоций - ему бывает сложно сосредоточиться, но он, конечно, справляется. Потому что протеане справлялись всегда. Если только не вспоминать о Жнецах...
Шепард дремлет за столом, устроив голову на скрещенные руки, по монитору перед её носом бежит бесконечная новостная сводка - число умерших, пропавших без вести, разрушенных городов и захваченных планет - отсвет падает на её лицо, и в этом желтом неверном свете видно, как осунулась она за последние дни, как кривятся губы в гримасе отчаяния. Явик вспоминает - на последней миссии она ухватила врага "Ленга" - он единственный именной враг на его памяти, кроме Жнецов - за горло, окутанной сиянием силы рукой размозжила ему череп - и лицо её в тот момент напомнило Явику то, что он каждое утро видел в зеркале и что так не хотел видеть. В ней блеснула та же жажда мести, жестокость и жесткость, и будь она такой всегда - не было бы выживших кварианцев и исцеленных кроганов, не было бы всех её идиотичных решений. Явик вспоминает - он испугался за неё и тотчас с презрением отмахнулся от этого чувства, но всё-таки был миг, когда ему хотелось взять её за плечо не с вечным "У нас война!", а со странным, рванувшимся на язык "Он того не стоит, коммандер". Сколько раз она сама так говорила разному сброду, бравшемуся убивать во имя всего на свете?
Шепард тихо стонет сквозь зубы, и Явик словно отмирает. Он пришел сюда разговаривать, а вместо этого стоит и думает о глупостях. Это неправильно и недостойно его, и он трогает капитана за плечо. Отступает на шаг, когда Шепард вздрагивает и вскидывается. Ей снился кошмар, это очевидно, и кто вообще на этом дурном корабле не мучился кошмарами...
Он думает - Шепард скажет какую-нибудь шаблонную фразу, хриплую со сна - "Что тебе нужно?", например, но она вдруг говорит:
-Я обещала ему пустыню, - и трет ладонью глаза, и виновато улыбается... Явику не нужно спрашивать, кому "ему". В конце концов, тайн на "Нормандии" нет и быть не может, и даже он, отшельник и затворник, знает, что она похоронила дрелла "Тейн" после атаки на Цитадель. И что она любила его. И что солдат "Кайден" пытался утешить её и предложить свою кандидатуру, но кончилось всё скандалом.
По правде сказать, Явик предпочел бы всего этого не знать, и цинично радуется, что ничто не будет отвлекать коммандера от задания. Впрочем, ему хватает такта - приобретенного за месяцы путешествия с ними - чтобы не сказать об этом ей. Потому он молчит и сверлит её взглядом, надеясь, что выходит не слишком неодобрительно. А Шепард продолжает, словно прозвучавшее во сне: "Ты спасла многих, сиха" надломило в ней вечную её уверенность, что нужно молчать и быть сильной. Молчать и ждать. Она продолжает, глядя куда-то сквозь Явика, и улыбка её становится уже не виноватой - мечтательной и грустной:
-Знаешь, я привыкла выполнять все свои обещания. А в этот раз не смогла. Не успели мы в пустыню, и к морю не успели. Ничего на самом-то деле не успели, только научиться прикрывать друг другу спину, да приходить именно тогда, когда нужно. Ну, и победить Коллекционеров, и рассказать малую долю того, что хотелось. Он рассказывал легенды своего народа, я травила байки о своем веселом детстве... - она снова трет глаза ладонью, взгляд становится осмысленным, и голос на последней фразе почти срывается в шепот - И как же я ненавидела на Альянс за все украденные у меня письма.
-Я обещал им победу, - вдруг отвечает ей Явик, почти не шевеля губами, и Шепард моргает, вспоминая их - тех давно мертвых существ иного цикла, которых она успела увидеть и полюбить сквозь его память - Я хотел бы знать, как они умерли.
Искал кристалл - понимает капитан безошибочно - искал и не нашел. И, конечно, дергает её - нельзя, он окончательно ожесточиться - и хочется спрятать руки за спину... Но он имеет право знать. Кто, если не он?
Она протягивает руку ладонью вверх, закрывает глаза. Через мгновение - кажется, или он колебался? - пальцы Явика смыкаются на её запястьи. К вискам подступает знакомый жар.

Крылья раскрываются с тихим шелестом. Вырастают за спиной переливающимся золотыми прожилками куполом. Их видно на излете, краем глаза, и от первого удара поднимается легкий ветерок, от второго по иссушенной земле взвиваются пылевые смерчики, а от третьего от неё отрываются каблуки сапог.

...Лететь, слушая стрекот за спиной, бросая вниз черную быструю тень, слушать ветер в ушах, как лучшую музыку, и небо над головой бездонно, и погибающий мир внизу отходит куда-то в прошлое, становится неважным. Есть только солнце и полет.
Пока ещё есть время для полетов.

Когда Шепард приходит в себя, Явик уже стоит спиной к ней, отвернувшись к аквариуму. К нему, привычному к подобному, сознание возвращается быстро. К ней, человеку, приходит медленно, разгорается неохотно, словно огонек свечи на ветру. Она встает, удивляясь отсутствию за спиной крыльев - ведь она только что летела! - разум говорит, что это лишь чужая память, но тело помнит, что такое полет.
Шепард подозревает, что это ощущение и тоска по нему останется с ней до конца жизни. С другой стороны, исполнилась её детская мечта...
Она подходит к протеанину, заглядывает ему в лицо. Представляется ей, как било его ужасом и бессилием, как плохо он должен себя чувствовать... А Явик стоит, закрыв глаза, сжав губы, и в мыслях у него только память. Страшная память, больная память, то, за что нужно мстить из-за чего можно умереть и что, возможно, ему и вовсе не стоило вспоминать. Человек бы плакал, кричал или хотя бы пил. Протеанин молчит, и Шепард чувствует мгновенный приступ печального понимания - она сама точно так же реагирует на беды. Тишиной.
-Мы с тобой - отражения друг друга, - шепчет она совсем тихо, осторожно прикасаясь к руке Явика - Ты то, чем могла бы быть я. Я то, чем мог бы стать ты. Ты никогда не будешь один, обещаю. И Жнецов мы победим. Это я обещаю так же.
То, что она делает дальше - отнюдь не лучшая идея, но Шепард давно уже воспринимает Явика неотделимой частью команды, а с любым из них она поступила бы так же, будь им настолько же плохо. Она обнимает его, стараясь передать все остатки своего оптимизма, всю свою веру, думает - кожа протеанина похожа на бархат. От него веет - или это просто кажется?.. - безнадежностью, и Шепард сама не замечает, как начинает тихонько напевать песенку родом из детства - сначала мать утешала ею малышку Дженни, когда та боялась темноты, затем уже сама Дженни пела её тем, кому бывало совсем погано... Простенький мотивчик, говорится в ней про веселого капибару, и Явик целую минуту позволяет ей прикасаться к себе и молчит. Не отвечает ударом, не высвобождается, и только когда Шепард заводит песенку в третий раз, он шевелится. И капитан послушно выпускает его и замолкает. Отступает на шаг.
"Голос мести, - вспоминается ей, и вид у Явика такой, словно он хочет что-то сказать. Но, конечно, ничего не говорит. Только медленно кивает, не отрывая от женщины взгляда, и поворачивается к двери.
Когда затихает гул лифта, свидетельствуя, что Явик благополучно спустился, Шепард взъерошивает волосы, вздыхает, и идет за кофе.
Корабль неумолимо приближается к Земле.

*****

От жара шевелятся волосы, снайперка в руках пляшет, словно безумная, и стреляет Шепард от бедра, не целясь, просто чтобы дать себе хоть миг передышки на то, чтобы накопить в пальцах силу. Деформацией не станешь палить постоянно, не удержишь долго Стазис, и она работает сосредоточенно - выстрел, выстрел, удар - отбивая хасков от себя и от своей команды. Берет её звонкая ярость боя, желание крушить и убивать голыми руками, и когда над плечом Деймса нависает баньши, она выпускает твари в голову целую обойму, с трудом удерживая рвущийся с губ крик. Самоубийственные задания - это по-своему весело, никакого будущего, не нужно особенно беречься, и если ей рассекут щеку или ударят в спину - не беда. Главное, до Цитадели доползти, а там можно спокойно не возвращаться и подыхать. Снимать с себя груз ответственности, оставлять весь этот бешенный странный мир, и отбрасывая от себя очередную хрипящую тварь, Шепард вспоминает, как прощалась с командой, и как Явик сказал, что собирается посмотреть мир, пожить у ханнаров, посетить могилы бойцов. Значит, она не была так уж и не права, значит, что-то у неё да получилось, и, кажется, ему одному она не врала, что собирается вернуться. Всем остальным только кивала - "Конечно, победим, конечно, я выживу." - и виновато отводила глаза. Она не собиралась возвращаться с этого задания, и только брошенная фраза - в последнюю ночь перед штурмом - осталась висеть на совести не оплаченным долгом.
"Ты никогда не будешь один."
"Встретимся за морем..."
Шепард с размаху бьет подобравшегося слишком близко каннибала в челюсть и выбрасывает всё это из головы.

Когда их накрывает лазером Жнеца, Шепард приникает к земле, вжимается лбом в искореженный асфальт, и улыбается - кровь идет у неё изо рта, но это не важно. Видится ей, в мгновенном прозрении, как на берегу вечного океана, у самой кромки прибоя, поднимает голову дрелл. Взгляд его пристальный, ожидающий - очень знакомый взгляд - на губах играет улыбка, и спит у его руки старая снайперка, и волны лижут берег у самых его ног...
"Скоро, - говорит ему Шепард, но он отрицательно качает головой, складывая ладони в знакомом молитвенном жесте, и материальный мир, уже успевший набить оскомину, властно притягивает её к себе. Пахнет горелым мясом и горячим асфальтом, Шепард с трудом поднимается, бредет к лучу. Она уже не задается вопросами, видя перед собой только цель - дойти и уничтожить - и оглянувшись, замечает красную броню Явика. Только проверить, выжил ли он, не получится - она просто не дойдет.
Да и грех заставлять Жнецов ждать.

*****

От земли тянет душной горечью - асфальт спекся в единую обуженную корку, вьется над ним едва заметный сероватый дымок. В воздухе плавают хлопья гари, и среди трупов кто-то не совсем умерший кашляет надсадно, страшно хрипя и задыхаясь. Явик приподнимается на локте, моргает, стараясь вернуть зрению четкость. Тряхнуло будь здоров, даже его, с его высоким болевым порогом и защитной броней, отключило, и вокруг как-то одуряюще тихо. Нет ни одного врага, только раненые стонут или пытаются вызвать штаб.
Их много - раненых. Тех, кому повезло не дойти до луча той сотни метров, которые накрыл Жнец.
Явик трогает пальцами лоб, отгораживаясь от чужой боли, которая хлещет через край, кое-как садится, отталкиваясь от земли. Левая нога отдается тянущей болью, асфальт испятнан янтарем, но, в принципе, ему повезло. Мало кто может похвастаться подобной крепостью здоровья, и Явик задирает голову. Смотрит в небо.
Серое, затянутое тучами, оно выглядит нездоровым и тяжелым, но в нем нет ни одного Жнеца. Ни одной летучей твари, из тех, кого солдаты прозвали Собирателями. Небо пусто, и, обернувшись, протеанин нашаривает взглядом тела измененных, которые пытались остановить последний рывок "Молота". Без движения лежит на асфальте баньши. Костистая рука выброшена вперед, кажется, тварь пыталась подтянуться и встать. А за ней - мародеры и хаски, твари, каннибалы... За отрядом шла волна, их просто гнали на Жнеца, как гонят зверя, но сейчас все эти уроды мертвы окончательно и бесповоротно. Явик приподнимает уголки губ, но тут же стирает с лица получившуюся улыбку, не позволяя себе поверить. Жнецы могли отступить, бой мог перейти в другую часть города. Могло случится что угодно...
Он вспоминает о Шепард вдруг, и тут же прижимает к асфальту ладонь. Она бежала впереди, как всегда, и, скорее всего, попала под луч... Но слабый след красит воздух в рыжину, и Явик встает, зло выдыхая сквозь зубы от боли, упрямо делает шаг, затем ещё один. Кроме него некому, люди никогда такого не умели, и их поиск занял бы много часов.
За ним тянется россыпь янтарных капель, но он не обращает на это внимания. Чтобы лишить его возможности встать, нужно раздробить обе коленные чашечки, а не слегка поцарапать бедро. Лучевиком он пользуется, как костылем, готовый в любой момент его вскинуть.

След приводит к самому лучу, ныне закрывшемуся, и Явик видит её тоже вдруг, словно жизнь сегодня поставила перед собой цель - поразить последнего протеанина внезапностью своих сюжетных поворотов. Шепард лежит, уткнувшись лицом в асфальт, волосы пламенеют огненным стягом, и только из-за них Явик её и заметил, потому что иссеченная обгоревшая броня идеально сливается с изувеченным асфальтом. Снайперка валяется тут же, спина капитана слабо подрагивает, и вся она изрядно присыпана каменной крошкой и пылью. Наверное, лазер зацепил на излете, прошел самым краем, а, может быть, и вовсе её и не задел, и Явик не тратит времени - роняет лучевик на землю, склоняется над Шепард. Он ни разу не знаток человеческой анатомии, так, кое-что почитывал из интереса, и единственный выход, который приходит ему в голову - повторить однажды совершенное - закинуть коммандера на плечо и идти в лагерь. Даже если Жнецы побеждены - эти примитивные народцы долго будут пытаться понять, что же делать дальше, и ждать спасательный отряд, значит дождаться его уже с трупом...
Ногу опять простреливает болью, Явик вдруг соображает - нести придется долго, а сейчас из него ни ахти какой ходок. Будет больно, он может споткнуться, и хотя никому другому он бы об этом не сказал, сам он свои силы оценивает трезво. От шелчка по неприметному выступу раскрывается броня, протеанин расправляет крылья, опираясь на здоровую ногу, и капитан слабо стонет, когда он поднимает её на руки. Стонет - хорошо. Значит, жива, значит, может чувствовать боль, которой уже не существует для мертвецов... Почему он вообще заботится о её безопасности - Явик не думает. Привык. Привязался. Пытается отблагодарить за Жнецов...
Да просто - можно ли иначе?
После четырех месяцев с Шепард он уже уверен - нельзя.
Медленно набирая высоту - в конце концов, он не разминался пятьдесят тысяч лет, а теперь пытается лететь с двойным грузом - Явик смотрит вниз, на опаленную землю. Слышится ему - где-то вдалеке крики, не боли и не ужаса, радости - и будь он сейчас не так занят - несомненно почувствовал бы себя опустошенным...

Когда, шурша крыльями, в расположение медицинского корпуса Альянса, ввалился полуголый протеанин с безжизненной спасительницей галактики на руках, молодой врач-саларианец, незнамо как прибившийся к земным врачам, выронил ампулу с лекарством, и она с жалобным звоном вдребезги разбилась об пол.

*****

-Она может не проснуться до утра.
-Знаю.
-Она вообще может не проснуться.
-Знаю.
-Тогда, может быть, вам стоит уйти и вернуться к утру?
Явик качает головой, глядя с чистым незамутненным отвращением. Что-то подобное вечно было у него на лице первые недели две, но в последнее время возвращается такое выражение редко. Можно даже сказать, не возвращалось вовсе до этого момента...
Врач смотрит на него устало - руки у него в перчатках, по белому халату плывут кровавые пятна. Раненых несут и несут со всего Лондона, штаб человеческих медиков разросся до всеобщего госпиталя, и мимо снуют люди, саларианцы, турианцы с какими-то острыми железными штуками в руках. Таскают бинты, передают по рукам запасы панацелина, перекликаются, где-то кричит, не замолкая, молоденький парнишка, и здесь совершенно не чувствуется, что война закончилась.
Не должно чувствоваться.
Солдат "Джеймс" мечется с человеческими отрядами. От остальных пока ничего не слышно. Явик же сидит в углу, скрестив руки и неодобрительно глядя на суету вокруг. В голове у него совершенно не укладываются две новые истины - Жнецы мертвы, Шепард может умереть вслед за ними. Много лет он жил только ради того, чтобы завершить цикл Жатвы, сейчас цель достигнута, но сознание сопротивляется этому знанию, не хочет его принимать. Что до Шепард - её и вовсе не получается представить мертвой, такие, как правило, умирают в бою, но уж никак не после боя, и потому четыре его янтарных глаза смотрят на доктора с непониманием и раздражением. Его место здесь, в этом бедламе, а его пытаются выгнать.
Зачем?..
Не понять.
-Не стоит, - разлепляет он, наконец, губы, поняв, что так просто человек не отстанет - Она очнется довольно скоро, и я хотел бы присутствовать при этом.
-Откуда такая уверенность, если я на общем говорю вам, что она может вообще не очнуться?
Явик только усмехается. Такие, как она, всегда возвращают долги и выполняют обещания. Не умерев под лучом, она не умрет уже точно, и это, если хотите, интуиция. Врач краснеет - под слоем серой пыли, которую ветер щедро разносит по всему Лондону, выглядит это особенно забавно - набирает в грудь воздуха, явно готовясь выдать обличительную тираду...
Явик встает, оказываясь выше его на голову, отстраняет человека небрежным движением. Госпиталь расположился в каком-то административном здании этажей на пять, но раненые всё равно лежат в коридорах, и кое-кто провожает его взглядом, когда протеанин проходит мимо, игнорируя попытки врача что-то ему сказать.
Спасительницу Галактики положили в отделmную комнату - пусть она и крохотная - под слоем бинтов не видно лица. Несколько часов работали медики, снимали вплавившуюся в кожу броню на спине, скрепляли огнестрельные ранения, мазали, вкалывали, бинтовали, и дышит она совсем слабо.
Но всё-таки дышит.
Явик входит порывисто, прислоняется к стене, голова у него уже болит от бесконечных смертей, и взгляд его, направленный на Шепард, пристальный, янтарный, неотступный. Стоило ли так приручать к себе, стоило ли криками и примерами вбивать свою истину, чтобы вот так умереть на полпути, пополнив и без того бесконечный список тех, кого ему приходится оплакивать? Конечно, понятно, что свет не сошелся клином на последнем протеанине, что у неё много причин умереть, равно как и много причин жить, но всё-таки Явик уверен в своем предчувствии. Уверен так, что врач только машет на него рукой и уходит к другим, отчаявшись что-то объяснить...
Когда Шепард очнется - ближе к утру, когда поток раненых немного ослабнет - первым, что она услышит, окажется: "Вы были невнимательны, коммандер", произнесенное самым обвинящим тоном, в котором так и слышится "Преступно невнимательны!".
И больше всего на свете в этот момент ей захочется засмеяться, захохотать в голос, и в кои-то веки Шепард исполнит только и исключительно свое желание.
И на горящие огнем легкие и полную неизвестность ей будет чисто и незамутненно плевать.