В ожидании удара

[BioWare-Fanfic-Club]

Название: В ожидании удара (появилось благодаря  St_Anita, за что ей честь и хвала).
Автор:  morogennoe_iz_sereni
Категория: Mass Effect
Рейтинг: G
Персонажи и пейринги: Фем!Шепард и совсем чуть-чуть Джокера
Жанр: character study, я бы сказала, но поскольку на БФК такого с списке тем нет, то пусть будет Vignette
Размер: 2 729 слов
Предупреждения: Учтите, есть шанс, что текст покажется вам нудным. Так что если вы не любите фики, где мало действия и много-много рассуждений, наверное, вам не стоит читать, все равно останутся только негативные впечатления. Я предупредила)
Аннотация: Нравится мне эта заезженная тема: самое начало МЕ-2, ещё до Горизонта; оглушенная и растерянная Шепард, у которой колоссальный стресс и бессонница, которая никому и ничему вокруг не доверяет, и которая старается разобраться, чо ей теперь делать-то. На оригинальность не претендую - если, конечно, не считать оригинальной склонность Шеп к паранойе.
Статус: закончен


Шепард не помнит своей смерти. Человеческая память милосердна — или же попросту труслива — и Шепард не может вспомнить. Крейсер на радаре, первый удар, пробивший щиты и обшивку корабля, и всё, пустота. Черная дыра, поселившаяся на задворках памяти, не дает покоя, зудит и ноет, заставляя раз за разом реконструировать в воображении те минуты, пытаясь вспомнить, найти хотя бы отголосок той картины. Нет, она не помнит ни боли, ни самого момента умирания, света в конце туннеля и прочего — есть только воспоминания о том, как она впервые очнулась на операционном столе (по крайней мере, Джейн предполагает, что это был именно операционный стол), и удушье; дикая, животная паника, которая охватывает разум, когда не можешь вдохнуть; застывшее, твердое горло, в которое не удается протолкнуть хотя бы чуть-чуть воздуха, бешеное биение пульса в ушах и ямке между ключицами; чьи-то голоса и... снова пустота, черная дыра, ничто.

Она вернулась одна, оглушенная, ошеломленная, лишенная даже памяти — зверь, которому отрубили лапу и заставили жалко ковылять и подпрыгивать при ходьбе, приспосабливаясь к новому, шаткому и неустойчивому, способу передвижения.
Она вернулась — её вернули — как чинят инструмент, необходимый для определенной цели; её вернули, чтобы она сделала то, что необходимо; выдали тело, цель и средства, и кто-то — человек-загадка со странными глазами — наблюдает за ней через стекло, готовый в любой момент убрать её с доски. Не ферзь, пешка; двойка вместо козырного туза. И чьей-то волей жизнь продолжается, заставляя думать и чувствовать, заставляя сознание упрямо биться в симметричной клетке рассуждений: надо найти выход, надо суметь не проиграть, несмотря на то, что правила установлены кем-то другим и ей неизвестны, нельзя сдаваться — теперь уже дальше, чем до самого конца; теперь уже просто: из плюс бесконечности в минус бесконечность.


Шепард не может спать последнее время. Тело, выданное ей (нет, не избавиться от горьковатого привкуса этих слов) Цербером, почти совершенно, оно укреплено и напичкано имплантатами, но это тело все же управляется её разумом, её душой — если, конечно, у неё все ещё есть душа, что весьма сомнительно — и сейчас Шепард пытается хоть как-то собрать себя из тех ошметков, на которые её разодрала потеря «Нормандии», звания, команды, собственная смерть, и не может даже спать.

Мало того, что она не может именно заснуть; что снотворное, выданное доктором Чаквас, не способно остановить бесконечное, изматывающее вращение мыслей в голове, так ещё в том маловероятном случае, если ей удается все-таки задремать, соскользнуть в несомый и изменчивый туман сна, она неизменно слышит врезавшееся в память: «Крейсер на сканере дальнего обнаружения», — и тревожный писк приборов. Она просыпается, иногда дергаясь при этом так, что сводит ногу, и панически, сама ещё до конца не понимая, где находится и что происходит вокруг, ищет приборную доску и Джокера. Постепенно, осознав, что она в капитанской каюте и что на курсе перехвата нет никакого неизвестного крейсера, она успокаивается, но — где-то в подсознании угнездилась мысль, что она больше не может чувствовать себя в безопасности на собственном (собственном, ха!) корабле, и мысль эта прокрадывается даже во сны, убивая всякое желание засыпать.



Отчасти поэтому Джейн и завела привычку по ночам обходить псевдо-Нормандию, пугая дежурных навигаторов и заставляя СУЗИ советовать ей обратиться к доктору Чаквас по поводу расстройства сна. Чтобы как-то сократить вязкую пустоту ночи (хотя на «Нормандии» всегда ночь, и время определяется скорее по внутренним часам, чем  чередованием света и темноты) — и чтобы запомнить, вбить в память как можно глубже расположение кают и коридоров. Создать для себя хотя бы иллюзию безопасности благодаря тому, что окружение знакомо, вызубрено назубок.

Но если бы только все было так просто... Если бы можно было так легко изгнать из себя эту постоянную напряженность, ожидание подвоха, внезапного удара. Но ведь на Шепард давит не только прошлое, есть ещё и настоящее — настоящее, в котором она не может доверять почти никому и ничему на этой псевдо-Нормандии.

Наверное, специалисты Цербера, которых ей выдали (и снова это проклятое ощущение чужой воли, дергающей за ниточки!) в качестве команды, неплохие люди. Может быть, все они верят в «правое дело» и искренне хотят за него сражаться. Но, во-первых, это люди «Цербера», и, с точки зрения Шепард, нет ничего глупее, чем слепо довериться бывшему врагу, а во-вторых, годы службы в «Альянсе» как-то незаметно приучили её делить мир на определенные категории. «Человечество», безликая и неопределенная масса, за которую она сражалась и сражается — что-то вроде маячка на радаре, не люди, а скорее представление о людях, вбитая в голову абстракция; отдаленная и бесформенная цель. «Свои», её команда, те, кому она может доверять и кого способна контролировать как капитан и вышестоящий офицер. И «чужие» — те, в кого надо быть готовой выстрелить в любой момент.

Это проще всего объяснить через аналогию с наемниками, к которым она присоединилась, пытаясь добраться до Архангела. Шепард ведь было, по сути, все равно, являются они «злодеями» или нет; кто и зачем пошел в наемники и что там они успели насовершать — хорошего или плохого. Для неё было важно только несовпадение целей: они хотели убить Архангела, ей было необходимо его завербовать.
Она не чувствовала ничего, когда стреляла этим людям и Чужим в спину. Ни торжества, ни сожаления, ни какого-нибудь там «справедливого возмездия злым и нехорошим людям». Пока они добирались до места атаки, Джейн смеялась над бородатыми анекдотами, которые рассказывал водитель; когда они стояли около моста с другой группой таких же «вольных стрелков», ожидая сигнала, Шепард автоматически обменивалась какими-то замечаниями с лидером той группы, а как только наемники бросились вперед, неумело и беспорядочно, Джейн открыла огонь по самым легким целям.

Так вот, сейчас она — что-то вроде тех наемников. Не важно, какие они, эти люди из «Цербера», важно, что ей неизвестны их цели и что в любой момент они могут оказаться врагами. Кто-то из них — как, например, Миранда — открыто заявляет, что лоялен в первую очередь «Церберу», кто-то пафосно говорит о спасении человечества от Жнецов, но никому из них Шепард не может доверять. Джокер, Чаквас, Гаррус, Джек и отчасти Мордин — и команда, которой она не доверяет, корабль, выданный ей авансом, чтобы она послушно выполняла волю «Цербера»; корабль, на котором у неё нет даже капитанского доступа. И кроган в пробирке, которого она не рискнула "распаковать", потому что если что-то пойдет не так, эта капля в чашу её стойкости станет лишней.

Постоянное ощущение угрозы извне, постоянное ощущение угрозы изнутри — инстинкт, военная привычка, которые напоминают Джейн, что она находится на чужой территории; что она не контролирует ситуацию и команду, играя чужими фигурами до тех пор, пока хозяин не решит забрать их обратно; что она не должна подставлять неприкрытую спину.


Наверное, есть какой-то предел выносливости, моральной и физической. Есть какая-та грань, до которой ещё можно жить с вечной мигренью, изматывающей и нудной, похожей на толстую змею, которая ползает внутри черепа, царапая его болью при каждом движении. Когда-нибудь усталость, накопившаяся в тяжелом, разбитом теле, возьмет верх, и она пропустит пулю, летящую в лоб. Или сдадут, наконец, нервы, натянутые до тугого, низкого гула на пределе слуха. Измотанный, загнанный, замкнувшийся в себе человек — Шепард кажется, что в ней не осталось уже ничего, кроме какого-то незримого стержня, который вот-вот сломается.
Джейн всегда была такой — перестраховщицей, старающейся предусмотреть все возможные варианты развития событий; всегда стремилась максимально контролировать ситуацию, да и доверие для неё было скорее вопросом контроля, чем душевной близости или симпатии. Это всегда были её сильные качества, именно они сделали Шепард капитаном оригинальной «Нормандии», — и кто бы мог подумать, что когда-нибудь эти черты превратятся в болото, затягивающее её все глубже и глубже; что именно из-за этих качество она будет стоять перед вероятностью просто-напросто сломаться, не выдержать постоянного напряжения, давящего на неё, и невозможности расслабиться даже на короткие часы сна?

Наверное, есть какой-то предел того, что можно вынести, двигаясь вперед только на упрямстве и чувстве долга, необходимости выполнить свою задачу, правда?





Эти её ночные раунды, когда она обходит корабль с четким ощущением, что старается запомнить поле предстоящего боя, чаще всего заканчиваются именно здесь, на смотровой палубе, около наблюдательного мостика. Здесь она сидит, медитативно всматриваясь в проплывающую мимо «Нормандии» Галактику, одновременно крошечную и огромную, и ей кажется, что во всем существующем мире, как не подкручивай масштаб, от отдельно взятой клеточки её уставшего тела до невообразимой бесконечности, есть только две вещи — движение и пустота. Вся эта Вселенная, огромная, развертываемая по всем направлениям сколько хватит воображения, неограниченная ничем, кроме невозможности представить себе бесконечность — она движется, не застывая ни на минуту, от простейших частиц до раздувшихся красных гигантов, среди невообразимой пустоты, которая в равной степени внутри и снаружи.


И так же спешит вперед её жизнь, вторая и последняя, сменяя одно событие другим в бесконечной (действительно бесконечной: в её случае даже смерть не стала завершением) цепочке; и движутся её мысли, пуская, раз за разом, по кругу тысячу раз обдуманные аналитические выкладки.

Корабль, уничтоживший «Нормандию», может точно так же объявиться снова из ниоткуда — а Шепард все ещё нечего ему противопоставить. В любой момент случившееся может повториться, и она должна что-то сделать, чтобы защитить себя и корабль. Будет ли достаточно новой брони, которую недавно установили на корабль через старые контакты Джейкоба в Альянсе? Или опять все оборвется знакомым: «Крейсер на сканере дальнего обнаружения?»

Джейн Шепард сидит, медитативно глядя вдаль, а мигрень колюче шевелится где-то внутри черепа, под коркой напряженного лица, и мысли, буксующие и заходящие в тупик, перепрыгивают на другую тему и спешат дальше, круг за кругом, как лошади по ипподрому.

Чего же Призрак хочет от неё? Зачем, зачем ему понадобилась именно Шепард, ведь он мог куда более разумно потратить ту баснословную сумму, которую понадобилась на её воскрешение? Миранда упоминала «контролирующий чип», который она хотела вживить Шепард, но Призрак отказался от этой идеи. Почему? Считает ли он её настолько идиоткой, чтобы слепо доверять его организации? Или у него припрятаны какие-то карты в рукаве, он уверен, что есть способ контролировать Шепард другими методами? Чего он хочет, что нужно этой организации на самом деле, и почему он отказался от чипа, но вместе с тем закрыл ей доступ к командам СУЗИ?

Вопросы, вопросы, сводящиеся к одному и тому же — что она не сможет доверять никому и ничему на этом корабле, принадлежащем «Церберу», пока не будет уверена, что контроль над ситуацией, над собственным кораблем и его командой в её руках, и Призрак не получит от неё того, чего пытается добиться. Джейн Шепард сидит, не чувствуя затекших ног, и ей кажется, что усталость, отяжеляющая непослушное тело, прокралась куда-то очень глубоко внутрь, до самых костей. Мысли крутятся, вьются внутри черепа, с визгом пробуксовывая на вопросах без ответа, и кажется, что Шепард не сможет расслабиться, скинуть с себя хотя бы часть этого изматывающего напряжения, пока не соберет все кусочки паззла, пока не будет стоять наконец на твердой, надежной почве.

Она не раз рассматривала вариант угнать, если можно так выразиться, «Нормандию». Выкинуть с корабля всех, кто имеет отношение к «Церберу»; найти опытного инженера, который избавит корабль от всех камер и подслушивающих устройств и хорошенько покопается в коде СУЗИ. Она могла бы попытаться передать «Нормандию» Альянсу — скорее всего, Хакетт согласится. Одно «но»: ни Альянс, ни Совет не станут финансировать борьбу с Коллекционерами, и это при условии, что Шепард вообще  не перебросят куда-нибудь на окраину систем Терминуса, охранять колонии. Шепард не справится сама по себе: кораблю нужно топливо, нужно вооружение, да и для исследований Мордина нужны деньги. Конечно, она могла бы попробовать выбить финансирование из Хаккета, маскируясь под расследование причин, по которым исчезают человеческие колонии — но время, на все это нужно время, а инстинкт подсказывает, что времени осталось немного. Да и очень уж шаток, неустойчив этот шанс, а колонии продолжают исчезать.

Джейн Шепард сидит на смотровой палубе, поджав под себя затекшие ноги, а вместо разбегающихся перед кораблем звезд, похожих на крошечную хрустальную пыльцу, вместо причудливых клочков цвета, взрывающих пустоту Галактики, она видит только темноту. Вакуум, пустота, ничто. Она и сама понимает, что временно застряла на церберовском поле, и ей придется играть по выданным правилам, но не может не искать какой-либо выход, который будет, с её точки зрения, более приемлем.

Шепард вздыхает, перекладывая затекшие ноги.

Так больше не может продолжаться. Ещё чуть-чуть, и дойдет до того, что она потеряет способность контролировать себя и свое тело — а это часто вопрос жизни и смерти. Ей придется либо принять существующее положение дел и найти внутри себя хоть какой-то баланс, точку равновесия, спокойствия, либо банальнейшим образом умереть в ближайшей перестрелке, не сумев справится с усталостью и нервами.
Она могла бы взять у Чаквас более сильное снотворное — но есть риск, что оно окажет на неё затормаживающее действие, и станет ещё хуже, чем есть сейчас. Она могла бы пойти и излить кому-нибудь душу в надежде, что станет легче, как и обещают обычно психоаналитики — но делиться с «Цербером» вообще и Мирандой с Призраком в частности она не намерена, а корабль буквально нашпигован жучками. В конце концов, она могла бы объявить пару дней увольнительных для команды и попытаться отдохнуть — но сама знает, что это абсолютно бесполезно до тех пор, пока она не разгребет завал в собственной голове.

— Капитан, Джокер на связи. Три часа до стыковки, — она невольно вздрагивает, когда из инструментона раздается голос Джокера.
Пилот звучит... взволнованным, хотя это заметно только потому, что она хорошо знает Джокера. «Боится, что я съеду с катушек и подорву себя вместе с этим кораблем?» — Шепард невольно улыбается, хотя улыбка выходит слабой и уставшей.
— Спасибо, Джефф, — отвечает Шепард, стараясь, чтобы голос был твердым, спокойным и собранным.

Джейн закрывает глаза, на секунду окунаясь в милосердную темноту вместо бешеного вращения звезд и проплывающих мимо корабля цветастых пятен. Если бы ей не была так неприятна мысль, что каждое её слово будет прослушано и взвешенно «Цербером» и Мирандой, она бы сказала сейчас Джокеру, как она благодарна — за волнение и за то, что он якобы случайно намекает Чаквас о бессоннице капитана. Она сказала бы, как важно для неё иметь хоть какую-то точку ниточку уверенности среди этого тухлого болота сомнений и недоверия.



Хорошо быть такой как Джек — забиться в самую темную дыру и скалить зубы вместо того, чтобы брать на себя ответственность и идти вперед. А Шепард надо встать; надо собраться и — да, выпить кофе, крепкий, очень сладкий кофе.
Наверное, есть какой-то предел, какая-то граница, до которой можно шагать на одном упрямстве и чувстве долга, пока не сломаешься окончательно — но Шепард остается только надеяться, что она успеет найти для себя какую-то точку опоры, обрести почву под ногами прежде, чем дойдет до этой границы.
Есть предел выносливости тела, даже укрепленного, напичканного имплантатами, но может быть, её силы воли все-таки хватит для того, чтобы суметь справится с собой.
«Должен быть выход. Не может не быть выхода», — твердит себе Шепард. Боль внутри головы раздраженно бьет хвостом, уже кошка, а не змея — но для этого придумали обезболивающие.



Джейн Шепард, спускающаяся в БИЦ и идущая к кабине пилота, выглядит очень спокойной, очень холодной. Прямая, собранная, напряженная — только под глазами у неё черные синяки и на пальцах обкусаны заусенцы.

— Краше в гроб кладут, капитан, — заявляет Джокер вместо приветствия, поворачиваясь к ней.
— Будем надеяться, в гроб сегодня положат не меня, — отвечает ему Джейн, и если бы пилот не знал её так хорошо, он и не заподозрил бы по её виду и голосу, что их хладнокровный капитан измотана до предела, душевно и телесно.
Это заметно в основном по какой-то загнанности в её глазах и неестественно прямой спине. Хорошо быть такой как Джек — позволять всему, что творится в душе, изливаться бурным потоком гноя на окружающих. Тяжело быть такой как Шепард: всегда, каждое мгновение держать себя в руках, и никогда не позволять слабости взять верх. Страшно, наверное, быть такой как Шепард — не доверять почти никому и ничему вокруг, и жить, когда каждое событие разбивается на цепочку последствий, к которым надо быть готовой.

— Капитан? — Шепард, которая уже собралась было уходить, поворачивает голову. — На ваших похоронах я уже был, так что постарайтесь не словить какую-нибудь пулю от недосыпа.

Это более чем неуклюжий способ показать свое волнение, но Джокер не был бы Джокером, если бы умел выражаться изящнее. И к тому же ей, кажется, чем-то помогает эта фраза, несмотря на нарочитую грубость и несерьезность: Шепард вздыхает и прикрывает на мгновение глаза (Джокеру кажется, что капитан сейчас просто свалится мешком на пол, до того бледной и уставшей она выглядит), а потом слегка улыбается — это смутная и неустойчивая тень улыбки, но все-таки.

— СУЗИ, я хочу видеть Миранду в зале совещаний через пятнадцать минут.
— Хорошо, капитан, — моргает ИИ и исчезает, вероятно, чтобы передать членам команды распоряжение капитана, а Шепард уходит, не оглядываясь на Джокера.

Здесь, на второй «Нормандии», паранойя Шепард стала зашкаливать за все разумные пределы — никому не доверять; не вести личных разговоров, если считаешь, что они могут быть прослушаны и поняты тебе во вред; вечно выяснять с Мирандой, кто же здесь командует — но все же есть что-то странно... воодушевляющее в том, как она борется с этими ветряными мельницами придуманных ею же препятствий у себя в голове, и как не позволяет издерганным нервам повлиять на миссию.

А Шепард думает, что рискнет все-таки с более сильным снотворным, потому что иначе подведет себя и всех, кто надеется на неё; что обязательно соберет этот паззл; не позволит Призраку командовать на своем корабле и что какое бы дерьмо не ждало её на Горизонте, она пробьется. Пробьется. Через это — и через все остальное.


С наступившим вас новым годом! У нас все-все будет хорошо - у всех нас, я имею в виду - правда?)