Автор: Irisviel, Arona
Категория: Dragon Age
Рейтинг: G
Персонажи и пейринги: Алистер, м!Табрис, Эамон, Голданна и другие персонажи игры
Жанр: drama, missing scene, POV Алистера
Аннотация: пять зарисовок о разных периодах жизни Алистера
От автора: Текст был написан для феста на Weisshaupt Fortress. Иллюстрация KirioSanjouin
Статус: закончен
читать дальше
ЖЕЛАНИЕ
«Милая Андрасте, меня зовут Алистер, и у меня нет родителей. Никто не рассказывает мне, куда они делись и кем были, но я очень хотел бы это знать. Если можешь, пожалуйста, сделай так, чтоб они были живы, и с ними все было хорошо».
Сколько раз он шептал эти слова, словно заклинание перед сном. Сколько раз, приходя в церковь, говорил с холодной каменной глыбой изображающей Пророчицу, веря, что она поможет. Сколько раз хныкал в подушку, представляя чего у него нет и чего он так желал. Но божество не помогало, никто не хотел говорить правду.
Алистер сидел на берегу озера и пытался подобрать слово, которым можно было бы охарактеризовать его состояние. Взрослые говорили длинные и мелодичные слова, после которых качали головой и сокрушенно цокали, но ни одно из них, он, как назло, не помнил. Все вертелись на языке, а вспомнить их не получалось. Только одно слово, которое он вычитал в книге, стащенной недавно из библиотеки, крепко засело в памяти: бездна. Точного значения он не знал, но там говорилось, что это ужасное место, в котором ни остается ничего, кроме страдания. Возможно, именно туда он сейчас и проваливался. Взрослое слово придавало сил, заставляя думать, что он сам становится чуточку взрослее, используя его. И только это удерживало мальчика от того, чтоб упасть на землю, свернуться в клубочек и начать рыдать как девчонка. Взрослые не рыдают, они стойко переносят все невзгоды. И Алистер не будет рыдать.
Когда он бежал от дядюшки, все было просто: дыхание сбивалось, ноги настолько устали, что так и норовили запутаться друг о друга, а слезы – это от ветра, бьющего в лицо. И не надо было думать ни о чем, кроме того как не упасть и не разбить коленки. Но стоило ему остановиться и отдышаться, как слова дядюшки снова зазвучали в голове так живо, будто он стоял рядом. И тут ему подумалось, что не хочет он быть взрослым, не хочет знать значение слова «бездна» и не хочет, чтоб кто-то думал, что он большой и сможет понять правду. Дурацкая правда, да кому она нужна, если без нее жить куда проще?
Лучше бы они были мертвы. Лучше бы папа погиб как герой, сражаясь на войне, а мама умерла бы от горя. Лучше бы он был сыном бродяжки, которая подкинула его в замок, стараясь не допустить, чтоб ее ребенок тоже стал жить такой жизнью. Лучше бы он был сыном моряка, который не вернулся из плавания.
Если его отец король, получается, что он просто бросил его. Выкинул как ненужную вещь, отдал дядюшке Эамону и забыл. Ведь когда он приезжал, даже взгляда не бросил на сына. Получается, что Алистер не нужен своему отцу. Получается, что отец никогда не хотел, чтоб он назвал его папой. Получается, что ему даже не интересно, что с ним.
«Милая Андрасте, меня зовут Алистер, и у меня нет родителей. Никто не рассказывает мне, куда они делись и кем были, но я очень хотел бы это знать. Если можешь, пожалуйста, сделай так, чтоб они были живы, и с ними все было хорошо».
Сколько бы дядюшка не говорил взрослых и незнакомых слов о какой-то политике, угрозе трону, памяти королевы, Алистер не понимал. Он так давно молился Андрасте о том, чтобы его родители были живы, чтобы с ними все было хорошо и, чтобы они когда-нибудь вернулись за ним; так давно мечтал о том дне, когда его красавица мама в слезах обнимет его и скажет, что очень сильно скучала и больше никогда не бросит; мечтал, как его отец, высокий и сильный воин, похлопает его по плечу и скажет, что гордится им.
Но его мать мертва, а отец – король. И он бросил его.
– Андрасте, если ты меня слышишь, пожалуйста, сделай так, чтоб мой папа забрал меня отсюда, – свернувшись на холодной земле, сквозь рыдания шепчет Алистер.
ГНЕВ
- Ты опять едешь к этому выродку? – холодный голос Изольды был полон яда.
- У него есть имя, и раз уж ты добилась того, чтоб он жил не с нами, то будь добра, проявляй хоть каплю уважения, - спокойно отозвался Эамон.
- Зачем ты едешь к нему? Этот упрямый мальчишка все равно даже не выйдет к тебе, - мягко взяв за руку мужа, проговорила женщина.
- Для того, чтоб он знал: я не бросил его.
Эрл выразительно посмотрел на руки жены, сжимающие его предплечье и, когда Изольда отстранилась, зашагал к выходу.
Много воды утекло с того момента, как маленький Алистер покинул его замок. Но до сих пор Эамон помнил его глаза, полные обиды, ярости, чувства, что его предают. Винить в том, что произошло, было некого. Геррин тогда был молод, влюблен и готов собирать с неба звезды, только бы угодить своей прекрасной даме, с которой ничто не могло его разлучить. Ни бастард короля, ни сам король.
- Эамон, - устало потирая глаза, прошептал Мэррик, - не мне тебя судить, я наделал ошибок в свое время, когда был не старше тебя, но ты подумай хотя бы о ней. Ее будут ненавидеть все твои подданные, и это ничем не изменить. Когда она бегала по балам, развлекаясь национальной забавой, которую они называют «игрой», ферелденцы проливали кровь за родину, умирали, голодали и отдавали последние гроши, только бы им не снесли головы. И знаешь, на чьи деньги было куплено вино, которое твоя невеста распивала на приемах императора? На деньги твоих людей! На деньги наших баннов и эрлов, которых вырезали целыми семьями и отбирали имущество, чуть что не понравится узурпатору! Ты хочешь того, чтоб эрлессу Редклифа когда-нибудь нашли в канаве изнасилованной, избитой и с кровавой улыбкой от уха до уха?
Нет, Мэррик, я хотел совсем другого, - в который раз отвечал призраку прошлого Эамон, правда, сейчас уже ничего не изменить. Изольду ненавидели. Она не могла выезжать в деревню вместе с мужем, не могла спокойно гулять по окрестностям замка без охраны, не могла даже рассказать о своих горестях кому-то. Потому, что никто не хотел ее слушать. И она искала кого-нибудь, кто был бы слабее ее.
С самого первого дня в замке Редклиф женщина с недоверием относилась к Алистеру. Она старалась просто не замечать мальчика, лишь изредка бросая на него полные презрения взгляды, точно ушат холодной воды. Геррин видел это, но не мог, не хотел ничего менять. Пока мальчик в тепле и уюте, какая разница, как к нему относится хозяйка замка? Но потом слухи, в которых отцом бастарда был сам Эамон, дошли до нее, и, казалось, Изольда взорвалась. Она отыгрывалась на Алистере за все свои горести, сполна отплачивая ему, точно мальчишка был олицетворением всего Ферелдена. Отчасти, конечно, она была права, только не подозревала об этом. Иногда Эамон представлял, насколько иначе все было бы, знай женщина об отце бастарда. Разумеется, Изольда постаралась бы сделать все возможное и невозможное, для того, чтоб Тейрин полюбил ее. А потом, несколько лет спустя, принесла бы в страну свою орлесианскую игру.
Решение о том, чтоб отправить мальчика в церковь, Геррин принял, нежась в постели со своей молодой женой. Больше он никогда не повторял этой ошибки: все серьезные темы остаются за порогом спальни. Когда Эамон, подумав, собрался сообщить Изольде, что Алистер остается с ними, он застал ее помогающей мальчику собрать вещи. Он хорошо помнил победный взгляд, который бросила на мужа женщина, и тот говорил, что теперь уже ничего не изменить.
Последний раз эрл видел Алистера перед его отъездом. Тогда мужчине не хотелось выходить из своего кабинета и смотреть в глаза преданного им ребенка. Он воспитывал Тейрина с младенчества, любил мальчугана и считал его родным, невзирая на обстоятельства его появления на свет. Да и невозможно было его не любить: харизматичный ребенок, весь в отца, с улыбкой, способной покорять народы.
- Дядюшка Эамон, могу я с тобой поговорить? – дверь открылась бесшумно, и эрл даже подскочил от неожиданности.
- Да, - взгляда на лицо Алистера хватило, чтоб понять какую боль испытывает мальчик. В горле запершило, прокашлявшись, мужчина повторил, - да, конечно.
- Это правда, что ты собираешься отправить меня в церковь? – жизнерадостный ребенок, задира и непоседа был подавлен настолько, что лишь жалкая тень его стояла около приоткрытой двери.
- Да, Алистер, - Эамон старался говорить уверенно, но слова застревали в горле: как мог он пойти на поводу у женщины и предать подопечного? – Я думаю, что это пойдет тебе на пользу.
- На пользу? Ты выгоняешь меня ради моего же блага?
- Алистер, пожалуйста, - в глазах мальчика блеснули слезы, мужчина поспешно зашагал к нему и, закрыв дверь, опустился на одно колено, приобняв за плечи. – Не говори так. Я не выгоняю тебя, я хочу, чтоб ты получил церковное образование, понимаешь?
- Нет, не понимаю, - серьезно сказал Тейрин, злым порывистым движением смахнув с глаз слезы. – Ты просто выгоняешь меня, потому, что она так захотела.
- Алистер, о чем ты говоришь? Леди Изольда не хочет тебя выгонять, как и я. Мы просто стараемся дать тебе лучшее.
- Не правда. Ты выгоняешь меня и врешь мне. Я вижу, как она радуется тому, что я уезжаю. Хочешь сказать, что это от большой любви?
Уже тогда мальчик знал о том, что происходило, но Эамону просто не хватило духа сказать правду. Потом, разумеется, когда он станет старше, если им удастся поговорить, Геррин расскажет все начистоту, но тогда он не смог.
- Прекрати, - как можно переубеждать ребенка в том, что являлось истиной? Ужасная усталость навалилась на Эамона, и он вернулся в свое кресло, откинувшись на спинку. Он просто не хотел больше лгать.
- Ты выгоняешь меня, после того как приютил, - тихо прошептал мальчик, уже не скрывая слез. – Зачем было давать мне дом, чтоб вновь отнять? Ты и так постоянно напоминаешь мне, что я тут чужой, что мне сделали одолжение, но теперь ты просто выгоняешь меня, почему? Я был неблагодарен? Я же делал все, что мне говорили!
- Нет, Алистер, дело не в этом. В неблагодарности тебя упрекнуть никто не посмеет.
- Тогда почему? Почему ты бросаешь меня, как сделал это отец? – мальчик уже кричал, захлебываясь слезами, и у Эамона промелькнула мысль: хорошо, что он закрыл дверь.
- Я не бросаю тебя, Алистер, пойми! Если хочешь, ты можешь остаться, - мужчина тоже повысил тон, злость маленького Тейрина передалась и ему. Но если гнев ребенка был направлен в верное русло – все-таки, все окончательные решения принимает именно эрл, - то Геррин, винил во всем Изольду, но срывался на мальчика.
- Нет.
- Тогда чего ты хочешь от меня? Чтоб я сказал тебе, почему так получилось? Я сказал, что еще тебе нужно?
- Ничего, - казалось, Алистер опешил от такой резкой перемены, и голос его стал тихим, почти неслышным. Но обида быстро взяла свое, - больше я от тебя ничего не хочу. Тем более, оставаться в этом проклятом замке, с твоей женой, одной из тех, кто танцевал на костях ферелденцев. Подавись своим лишним спальным местом! Я тебя ненавижу!
Эамон стоял перед статуей Андрасте и невидящим взглядом смотрел на амулет, который покоился у него на ладони. Во время своего последнего разговора с Тейрином мужчина чудом уклонился от этой самой безделушки, которая летела ему в лоб. Что ни говори, а из мальчика вырастет могучий воин: амулет раскололся на три части, и для того, чтоб его починить, Геррину пришлось ехать в Денерим и искать самого умелого ювелира. Эамон хотел передать украшение, единственное, что осталось у Алистера от матери, через послушников, но не решился. Что если мальчик сочтет это последним «прощай»? Он хотел поговорить с ребенком, извиниться, вернуть амулет, показать, как сильно раскаивается, и пригласить обратно. Но исправлять ошибки было куда труднее, чем совершать.
- Прости, эрл Эамон, но мальчишка опять отказывается выходить к тебе. Он заперся в шкафу и только кричит, чтоб ты уехал и оставил его в покое, - преподобной матери стыдно, Геррин видит это. Из-за него Алистеру сегодня опять попадет.
- Он что-нибудь еще говорил?
- Только... - женщина переминается с ноги на ногу, решая, стоит ли это озвучивать, - только то, что он не хочет разговаривать с предателями.
- Понятно.
Не прощаясь, мужчина выходит из часовни. Предатель. Как больно звучит это слово.
ПРАЗДНОСТЬ
Алистеру нравилась весна. Она не была его любимым временем года, слякоть и грязь, которые мешали тренироваться раздражали, но просыпающаяся природа радовала глаз. Иногда он подолгу сидел у окна и пытался пересчитать все листья на деревьях, чтоб проснуться следующим утром и обнаружить, что их стало больше. Возможно, он просто ошибался, когда вскакивал сонный с кровати и, не умывшись, бежал к окну, но каждый день ему казалось, что прибавлялся ещё хотя бы один зеленый листик. И это было радостно, это отвлекало от скуки, которой пропахла вся его келья.
Когда Алистера только привели в церковь, он уже тогда понял, что последующие годы жизни станут для него самыми трудными. Все перед ликом Андрасте было слишком отстраненным, размеренным, а лица сестер, рассуждающих о трактовке Песни Света, слишком меланхоличными и возвышенными. Для тогда еще мальчика это было сродни приговору. Алистера душил аромат благовоний, на него давили высокие потолки, и когда он поднял глаза на огромное изваяние Пророчицы, то понял: он попал в лапы уныния.
Алистер любил тренироваться. Одна часть тренировок заключалась в скучной теории, на которой большинство будущих храмовников, подложив под голову книгу, дремали. А вторая – в упражнениях с чучелами. Но иногда случалось что-то действительно интересное. Алистеру нравились спарринги, когда кроме него и противника весь остальной мир переставал существовать. Нравилось, что после них остаются ушибы и вывихи, с которыми можно было идти к колдунам и подолгу сидеть с ними, наблюдая, как они творят чудеса. Нравилось, когда эти маги приходили на тренировки и заполняли поле настоящими молниями и огненными шарами. Это было больно, если в него попадали, но хотя бы отпугивало сонливость, которая наваливалась после занятий в классах.
Когда Алистера привезли в Орден и определили в келью, первым что он увидел, когда вошел, было окно. Большое и красивое, оно казалось дверью в другой мир. Мир, наполненный движением и жизнью. Мир, в котором мальчишки не учат основы магии и не бьют соломенных чучел под палящим солнцем и в лютые морозы. Мир, в котором нельзя оглохнуть от тишины.
В тот день Алистера не радовала ни весна, ни интересная тренировка. Он стоял перед окном и смотрел на более удачливых товарищей, которые, разбившись на пары, оттачивали свое дуэльное мастерство. В иной день он и сам бы был среди них, но сегодня смотреть из окна было удобнее. Уютнее. После того, как его лишили возможности участвовать в турнире за право стать Серым Стражем, он мог думать только о том, что никогда не выберется отсюда. Навсегда остается в лапах праздности, лишенный последней возможности сбежать.
Ветка с молодыми побегами качнулась от ветра, и Алистеру показалось, что не прошло и года с тех пор как он вошел в эту келью. Будто и не стояли в углу начищенные доспехи с горящим мечом. Будто он опять стал тем маленьким мальчиком, который вскакивал по утрам с постели, чтоб пересчитать зеленые листья и обнаружить, что их стало на один больше.
ГОЛОД
- Ну, здравствуй, сынок, - сказал старик Цирион, крепко обнимая сына. Было что-то детское в том, как Элан сейчас прижимался к отцу, и Алистер смущенно отвел глаза. Подобные семейные сцены нежности и любви не были ему знакомы.
- Я рад, что с тобой всё в порядке, отец, - сказал Табрис, высвободившись от объятий и кивнув в сторону товарища. - Это Алистер, Серый страж и мой друг.
Старый эльф крепко пожал руку парню.
- Спасибо вам, что не оставили нас в беде. Эльфинаж никогда не забудет того, что вы сделали.
- И всё же мы сделали недостаточно, - буркнул Табрис, усаживаясь на скрипучий табурет у стола, и указал Алистеру на соседний.
- Да... Бедняга Валендриан... - кивнул Цирион и печально покачал головой. - Мы дружили с ним сколько себя помню.
- Они заплатят, отец. Все, кто в этом виновен, заплатят.
За все эти месяцы Алистер слишком хорошо изучил своего товарища, чтобы уловить нотки ненависти и гнева в его голосе. Элан всегда был сдержан, но иногда он просто поражал несостоявшегося храмовника своим хладнокровием и жаждой возмездия.
Старик задумчиво закивал, словно его мысли сейчас дрейфовали где-то в другом месте, но внезапно будто очнулся.
- Ох, что же это я! Вы же, наверное, голодны!
- Нет-нет, мы не.... - запротестовал было Алистер, но Табрис цыкнул на него. Тейрин подумал, что, наверное, это какое-то негласное правило в Эльфинаже - не отказываться от предложенной еды, и покорно замолчал.
Табрис-старший направился в дальний угол комнаты, где находились полки с кухонной утварью и маленький стол, погремел ложкой о какую-то кастрюлю, и спустя несколько минут появился уже с жестяными тарелками. Когда он их поставил перед двумя товарищами, брови Алистера поползли вверх: на дне мисок красовались две большие темно-желтые кляксы какой-то мазни, съедобной, но не очень-то вкусной на вид.
- Благодарю, отец, - сказал Табрис, взявшись за ложку, и бросил выжидающий взгляд на Алистера. Тот решил последовать примеру товарища и принялся за еду.
Однако, много времени для этого не потребовалось. В два зачерпывания ложкой так называемая каша быстро закончилась, да так, что воин и не успел толком ничего распробовать.
- Спасибо, было очень вкусно, - сказал он, вытирая рукавом даже не успевшие запачкаться едой губы.
- Вы очень любезны, сэр Алистер, - сказал Цирион, ставя перед парнем чашку с водой. - К сожалению, мне больше нечем вас угостить.
Заметив смятение друга, Табрис пояснил:
- В Эльфинаже давно проблемы с продовольствием. Но сейчас всё стало намного хуже. Такое ощущение, что кое-кто хочет, чтобы мы повымирали сами от голода, чтобы не пачкать руки и кинжалы в нашей крови.
- Опять Логейн? - спросил Алистер, чувствуя, как его челюсти непроизвольно сжимаются от злости.
- Кто знает? - ответил Цирион. - Но даже если это не его приказ, сомневаюсь, что во дворце не известно о том, как обстоят дела. Мы в безвыходном положении. На работу в городе сейчас не устроиться, своими силами выращивать еду нам тоже негде... Только за прошлую неделю от недоедания умерло три эльфа и двое детей.
- Но кто-то должен за это ответить! - воскликнул Алистер.
Он долго общался с Эланом, многое знал по его рассказам о жизни в Эльфинаже, но этот визит к его отцу стал словно откровением. Он не думал, что всё настолько плохо. Теперь он совершенно отчетливо понимал, откуда в Табрисе эта неудержимая воля к свободе, к справедливости, к желанию воздать по заслугам тем, кто обрекает на страдания его людей. Так ли ужасен Мор, уничтожающий всех без разбора, будь ты знатным или простолюдином, эльфом или человеком, перед лицом подобной жестокости? Стоит ли весь этот величественный город с его великолепными замками и церквями того, чтобы выжить, если на глазах у всех уничтожается ни в чем не повинный народ?
- Они ответят. Я обещаю.
И почему-то Алистер не сомневался, что Табрис сдержит своё слово.
ГОРДЫНЯ
Он не торопился выходить к ней. Пусть подождет, пусть помучается. Нетрудно догадаться, что испытывала сейчас многодетная прачка перед встречей с Его Величеством, после того, как всего около года назад она выгнала его из собственного дома поганой метлой. Только Табрис, всегда удивлявший Алистера своей несвойственной возрасту проницательностью и мудростью, смог тогда поставить всё на свои места и втолковать королевскому бастарду, что никто не позаботится о тебе, кроме тебя самого. И сейчас Алистер Тейрин готов был признаться самому себе, что пригласил Голданну во дворец скорее за тем, чтобы насладиться ее смятением и чувством неловкости, нежели помочь. Денег он мог бы прислать ей и с посыльным.
Когда он вошел в зал для гостей, женщина стояла, вытянувшись по струнке и теребя в руках какой-то холщовый мешочек. Похоже, всё это время пока ждала, она даже не посмела присесть в мягкие бархатные кресла. Увидев Тейрина, Голданна поспешно склонила голову, как и подобает черни перед Его Королевским Величеством.
- Здравствуй, Голданна, - голос короля звучал твердо и уверенно. Теперь у него не было волнения от встречи с сестрой, теперь ему не нужно было ничего объяснять.
- Ваше Величество, - едва слышно пробормотала женщина, не смея поднять глаза.
- Чего стоишь? Присаживайся, - он небрежно махнул рукой в сторону кресел. - Сейчас нам подадут вина и фруктов.
Прачка помедлила пару мгновений, а затем нерешительно уселась на краешке одного из сидений, снова выпрямив спину, словно проглотила кол. Его Величество плюхнулся в мягкий бархат и удовлетворенно вздохнул, глядя на гостью.
- Рад, что ужасы Мора миновали тебя, неплохо выглядишь. Как дети?
- Спасибо, Ваше Величество, дети в порядке, - ровно ответила Голданна.
- Послушай... - скривился Тейрин, - давай по-простому, а? Мы же всё-таки родня. Называй меня Алистер. По крайней мере, когда мы не на людях.
Женщина бросила на него изучающий взгляд и коротко кивнула.
- Хорошо, ва.... Алистер.
- Так-то лучше, - улыбнулся он. - Я пригласил тебя, чтобы обсудить твою дальнейшую жизнь.
- Мою жизнь? - Голданна нахмурилась.
- Да, я подумал, что королевской родне, пусть и не по линии Мэрика, негоже ютиться в хибаре. Я предлагаю тебе с племянниками переехать во дворец. Будете жить в комнатах для прислуги. Там гораздо спокойнее и чище, чем в городе, и тебе, наконец-то, не придется стирать чужое белье, а дети смогут учиться.
Она какое-то время сидела, уставившись на свои ладони, а потом друг уткнулась лицом в скомканный холщовый мешочек, и ее плечи задрожали. Не зная, как реагировать, Алистер потянулся к ней и коснулся её руки.
- Эй.. ну, чего ты? Успокойся, теперь всё будет хорошо, - всё, что смог придумать он на ходу в такой неловкой ситуации.
Но женщина словно не слышала его, продолжая свои беззвучные рыдания. Вскоре ее всхлипы стали слышны, и Алистер подумал, что будет совсем неловко, если сейчас зайдет слуга с вином и застанет эти реки слёз. Он поднялся и подошел к ней, приобняв за плечи.
- Голданна, пожалуйста. Если я тебя чем-то обидел, так и скажи.
- Прости меня, - послышался голос Голданны, приглушенный тканью.
Вот оно. Голданна сидит перед ним, разбитая и беспомощная, неспособная скрыть своих слез, и просит у него прощения. Разве не этого он хотел? Разве не это должно было принести ему удовлетворение собой? Разве это не восторжествовавшая справедливость?
Но король Алистер почему-то забыл сейчас все обиды. Ты же не такой, ты ведь не злой парень. Тебе не может это нравиться, кто-то скребется в его мыслях. Всё, что он видит перед собой - это плачущая женщина, в которой течет родная кровь, и которая всю свою жизнь только и думала о том, как прокормить ораву голодных маленьких ртов.
- И ты меня прости, - слова вырвались сами собой, и он обнял ее крепче, целуя в выгоревшие с проседью волосы.
Голданна удивленно подняла покрасневшие, влажные глаза на брата.
- За что? - тихо спросила она.
Алистер вздохнул и прижал ее голову к своей груди.
- Уже не важно...