Motu proprio

[BioWare-Fanfic-Club]

Оформление одобрено модератором

Название: Motu proprio*
Автор:  Achenne
Категория: Dragon Age: The Calling / Awakening
Рейтинг: R
Персонажи и пейринги: Архитектор / Ута
Жанр: romance, fluff (вообще-то ангсти-флафф, но розовых соплей больше)))
Аннотация: Post- “The Calling”. Ута сделала свой выбор, но это не означает, что должна выхаживать умирающее порождение тьмы… или означает?
От автора: отепешечка автора, сопли и почти нет сюжета. Ах да, и Архитектор здесь внешне больше смахивает на описание себя в «Зове», так что увы-увы, зубастый гарлок как он есть.
Статус: закончен.

* «По собственному побуждению».

"В самых глубинах ада, разве демоны не любят друг друга?"
Энн Райс, "Вампир Арман"

Его магии хватило на то, чтобы телепортироваться из Башни.
Ровно на это: последний глоток на дне кувшина, а следом – ни капли, иссохшее дно. Ута поняла это по прикосновению – когтистая хватка, шепот: «Пойдем», а затем бросок и резкий порыв ветра в лицо. Ута не удержалась на ногах, упала на колени; к разбитым от неловкой телепортации губам прилипал песок.
Еще некоторое время Ута приходила в себя: как все гномы, она не любила магию, и уж тем более – примененную к ней. Она часто дышала и озиралась. Ночная полумгла казалась по сравнению с тейгом Ортан и Глубинными Тропами ярче полудня.
Дорога, поняла Ута. Лес недалеко. Ветер шелестел в лысоватых кронах, бледно сцеживала свет луна. Мерзлая земля искрила от снега и инея, но холод ощущался терпимым, из чего Ута сделала вывод – Орлей. В Ферелдене намного холоднее.
Орлей или Антива, или… Неважно.
«Где… я».
«Мы», - вторая мысль явилась следом: и без того грязная одежда Уты была залита кровью. Чужой кровью. Черной прохладной кровью, резко пахнущей и густой, словно древесная смола.
«Мы».
Она обернулась.
Гарлок, который называл себя Архитектором и который перенес себя и Уту прочь из Башни Магов, прочь от предателей-Стражей, Логейна с войском и чародеев, лежал поодаль. Некоторое время Ута просто смотрела на нелепо искореженную фигуру, понимая: существо умирает.
Глаза его, желтоватые при ярком свете Башни, сейчас были темными и пустыми от агонии. Губы вздернулись, заголяя тонкие острые клыки, словно гарлок собирался наброситься и перегрызть глотку – Уту передернуло; гримаса боли, несмотря на клыки, черные от скверны десны и безвекие глаза – такая же, как у других. Он совершенно не выглядел чудовищем – во всяком случае, об этом Ута сейчас не думала.
«Ему очень, очень больно».
Просто-напросто издыхающий гарлок. Почему она вообще смотрит на него… после всего, что он сделал, после всего, что случилось в Башне? Провал. Абсолютный провал; и этот Архитектор заплатил свою цену. Ута – тоже.
Ута сняла с пояса кинжал, приблизилась к гарлоку. Порождение тьмы или нет, он заслуживал легкой смерти.
Черная кровь хлестала из раны на груди. Существо часто дышало, отчаянно и безнадежно вырывая у смерти каждый клок воздуха; при выдохе кровь пенилась на губах смолистыми пузырями. Он скреб заостренными когтями землю – единственной уцелевшей рукой; вторая безвольно болталась на обломке кости и клоке кожи.
Ута покачала головой, занося кинжал над спазматически дергающимся кадыком гарлока.
Просто издыхающий гарлок, чьи мучения закончатся достойно. Бреган не дал бы ему и этого, а Ута, вероятно, даже похоронит с честью… прежде, чем последовать на Глубинные Тропы в поисках собственной смерти. Ведь что еще делать Стражу, принявшему скверну до конца?
Раз и…
Она вновь покачала головой, возвращая кинжал на пояс.
«Архитектор».
Впервые за много лет ей хотелось позвать кого-то – не жестами, вслух; хотелось, чтобы затуманенные агонией глаза отразили узнавание. Архитектор ведь перенес их обоих, перенес в безопасное место, а теперь…
Ута присела на корточки. Она сосредоточенно снимала клочья изорванной магической робы – жесткая бурая ткань отяжелела от крови и не хотела поддаваться. Пришлось вновь доставать кинжал.
«Бороться. Бороться за жизнь порождения тьмы. Серый Страж, который… а, неважно».
Ута не могла позволить существу, которое спасло ее, просто умереть в каком-то Орлейском пролеске, будь этим существом хоть сам архидемон.
Пришлось оборвать робу почти до пояса. Ута вздернула бровь: почему Архитектор вообще еще жив? Бреган разворотил узкую костлявую грудную клетку, пробил почти насквозь, в ране поместился бы ее кулак.
«Гном бы давно вернулся к Камню».
Порождения тьмы живучи и быстро восстанавливаются, но у Архитектора, похоже, ни шанса. Ута рассматривала дыру в его груди – глубокий провал, пульсирующий темными краями плоти, осколок выломанного ребра и много, много крови.
Еще рука. Сруб кости и рваные вены. Он ведь маг, подумала Ута, куда магу без руки.
Она ничего не могла поделать.
Только сидеть на корточках и наблюдать, как постепенно плавится оскал боли в успокоение – мир праху твоему, странный выродок недо-народа, ты хотел спасти всех, пусть и страшным способом; но те, кому доверился, погубили тебя…
«Нет!»
Ута была гномкой. Ута была упряма.
Порождения тьмы истекают кровью медленнее, чем теплокровные существа, и все же времени немного. Она кивнула Архитектору: жди здесь, невольно дернула уголком губы – иронично, как будто он мог сбежать. Ей почудилось, что гарлок пошевелил здоровой рукой – не уходи.
«Не ухожу», - она нахмурилась и занялась поисками.
Добывать лечебные «эльфийские» корни из-под мерзлой земли – неблагодарное занятие; Ута испачкала и слегка затупила кинжал, радуясь, что все-таки их выбросило в Орлее, а не в Морозных Горах. С другой стороны, от Морозных Гор ближе к Орзаммару… «Куда меня теперь точно не пустят. Со скверной не только в крови, но и на лице. Вурдалак вурдалаком, верно? Не говоря уж о нем…»
Забавно, она все еще думала об Архитекторе как о живом.
Она вернулась к нему. Темнота сгустилась, но не мешала – и Ута едва не выронила с таким трудом добытые из-под земли лечебные корни: гарлок затих, в темных непрозрачных глазах отражалось лиловое ночное небо, будто в черном зеркале.
«Мертв?»
Скорее всего. Порождения тьмы живучее всех собак, от подзаборных дворняг и до боевых мабари вместе взятых, но бессмертных среди них нет.
Ута дотронулась до тонких губ, вздернутых в оскале. На пальцы налипла пена и кровь, полагалось, наверное, отдернуться в отвращении – но она испытала только печаль. Прохладный… уже остывший, кажется. Опоздала.
Неприятно.
«Я могла бы остаться, вместо того, чтобы искать эти дурацкие корни», - Ута положила ветвистые и еще облепленные темной почвой лекарственные растения на мерзлую траву. Она вздохнула и уже подняла руку, чтобы закрыть гарлоку глаза – она ведь обещала ему достойное завершение пути, так или иначе.
Запястья коснулось дыхание.
«Жив. Еще жив».
По плотному, словно эмиссарская роба, небу пробиралась луна. Тени вытягивались, отчего лес казался мрачным и перекореженным. Ута покинула Орзаммар много лет назад, но до сих пор поверхность казалась неуютной. Особенно, когда сидишь возле порождения тьмы и спрашиваешь себя – будет ли оно… он жить.
Она занялась ранами Архитектора. Дыру на груди следовало залатать. Ута достала иголки с нитками, принялась жевать эльфийские корни, терпко-вяжущие на вкус; она неплохо готовила целебные зелья и припарки, вот только годится ли лечение порождениям тьмы?
«Прежде как-то не приходилось проверять», - она усмехнулась.
Прикасаться к гарлоку было ничуть не противно. Если не считать серую, пергаметно-сухую и неровную на ощупь кожу, не отличался от человека – очень высокого, измождено-худого человека, возможно, только перенесшего тяжелую болезнь.
Ута чувствовала, что Архитектор дышит. И даже вздрагивает от боли; еще она боялась поднять взгляд на лицо – оторваться от работы, или увидеть…
Злобу? Ярость?
Может быть, слишком человекообразную _благодарность_?
Его рана, хотя и смахивала на сквозную дыру, не затронула жизненно важных органов. Ну, легких или сердца – если только у порождений тьмы легкие и сердце важные органы. Бреган явно бил наугад.
Она вздохнула с облегчением, когда последний стежок сомкнул края развороченной плоти. Через всю грудь останется безобразный шрам, но… Ута была уверена, что гарлок не слишком обеспокоится по этому поводу.
«Рука. Теперь рука».
Не лучше, пусть и без опасности для жизни. Бреган отрубил Архитектору руку, чтобы прервать то странное заклинание. Перерубил одну из лучевых костей, разорвал мышцы и связки.
«Бреган защищал себя, потому что…» - Ута вспомнила сцену. Чары Архитектора едва не сожрали Брегана, он защищался… но атаковал-то первым.
Ута не могла решить, кто прав или виноват. Бреган знал все, однако в последний момент предал. Архитектор решил уничтожить предателя.
«Почти как Серые Стражи. Вот только Стражи убивают просто если ты, подвергнутый Призыву, откажешься…»
Именно это сделал Бреган, между прочим, с каким-то эльфинажским сопляком, который заартачился – не пойду и все. Еще несколько дней Уту преследовали желтовато-зеленые, злые от упрямства глаза эльфа, быстрый взмах бреганова меча и жирные красные потеки на грязном песке эльфинажа.
Бреган даже не позаботился о том, чтобы убрать труп. Наверное, он впрямь _ненавидел_ всех – в первую очередь, сестру; в первую очередь Серых Стражей. В любом случае… наверное, уже мертв. Зараженному скверной не оставили бы шанса.
Ута медленно сшивала руку Архитектора, размышляя – приживется ли? Ее четвероюродный брат Фелдим из касты кузнецов случайно отрубил себе кисть – соскользнул с древка раскаленный топор. И пока остальные вздыхали и пожимали плечами, приказал лекарям «вертать на место» – будь что будет.
И ведь получилось. Даже работать потом смог, разве чуть подвижность утратили пальцы.
…Сплетение мышц, вен и сухожилий гарлока не отличалось от любого другого существа – еще одна деталь, которая, вероятно, должна восприниматься неприятной. Кровь пахла нагретым металлом, личинками шелкопряда - запах, похожий на гнилостный, но, пожалуй, терпимее; вероятно, нормальный запах порождения тьмы. А Ута теперь не слишком… отличается.
Ее передернуло, а вместе с тем соскользнула игла, прокалывая палец. Яркая кровь смешивалась с черной – черная поглощала, впитывала, раззявленная рана смахивала на голодную умоляющую пасть. Ута едва не отшатнулась с немым криком… но испортила бы шов, работа – насмарку; и она удержалась.
Недаром, Архитектор так верил в силу крови – притом, что магией малефикаров не пользовался.
«А еще он все-таки умирает», - широко распахнутые глаза оставались пустыми и отражающим луну.
Она зашила дыру на груди и руку, но с тем же успехом можно латать тряпичную куклу… просто издыхающий гарлок, на которого она потратила не один час, и так не хотела, чтобы…
«Архитектор».
Если бы могла, позвала бы вслух.
Тот, кто позволил скверне заполнить ее целиком. Тот, кто обещал остановить Мор. Тот, кто превратил ее в вурдалака и планировал ту же судьбу для всякого живущего.
Тот, кто ее спас…
Словно не до конца соображая, что делает (я снова в Тени, в плену демона; оглянись по сторонам – холод слишком мягкий, а у деревьев и камней размытые очертания), Ута резанула лезвием по собственной руке. Она поднесла ладонь ко рту гарлока.
Это было сродни какому-то малефикарскому ритуалу. Ута отстраненно наблюдала, как острозубый рот заполняется темно-багряной влагой, и существо судорожно сглатывает; наблюдала и думала, что она самый безумный Cтраж из всего безумного Ордена Серых Стражей. И единственный на свете гном-малефикар.
Смешно.
Сработает? В крайнем случае, есть эльфийские корни, чтобы заживить небольшой порез. Ута ничего не теряет.
У порождений тьмы нет целительной магии, нет целителей – ненужно; проклятые от рождения, они имунны ко всему остальному. В конечном итоге, думала Ута, план Архитектора создать «нечто среднее» не так и кошмарен. И все же ее кровь действовала «лекарством» – редкое неглубокое дыхание стало спокойнее, а чуть позже остекленевший взгляд сделался осмысленным. Губы Архитектора шевельнулись, словно пытался что-то сказать, но пока был слишком слаб.
Ута нахмурилась: не надо. Ты еще скажешь, позже. Если захочешь.
«Поверь, слова – не главное; хотя тебя именно эта способность отличает от сородичей…»
Близилось утро. Луна вылиняла, поблекла до полупрозрачного силуэта; из-за горизонта просеивались первые солнечные лучи. Чистое небо предсказывало ясный и довольно холодный для Орлея, день.
Дорога совсем близко. Судя по ширине в несколько ярдов и следам копыт, более или менее крупный тракт, недалеко и деревня. Если случайные прохожие заметят ее и Архитектора… ну, нетрудно представить реакцию на моровую тварь и вурдалака. Ута сомневалась, что даже с языком убедила бы – «не трогайте нас, этот гарлок тяжело ранен и ему просто нужно отдохнуть, а я и вовсе неопасна…»
«Нужно где-то переждать день».
Редкий плешивый лес с полуголыми кронами – плохой вариант, заметят, а еще Архитектору вряд ли пойдет на пользу яркий свет. Насколько Ута помнила, порождения тьмы с трудом выносят прямые лучи солнца.
«Ко мне тоже относится… теперь».
Пока Ута искала «эльфийские корни», ей попадалась то ли заброшенная медвежья берлога, то ли просто естественный грот – в четверти мили отсюда, а то и меньше; идеальное место для тех, кто хочет спрятаться. Вот только…
«Он не сможет идти», - Ута даже лицо руками закрыла. Руки густо пахли перебродившими ягодами и горячим металлом – гарлочьей кровью. Она беззвучно рассмеялась.
«О Камень и Предки, за что мне это? Не кара даже… насмешка».
Следовало торопиться. Крестьяне просыпаются рано, мало ли кому взбредет в голову путешествовать с утра.
Обрывки магической робы упорно не желали служить бинтами: кровь засохла плотной колючей коркой. Ута проклинала Архитектора, магов, Брегана с Дженевьевой, порождений тьмы и Серых Стражей. Себя тоже – ну почему не захватила бинтов? Ах да, бинты остались то ли у Фионы, то ли у Дункана…
Когда она фиксировала искалеченную руку гарлока, тот снова попытался что-то сказать, схватить за предплечье, острые двухдюймовые когти зацепились за рукав ее одежды, но не поцарапали.
Ута фыркнула. Это означало: могу бросить здесь, если хочешь.
Вранье: не могла. Паника из-за моровой твари в местной деревне никому не нужна… да и целая ночь возни – нагу под хвост? Ну нет!
Архитектор оказался каким-то непристойно легким, словно игрушка из кожи и костей, игрушка семи футов роста. Она удерживала его за плечи и талию; вспомнились соломенные и прутяные чучела на полях наземников, призванные отпугивать ворон.
Еще из-за длинных ног он смахивал на паука-водомерку, самую зубастую водомерку в мире, нелепое и _чужое_ существо. Он держался за ее плечо, аккуратно, чтобы не поранить когтями.
Она расслышала:
- Спасибо.
Ей очень хотелось сказать: «Пошел ты…»
В пещере пахло прелыми листьями. Листья шуршали и под ногами – много, много сухих черенков и мертвых хрупких пластин. Кроме листьев, Ута обнаружила несколько гнилых коряг и ворох тряпья, непонятно как очутившийся в берлоге… ведь берлоге? Повадки наземных зверей оставались для нее загадкой. Сюда бы Келла, он бы о каждом следе рассказал целую историю…
Она закусила губу, чувствуя жжение, словно сама скверна подкатила к горлу и переносице; болезненная отрава. Ей следовало ненавидеть Архитектора больше, чем обычных порождений тьмы, а не заботиться о нем. Убить или бросить умирать. Она представила Дженевьеву и Брегана: например, растоптали бы культю руки, а затем раздробили сапогом трахею. Для прочих порождений тьмы достаточно просто смерти, но «разумный» должен страдать...
Наверное.
Ута не Бреган и не Дженевьева. Из сухих листьев и тряпья она сооружала нечто вроде постели.
- Спасибо, - повторил Архитектор сквозь сиплое затрудненное дыхание; ткань на груди намокла, к ней налипала лиственная труха. Ута ответила новым мрачным взглядом.
Ненависти не появилось. Ута просто слишком устала; скверна давала своеобразный «бонус» к силе, но не бесконечный.
«Моя кровь, кажется, пошла ему на пользу, вдруг попытается добыть еще?» - Ута тронула подбородок, воображая зубы гарлока на горле; пожала плечами. Она проснется, если Архитектор вздумает напасть.
Сил на справедливое омерзение «собираешься спать возле порождения тьмы!» тоже не хватало.
«И слава Камню».

Она приготовилась драться до того, как сообразила, что происходит. Молчаливых Сестер недаром считали живым оружием – Уте не нужны мечи, луки или палицы, чтобы убивать.
Непрошенный визитер не нападал. Пока. Только уставил в темноту арбалет, заряженный грубым зазубренным болтом. В отличие от Уты, едва ли разглядел что-то, кроме неясных очертаний: снаружи смеркалось.
«Нельзя выходить», - понимала Ута. За несколько мгновений она рассмотрела лицо человека, косматые волосы, легкий доспех с потеками присохшей крови – явно чужой. «Разбойники. Возможно, их тайник».
Нельзя выходить. Она вурдалак.
- Ты. Кто бы ты ни был. Покажешься или так сдохнешь? – проговорил косматый.
- Чего возишься, Берт? Стреляй, - добавил второй голос. Клацнула сталь.
«Все-таки придется…»
- Пожалуйста, уходите. Если это ваше место, мы вернем его через некоторое… время.
Ута чуть про арбалет не забыла.
Архитектор. Жив и пытается решить проблему мирным путем. Милая шутка. Нет, не шутка.
Ута сделала жест: заткнись. Ты только испортишь все, не думаешь же, что разбойники уберутся, если их просто попросить. Ах да. Откуда тебе знать о человеческих повадках.
- Их там много! – завопил второй, а косматый Берт выстрелил – болт свистнул в дюйме от виска Уты, но увернулась она без особого труда.
«Придется драться».
Она выскочила на арбалетчика, сбивая того с ног, словно и впрямь была из камня – каменным снарядом. Разбойник гортанно вскрикнул, на Уту набросились еще двое – светловолосый эльф с кинжалами и мечник в тронутом ржавчиной, но хорошем среднем доспехе. Массивный двуручник взвизгнул над головой гномки, а кинжалы эльфа позади. Она пригнулась, одновременно уворачиваясь от «разбойничьего» удара; уязвимое место – голень, там, где нет металлической пластины, а кожа не помеха, рука – локоть, туда и ударила, заставляя массивного бородатого разбойника зареветь по-медвежьи. Меч он все-таки удержал и едва не опрокинул Уту на покрытую колючим крупяным снегом землю.
Очухался и выхватил одноручный «бастард» арбалетчик. Троица смыкала круг вокруг Уты.
«Нагово дерьмо».
Она скорее разозлилась. Трое разбойников против одной гномки-Молчаливой Сестры? Не страшно. Справится.
- Ах ты сучка! - ревел «медведь». Лучше бы правда медведь. Лучше бы берлога.
- Стой, Том, она какая-то… - эльф отступил на полшага. В закатном полумраке его кинжалы мерцали багрянцем, то ли бликов, то ли крови предыдущих жертв. Эльф кривился.
«Разглядели. Вот что действительно плохо. Нагово дерьмо».
Ута не хотела убивать, но, похоже, теперь нет выбора.
- Плевать! - и Том с двуручником ринулся на нее с яростью взбесившегося бронто. Арбалетчик-Берт тоже, но обмануть двоих нетрудно; скверна в крови обострила ощущения, движения наземников чудились Уте медленными, неуверенными – словно в Тени, куда ее однажды затащил демон.
Трое или тридцать. Неважно. Она не хотела убивать.
Выхватила «бастард» у косматого Берта, рубанула и тут же отбросила – оружие лишнее, она привыкла сражаться без глупых кусков металла. Берт грязно выругался; он шатался и зажимал плечо. Двуручник Тома вошел в промезшую землю, словно в лавовую реку – медленно, слишком медленно; Ута успела бы сплясать, пока мечник оборачивался.
«Нет. Не убивать. Просто пусть… убираются, а мы уйдем сегодня же», - она остановилась, закрываясь руками, готовая к новым атакам.
Наземники так медлительны… но про эльфа забыла, и зря. Ута едва успела уклониться от знаменитого разбойничьего «смертельного удара» (скверна или нет, это остановит твое сердце); она перехватила запястье, не удержала равновесия и они оба покатились на дно пещеры.
- Вурдалак! – заорал эльф. – Она вурдалак!
Его вопль, наверняка, услышали даже в Орзаммаре. Обезумев от ужаса, эльф беспорядочно молотил кинжалом – клятый остроухий ловчее спутников, Ута блокировала атаки, но...
Кинжал мелькнул возле лица. «Глаз. Только не глаз».
Вспышка напоминала огненную. Или глубинные камни тускло-оранжевого цвета, оттенок Общинных залов Орзаммара и гаснущей лавы; Ута не сразу поняла, _что_ это – пока прерывистое дыхание эльфа не сменилось протяжным, захлебывающимся воем.
Подобный Ута слышала. В Башне, когда умирала Дженевьева.
«Архитектор».
Тускло-оранжевая тень плавилась на эльфе, словно невысокую фигуру – светлые волосы и уши в форме листа – залило раскаленным лириумом. Ута выскочила наружу.
«Убирайтесь!» - жестикулировала она, даже слепой бы понял. Убирайтесь, пока живы. Убирайтесь, потому что я всего лишь вурдалак, но со мной – эмиссар порождений тьмы, и вот _его_ вы точно не уговорите на милосердие.
(или уговорите… но вам этого не нужно знать)
Разбойники кинулись бежать. А Ута вернулась в пещеру, к развороченному трупу эльфа.
«Зачем?!» - простой жест. Архитектор выбрался из своей лиственно-тряпочной «постели», и теперь замер над мертвецом.
- Я… просто хотел помочь тебе, - его тон был извиняющимся. – Этот эльф хотел убить тебя, разве не так? Я просто помог.
Ута могла поклясться, что в темно-золотистых глазах существа мелькнул страх. Он боялся Уту? Или…
«Не меня. Того, что я… среагирую, как Бреган. Но эльф-то мне не брат. Как бы объяснить разницу».
Она кивнула: хорошо.
- Ты не возражаешь, нет? – уточнил Архитектор. Ута закрыла лицо ладонью: нет, не возражаю. Чтоб тебя наги сожрали.
- Они, наверняка, вернутся, - с тем же раскаянием. Архитектор тронул мертвого эльфа когтем, словно надеясь, что тот оживет. Уте сцена напомнила младшего брата, сломавшего игрушечного голема – «мама, сестра, склейте»; и она снова закрыла лицо ладонью.
- Я правда всего лишь хотел защитить. Ты спасла мне жизнь… я… благодарен тебе, - гарлок с трудом подбирал слова. Ута вздохнула. Через силу улыбнулась, и Архитектор повторил за ней, заставляя гномку вздрогнуть: слишком много зубов.
Она указала наружу, где бордовый закат сменился бархатистой лиловинкой мглы.
«Нужно уходить».
Но сможет ли идти раненый, которого она накануне вовсе собиралась хоронить? Ута подсела к Архитектору, изо всех сил отгоняя мысли о зубах… и о магии-лаве, тронула влажноватые «бинты».
- Мне уже лучше. Намного, - он истолковал жест верно. – Ты спрашиваешь, смогу ли я идти? Думаю… да, если только…
Он не договорил. Но Ута, Молчаливая Сестра, понимала молчание лучше слов. Порождения тьмы восстанавливаются быстро, и еще быстрее – от чужой крови. Ута перевернула эльфа – тот напоминал выпотрошенную рыбу, еще теплый, но внутренности загустевали быстро, желеобразной пленкой.
Она махнула рукой – валяй. Мертвого не оживишь в любом случае.
Гарлок медлил. Снова тронул когтем выпученные глаза, прикрывая их веками – одуряюще человечный жест, Ута насчитала их куда больше, чем нужно, чтобы оставаться врагом всех-без-исключения порождений тьмы.
Ута фыркнула.
«Чего он ждет? Пока мертвечина подтухнет как следует?!»
Или…
«Он… стесняется меня? О Камень и Предки, деликатных гарлоков еще не хватало…» - тем не менее, она отвернулась и зашагала к выходу.
У них пара часов, чтобы убраться и желательно подальше. На Глубинные Тропы, например.

Когда Ута вернулась в пещеру, труп эльфа лежал на прежнем месте, однако, приглядевшись, она заметила, что вывороченные заклинанием внутренности высушены, словно кровоточащее мясо превратилось в песок. Гладкий красноватый блеск напомнил Уте камень с прожилками «золота дураков» - пирита. Она невольно потерла собственную кисть – порез на ней уже зажил, и все-таки…
Она указала на выход.
- Нам… - Архитектор запнулся после первого слова. Похоже, он не привык говорить «мы». – Нам придется идти пешком. Я знаю большинство тайных путей на Глубинные Тропы, но поблизости их нет. Мог бы перенести, но…
Ута кивнула: понимаю. Забинтованная рука с неживо повисшими пальцами явно не прибавляет магу сил. Кроме того, на его губах были следы не только крови эльфа – темные тоже.
Ута раздраженно ткнула носком сапога мертвого эльфа. Зачем разбойники пришли сюда так невовремя? Нескольких дней хватило бы Архитектору, чтобы восстановиться, если уж от предсмертной агонии к плетению чар он выбрался за сутки; не пришлось бы ни убивать, ни убегать…
Кто-то из них двоих определенно не мог похвастаться везением. Или даже оба.
Архитектор остановился у входа в «берлогу», прислонившись к выступу. Темные следы на губах стали гуще; он ссутулился, полуприкрыв глаза и дрожал. В тусклом зимнем свете он казался неуместным, что делать порождению тьмы посреди мирного леса? - острый частокол ребер и позвонки – того гляди, порвут кожу. Раздетые до пояса эмиссары – скорее жалкое, чем пугающее зрелище; со спины Архитектора можно было принять за изможденного узника какого-нибудь из мрачных фортов-тюрем.
«Замерз?» - сама Ута ощущала холод в меньшей степени, чем до влияния скверны, и все-таки ощущала. В довольно теплой одежде.
Она вернулась к эльфу и сняла с того рубашку, надорванную, но уцелевшую и доспех. Затем штаны и сапоги. Она протянула Архитектору добычу.
Тот, похоже, не заметил манипуляций с мертвецом, борясь с болью; удивленно уставился своими черно-золотистыми глазами – Уте они напоминали наземных насекомых, ос, кажется.
- Одежда, верно? Спасибо, Ута.
Ута сделала жест: быстрее. Мы торопимся, если еще не забыл.
- Хорошо… я сейчас. Немного… подожди.
А еще она отвернулась, сама не понимая, зачем. Гарлок – мерзкая тварь, мерзкая тварь не может считаться мужчиной… или может? Ута даже головой затрясла, прогоняя глупые мысли.
Например, о том, что Архитектор ей вовсе не кажется мерзким. Влияние скверны добралось все-таки до рассудка… но пусть лучше так, чем Зов.
- Ута, - тихий голос прервал ее раздумья. – Ты не могла бы…
Она даже зубами скрежетнула. Нет, нет, только не это.
Серый Страж, который помогает одеваться однорукому порождению тьмы… хороший сюжет для непристойных песен в «Кабатчиках».
По счастью, со штанами Архитектор справился. Остались рубашка, доспех и сапоги. И надо сделать ему перевязку, прежде чем они куда-то пойдут.
На перевязку сгодились остатки робы. Ута осторожно разматывала ороговевшие грубые полосы ткани; Архитектор болезненно морщился, но опасения «вцепится, загрызет»… чушь нагова.
Грубо сшитые края раны набрякли и густо кровоточили, однако опасность миновала.
- Я думаю… - выговорил он, - …все в порядке.
«Да», - Ута накладывала «свежие» бинты. Она потрепала его по плечу: все будет хорошо.
Безумие и пошлые песни? О, какая разница.
Доспех оказался комично короток долговязому гарлоку, но в плечах Архитектор был не шире эльфа, а штаны и вовсе болтались, несмотря на кожаный ремень; Ута вновь подивилась, до чего хрупки и уязвимы гарлоки-эмиссары. Или конкретно Архитектор? Других эмиссаров она не изучала вблизи.
Маги вообще редко могли похвастаться железными мускулами, с чего бы порождениям тьмы отличаться?
Ута вспомнила человеческую – церковную версию «откуда взялись порождения тьмы». Проклятые люди, навлекшие на себя то ли гнев их бога, то ли исказившие себя гордыней и черным чародейством…
Если бы их бог существовал, он давно исправил бы содеянное. И не стал бы карать невинных. Например, гномов. Ведь Дети Камня, неспособные к магии, точно никогда не забирались в Золотой Город, а страдают от порождений тьмы более других.
…Уж лучше верить разумному гарлоку, с его вполне рациональными причинами желать избавиться Моров. В отличие от эфемерного божества.
- Пойдем, - сказал Архитектор, когда Ута закончила перевязку. – Ближайший вход на Глубинные Тропы… около неделя пути. Или чуть больше. Прошу извинить меня, что не могу сократить его.
Он смущенно пожал плечами, тревожа забинтованную руку. Вот в такие моменты Уте все-таки хотелось его придушить. Немного. Для профилактики.
Вместо этого хмыкнула: откуда ты знаешь, где вход на Глубинные Тропы. Архитектор понял вопрос:
- Чувствую. Мы все чувствуем, иначе как бы выбирались на поверхность и находили обратную дорогу…
Архитектор не договорил. Ута догадывалась о продолжении фразы: он хотел пояснить, зачем сородичи порой выныривают из темных, поросших слизью скверны, катакомб, и смолчал.
Порождения тьмы охотились на человеческих и эльфийских женщин. На гномок тоже, но гномки «приходили» сами – среди бойцов Легиона Мертвых.
Ее передернуло, он заметил это – казалось, готовый прошептать свое вечное «извини»; Ута думала о том, что сородичи Архитектора делали с женщинами.
Страх отразился на ее лице: Архитектор торопливо пояснил:
- Нет, не бойся за себя. Как Стражу, тебе, должно быть, известны… некоторые подробности. Нет. Скверна не изменит… сильнее. Ты останешься такой, как сейчас.
Ута выдохнула с облегчением. Обругала себя: демонстрировала слабость чересчур явно. А хотя…
«После того, как я ему пояс застегивала-то? Чего стесняться!»
Они углублялись в лес. Редкий и декоративный возле тракта, он густел – буки, вязы и теплолюбивые орлейские серебристые ясени переплетались между собой. В северном Орлее немного лесов по сравнению с Ферелденом или югом - Пустошами Арбор, родиной дриад. Но здесь даже сердце, самая чаща, не казалась непроходимой. Сыпался мелкий снежок, и тут же раскисал под ногами, превращая рыхлую от перегноя и старых листьев почву под ногами в вязкую грязь. Ута размышляла о том, что после Ферелдена ни единое место не воспринимается холодным. В Орлее можно спать зимой на снегу… правда, снега особенно нет – все больше полудождь-полуизморозь.
Архитектор оглядывался по сторонам, иногда прикасался к коре деревьев или зеленому мху на стволе; как-то навстречу спикировала белка, вспугнутая неприятно пахнущими чужаками, и он долго смотрел вслед зверьку. И улыбался.
Ему нравится на поверхности, подумала Ута. Может быть, ради этого и затеял свои сумасшедшие планы. Ради зимы, белок и деревьев.
Стоило объяснить: если скверна поглотит все живое, ни белок, ни деревьев не останется.
Луна расплескалась по небу, неясная из-за туч, исчерканная ветвями; неподалеку выли волки – негромко, с подскуливанием. «От страха», - предположила Ута. Волки боялись моровых тварей. Ее и Архитектора.
Вовремя они покинули пещеру. Берлога-тайник удобна, бесспорно, но люди хуже волков.
Спустя несколько часов, Архитектор начал отставать. Сначала замирал ненадолго, ежась и дрожа, и как ни в чем не бывало, продолжал путь, потом – чаще, держался здоровой ладонью за деревья. По подбородку текла смешанная с кровью слюна.
Ута дожидалась его, брала за руку – нужно идти, я понимаю, ты устал и тебе больно, но нужно идти.
Ей мерещились блики факелов и перезвон вил. В лучшем случае.
- Да. Сейчас, - отвечал Архитектор, силясь улыбнуться. – Все в порядке. Сейчас.
На пятый или шестой раз Архитектор прислонился к кряжистому дубу, упрямо шуршащему почти уцелелой кроной - желтой и жухлой, но пышной, как орлессианские кружева. Ута даже заморгала, потеряв спутника: его почти скрыли усыпанные прошлогодней листвой нижние ветки. Он сползал вдоль ствола.
«Ох, только не…»
Едва за шиворот эльфийской рубахи не схватила, но устыдилась. Прошлой ночью Ута собиралась хоронить Архитектора, а теперь требует, чтобы он вышагивал ночь напролет, бодрый, словно бойцы перед Испытаниями?
«Нужно передохнуть».
- Я… недолго, - то ли скалился, то ли вымученно улыбался, облизывая зубы-кинжалы и тонкие губы. Ута оглянулась по сторонам – если уж привал, как насчет костра и какой-нибудь пищи? Она последний раз ела на Глубинных Тропах. Бреган утверждал, будто скверна заменяет порождениям тьмы и вурдалакам пищу. Очередная выдумка.
Вернее, полуправда. Скверна не заменяла пищу, но «учила» тело использовать ее экономичнее, аккуратнее. Придумай кто-нибудь из гномов, как заставить печь полыхать на горсти угля в неделю – мигом бы Совершенным стал.
Она попыталась объяснить Архитектору: жди здесь, я поймаю какого-нибудь зверя. Давешняя белка сгодится.
- Я… разведу костер, - предложил тот и неуверенно подобрал мокрую ветку. Ута показала кулак: сиди уж.
«Только не заблудиться…» - в лесу Ута все-таки чувствовала себя неуютно. Вновь вспомнила Келла, болезненно скривилась, и усилием воли отогнала мысли. Не стоит лишний раз тревожить мертвых, даже камень стирается в пыль, если его тревожить чересчур часто.
Лес наблюдал за ней сотней глаз, круглых любопытных и насмешливых. Тишина выжидала – ну же, существо из-под земли, кого ты поймаешь? Снег усилился, каждый ее шаг оставлял глубокий след. Почвенный перегной превратился в подобие болота.
Ута припоминала все гномьи, орлейские и даже ферелденские ругательства, вытаскивая завязшие по голенища сапоги из очередной раскисшей лужи. Вернуться? Она не настолько умирает с голоду… но Архитектору, наверное, нужна свежая кровь, чтобы восстановить силы.
Между жухлых ежевичных кустов мелькнул белый бок, вишнево-гладкий взгляд. «Галла», - Ута только слышала об этих существах. Долийцы почитали их священными… но гном-порождение тьмы – не долиец. Ута помчалась за галлой. Животное то ли ранено, то ли не посчитало гнома угрозой – лунно-серебристая шерсть дразняще вспыхивала в каких-нибудь двадцати шагах.
«Лучше белки».
Ута метнула кинжал. Лезвие зацепило шею галлы, и она брыкнула тонкими задними копытами, но не остановилась. Кинжал торчал на уровне сонной артерии, и Ута возблагодарила предков: скоро упадет.
С галопа-иноходи галла перешла на шаг. Нервно озиралась; вздыбливались тускло-белые бока. Она выскочила на поляну, выжженную и заголенную посредь леса непристойно, будто задернутая юбка.
«Попалась», - Ута кинулась к верткой зверюге.
Она почувствовала капкан. Поздно, нога уже задела пусковой механизм, и зазубренные челюсти сомкнулись на сапоге. Толстая кожа защитила, но стиснуло – будто камнем придавило; Ута дернула цепь, та саркастично брякнула, натянулась… и все.
«Проклятье».
Ута ударила по цепи; разбить железо – почему бы и нет, ее тело – оружие, а скверна закалила, подобно тому, как закаливает сталь огонь. Ладонь дернуло в сторону, обвитую мохнатой веревкой.
«Кто… здесь?»
Веревки-лассо мелькали один за другим, Уте оставалось считать – пять штук, замотали ее по рукам, ногам, коконом замотали; она не удержала равновесия: кто-то потянул капканную цепь и растянулась в грязи. Из-за деревьев выступили пара эльфов, а следом уже знакомые мечник и арбалетчик.
«…нарвалась на разбойников. Замечательно», - Ута попыталась высвободиться, однако разбойники свое дело знали. В лесу – все преимущество у них. Попасться в дурацкую ловушку…
От обиды Ута грызла губы и кривилась.
- Во. Точно она. Дейн как полез в эту пещеру, так она его на кусочки разорвала… - Берт и Том, старые знакомцы, не решались приблизиться. Несмотря на густо-грязистую предрассветную темноту, Ута разглядывала в деталях их лица – мокрые от снега и пота; они боялись ее. Даже связанную по рукам и ногам, с челюстями капкана на ноге.
- Вурдалак, - подтвердил еще кто-то позади.
- Сообразительная она для… ох, Создатель, - Том отпрянул, только сейчас осознав опасность. - И дралась неплохо, Дейна вон заманила…
Незнакомый эльф был смелее остальных. К Уте он приблизился почти на расстояние вытянутой руки, тыкнул ее длинной веткой:
- Отвечай, кто ты.
Ута оскалилась, демонстрируя безъязыкий рот. Кто-то натянул веревки, заставляя врезаться в пораженную скверной кожу – до крови на локтях; темной тяжелой крови. Разбойники с отвращением отпрянули.
- Вурдалак!
Пока разбойники мялись вокруг, слишком испуганные ее обликом, чтобы просто отсечь голову, Ута пыталась высвободиться. Немного ослабить веревку… и вся банда не страшна, о Камень и предки, пожалуйста.
Эльф, очень похожий на того, кого убил Архитектор, натянул тетиву. Наконечник стрелы единственным зубом уставился прямо в глаз Уты.
- Убить и все дела! – вердикт короток. Страх подкатил к горлу, жгучий и тяжелый от скверны; наверное, так чувствуют себя умирающие порождения тьмы – отстраненный и тупой, как боль от челюстей капкана сквозь плотный сапог, страх. Не-умереть. Я-не-хочу.
Фантомно на несуществрующем языке свернулась терпкая сухость.
Связанная, вроде мешка с мукой… она сумеет вывернуться и сбить с ног одного, но их около десятка; может быть, вся банда. Эльфы с луками и кинжалами – беглые орлессианские рабы или слуги, несколько людей с мечами. Арбалетчик-Берт. Отребье. Не страшное Серому Стражу отребье.
Уте хотелось выть.
- …Убить.
От стрелы она увернулась. Тут же мелькнула другая, разорвала кожу на щеке, но сразу три эльфа обернулись обернулись, следом – медлительные люди; лес заполонила огненная тьма.
Ута заморгала, не веря глазам. Озвучил, кажется, Том:
- Высший… Высший Дракон!
Ей оставалось только ползти к окалине поляны, где взрыхленная ловушками и прикрытая листьями почва затекала под нечастые деревья. Высший Дракон… посреди Орлейского леса? Невозможно. Откуда он…
Она вспомнила того, на Глубинных Тропах. Этот был даже крупнее, гигантская тень заполнила небо, часто взмахивая темно-бордовыми с похожими на чернильные, пятнами, крыльями.
- Андрасте, смилуйся… - пискнул кто-то из разбойников. Том, Берт… эльфы? Ута ползла на манер гусеницы, размышляя – что лучше, умереть от стрелы или в брюхе Высшего Дракона? Те не брезговали и оскверненными…
Дракон раззявил рот, демонстрируя зубы, самый маленький – в ладонь Уты, самый большой – с ее ногу; в пасти поместился бы даже рослый мечник Том. Разбойники таращились на дракона. Тот – на них.
- Дыхание Создателя…
Человеческие молитвы не помогали. Дракон медленно спускался, облизывая раздвоенным языком заостренную чешуйчатую морду. Из пасти капала огненная слюна.
Он займет собой всю поляну и просто раздавит всех, кто попадется, подумала Ута. Не одна она – разбойники пятились; первым помчался в гущу зарослей тот самый эльф, что собирался отомстить за сородича, «трусливое племя», мысленно фыркнула Ута, за ним – остальные.
Дракон снижался. Ута зажмурилась.
Она не трусливый эльф, нет, но… «Откуда Высший Дракон в Орлее», - так и не узнает, почти обидно. Обидно – пройти агонию ритуалов, всех ритуалов – Стражей и Архитектора и закончить жизнь в путах наземниковой ловушки, обидно, обидно, обидно…
Ута заставила себя смотреть. Она даже рассмеялась, беззвучно – черным провалом рта, пока исполинская туша приминала собой верхушки деревьев и приземлялась перед ней.
«Приминала?» - Ута моргнула. Деревья оставались нетронутыми. Более того, приглядевшись, она заметила, что сквозь дракона проникает рассеянный свет, делая того призрачно-серебристым, словно тень.
«Что это?»
Ута поползла навстречу. Рептилия таращилась на нее маленькими ящеричьими глазками, моргала кожистими веками и облизывалась; ухмылка напомнила Уте мабари Хафтера.
«Что за…»
Она натянула цепь капкана и непойманной ногой толкнула драконью лапу.
Пустота. Воздух. Дракон подернулся рябью, вроде отражения в воде, если его задеть – рассеивался медленно, еще полыхая переливчатым огнем – огнем без жара; гортанно рыча и шлепая крыльями. Он съеживался, словно тонул в болоте-стылой почве; а потом рассыпался пригоршней рыжих бликов.
- Я… я подумал…
Глуховатый голос Архитектора вывел Уту из ступора. Гарлок выступил из-за букового ствола.
«Он? Он устроил это… представление?»
- …Иллюзии порой срабатывают. Они абсолютно не материальны, но...
Архитектор подошел ближе, наклонился, чтобы перерезать когтями веревки; Ута сдерживала смех и отстраненно думала – «я рада появлению порождения тьмы».
«О, какая _разница_...»
Он не удержался на ногах, растянулся в грязи рядом, зажимая мокнущую под бинтами рану.
Разжала капкан, а затем встряхнула Архитектора – как ты? Гарлок выглядел, пожалуй, даже хуже, чем в первую ночь; и без того мертвенно-серая кожа побледнела до оттенка рыбьего или лягушачьего брюха.
- Это все магия, - проговорил он. – Пожалуй, я… не рассчитал… нет, Ута, все в порядке.
«Как ты нашел меня?» - Ута удерживала влажную от холодного пота ладонь. Архитектор согнулся в позе зародыша, прижимая искалеченную недействующую руку – он плел заклинание ею тоже?!
- Я почувствовал… опасность, Ута. Мы чувствуем друг друга. Я тоже… тебя. Я могу выбирать… кого чувствовать.
Архитектор напоминал пса-мабари. Келл говорил: они беззаветно преданны. Умирая, продолжают защищать хозяев…
«Я не хозяйка порождению тьмы».
Она спасла его, он – ее, квиты.
Она удерживала его голову на коленях, стирала ледяной пот со лба; и тоже дрожала: ее пугала улыбка Архитектора. Улыбка существа, не умеющего улыбаться – мертвый скелетный оскал иглообразных резцов.
«Не умрет!»
Повторить вчерашний «ритуал». Кинжал пропал вместе с проклятой эльфийской козой. Ута покосилась на когти Архитектора – что ж, за неимением лучшего…
- Нет. Ты хочешь… - он сглотнул. – Помочь? Лучше иначе.
«Как?»
- Эмиссары… вытягивают иногда жизнь у других. Это бы… решило проблему. Я… сумею остановиться… вовремя. Если ты веришь мне.
Ута сглотнула пересохшим колким горлом, силясь отогнать образ умирающей Дженевьевы – плотная бесформенная тень просачивается сквозь доспехи, пожирает железо и мясо, оставляя лишь скользкую лужу. Архитектор сумеет «остановиться», да, конечно…
«Магия. Ненавижу магию!»
Ута убирала остатки веревок, скидывала в кучу. Веревки напоминали дохлых змей.
«Если веришь».
Ута медленно кивнула: да.
Она ожидала боли – будто внутренности, мышцы и кости перемалывают каменными глыбами, превращают в мягкую взвесь; однажды испытала уже, когда Архитектор довел ее заражение скверной до финала. Воспоминания свежее быстро зажившей раны на запястье, ту боль нельзя забыть (и все-таки Ута ведь согласилась, правда? Сейчас – тоже). Она была готова, и заранее закусила грязный воротник, чтобы не орать – одними голосовыми связками, как орут только немые - горловым, животным криком. Она доверилась Архитектору и понимала, что он ни за что не попросил бы «поделиться жизненной силой», имейся выбор.
Нет выбора. Раз не умер в первую ночь, должен жить. Все правильно. Все будет хорошо. Вот только…
«Перетерпеть».
Ута ожидала боли, и не сразу осознала: ее нет. Ощущение… странное, только не боль, не неприятное вовсе. Она сидела с закрытыми глазами, со ртом, полным дурно пахнущей ткани, и прислушивалась.
Не боль. Плотное, густое тепло; несколько назойливое – вроде колючей шерстяной одежды с поверхности, которую заставляет надевать мать; сравнение вынырнуло и удивило ее. Она вспомнила о демоне Праздности: магия порождений тьмы сродни демонической? И оттого… ласковая, вкрадчивая; не усыпляет разве? Нет, не усыпляет.
Она открыла глаза. Архитектор обнимал единственной рукой; когти устроились на груди и светились тускло-оранжевым – знакомый, пугающий оттенок. Эльф с вывернутыми внутренностями мелькнул за рыжим бликом, и она едва не отдернулась.
«Доверяю. Я. Доверяю ему».
Куда уж дальше. Ее обнимал гарлок. Обнимал и прижимал к себе, словно любовницу – от этой мысли Ута вновь чуть не отпрянула; под несуществующим языком щекотало нервным смехом. Она подняла голову, чтобы посмотреть его выражение лица.
Сосредоточенное. Как и полагается магу, плетущему заклятье. Стиснул челюсти, спрятав свою неизменную многозубую ухмылку и зажмурился; вновь неуместное сравнение – будто целоваться собрался.
С ней.
Вслед за объятием.
«Это… магия. Она что-то со мной делает. Магия и скверна».
«Мы чувствуем друг друга», - говорил Архитектор; теперь она убедилась – скверна вроде нитей, переплетения вен с черной кровью, отравленной кровью; но моя кровь – твоя. И наоборот.
«Наверное, его сородичи счастливы. А он…» - Ута вновь подняла взгляд с переливающихся оранжевым и золотистым когтей на сосредоточенно-умиротворенное лицо Архитектора.
«А он только теперь».
Не догадка. Знание.
Заляпанный мелким снегом лес со светлеющим на горизонте небом смазало в бесформенное пятно. Ута ощущала себя, Архитектора – или одно целое, подобно соединенным прожилкам в камне, или корням деревьев; если перерубить узел, погибнут оба. Она могла бы убить его – или _управлять_. Уничтожить его разум, сделать… «Големом», - пришло на ум сравнение. Порождения тьмы – сродни големам; всесокрущающая сила под чужой волей.
Архитектор тоже доверял ей. И Ута дышала его легкими – внутреннее кровотечение нужно остановить, шевелила перерубленными суставами и сухожилиями – сюда тоже немного энергии, однорукий маг – курам на смех. Еще чуть-чуть, и…
- Нет.
Архитектор отдернул ладонь, подался назад, снова вздернув губы в оскале.
«Что?»
- Больше нельзя.
Он обещал остановиться. Точно. Остановить ее… тоже. Вот так, наверняка, маги и попадаются в ловушку демонов: достаточно увлечься.
Уту пробил холодный пот, она сжалась, стуча зубами от иррациональной усталости – после тепла золотистых нитей и эйфории единения, грязь казалась особенно склизкой, холод – промозглым, а утренние лучи царапались стаей клопов.
«Архитектор не демон».
- Нет. Я не демон, - он поколебался с секунду, и вновь обнял ее, теперь без всякой магии. Руки были холодные.
«Ты…»
- По-видимому. Да. Могу слышать часть твоих мыслей, когда мы «связаны». Не все, но… обращенные напрямую. Нет, Ута, я не собираюсь… злоупотреблять, если ты этого опасаешься, - говорил и обнимал, успокаивающий жест, наверное, «подсмотренный» в ее памяти. Так делают существа с поверхности. Так нужно.
Все просто до безобразия; вместо легенды – частушка в четыре строки. Спрашивал ли Бреган – «зачем ты хочешь освободить сородичей, почему ищешь союза с врагами». Вряд ли; подозревать сложные интриги можно только если не знать правды.
Он хочет, чтобы Ута верила ему. Он хочет… быть не-один.
Взаимно.
«Н-не беспокойся… в смысле, проще общаться, раз уж ты…» - Уте следовало высвободиться, а она по-прежнему сидела на грязной прошлогодней траве, смешанной с месивом снега, и прижималась к порождению тьмы; по сравнению с подмороженной слякотью, он все-таки теплый.
«Скверна уничтожила мой рассудок», - подумала Ута; Архитектор открыл рот, чтобы возразить… и смолчал.
Она перебирала его длинные костистые пальцы, похожие на фаланги мертвеца. Интересно, срастется ли теперь разрубленное предплечье? Ута вложила немало своей энергии, _себя_.
Ута выпрямилась, пытаясь стряхнуть хоть часть грязи. Бесполезно. Одежда превратилась в сплошную глиняную корку с вкраплениями прошлогодней трухи и сосновых игл.
Ее слегка мутило, словно от голода – а хотя, почему «словно». Терпимо. Ута вздохнула по утерянному кинжалу и сбежавшей эльфийской козе.
«Пойдем».

Буквально через минут пятнадцать они наткнулись на косоватую, но крепкую хижину, неприметно притуленную среди зарослей. Неподалеку журчал ручей – подземный, определила Ута, зачерпнув ледяной воды по характерному известняковому запаху; место казалось обжитым и уютным.
«Почти как давешняя пещера-берлога», - Ута не решалась приблизиться. Капкан, хоть и не повредил ноги, а клацнул по лодыжке недурно. Второй раз может не повезти, а у них на пару с Архитектором и без того многовато… ранений.
- Это их место… дом, так вы называете? – Архитектор выступил вперед. – Не думаю, что они вернутся сюда. Дракон их напугал.
«Вот уж точно», - Ута усмехнулась, но все-таки сделала предостерегающий жест: ловушки.
Она вернулась к ближайшему дереву – косматой разлапистой ели, и выломала ветку. Если здесь капканы и растяжки, то они их найдут.
Ута не ошиблась: два массивных медвежьих капкана лязгнули, укоротив ветку вдвое. Зато никто не выскочил с мечом или арбалетом: хижина пуста. Ута надеялась, что разбойники и впрямь нескоро сунутся обратно; пусть теперь ищут каких-нибудь кунари-наемников – дракона убивать…
«Они выгнали нас из той пещеры, а мы их – из логова. Все честно», - Ута толкнула тяжелую темную дверь.
- Позже я наложу защитные чары. Чтобы нас не обнаружили... надежнее ловушек из железа, - сказал Архитектор, следуя за ней. Долговязому гарлоку пришлось нагнуться, чтобы не задеть потолок макушкой, Ута невольно подумала – а в _гномьем_ тейге ему каково? Впрочем, там и огры как-то живут.
Хижина была обжитой и уютной, хоть и без знаменитой орлейской роскоши, но разбойники – не аристократы. На дощатом полу лежали шкуры волков, в углу обнаружился приземистый очаг и ящик угля рядом. Столы и стулья заменяли несколько лавок, от которых пахло прокисшим пивом, а вместо кроватей – те же шкуры, погуще; но утвари немало – чашки, ложки, даже жестяная ванна. Ута даже вспомнить не могла, когда она последний раз мылась. В заброшенном тейге Ортан тоже неважно с гигиеной. Немного горячей воды – достаточно для того, чтобы жизнь не казалась таким уж беспросветным наговым дерьмом. Она выставила Архитектора за дверь, пока мылась, а он позже выливал на себя остатки воды прямо в одежде, подозрительно отфыркиваясь. Ута изо всех сил старалась не расхохотаться.
Заняться домашними хлопотами – непривычно после мрачного похода; в Орлейской Крепости Стражей каждый и воду грел, и картошку чистил, однако Ута отвыкла, а вспоминала теперь с удовольствием. Она отогнала Архитектора, который сунулся помочь, и чуть не разбил глиняный кувшин – кто ж одной рукой удерживает? Потом он заикнулся про «разводить огонь» - Ута показала кулак. Хватит с нее магических штучек, заканчивающихся коллапсом магов-неудачников. Все-таки гарлок доказал свою полезность: приволок откуда-то олений окорок, слегка тронутый гнилью (Ута подозревала, что именно запах тухлятины привлек порождение тьмы) и черствый хлеб.
- Это ведь тоже ваша пища? – он долго вертел в когтях ломоть, пока Ута не отобрала – нечего грязи добавлять, и так на зубах хрустеть будет.
Она впилась в хлеб, заталкивая в себя и давясь. Энергия, которую отдала Архитектору, возвращалась, а относительно небольшое количество пищи насытило и вернуло силы. Архитектор наблюдал за ней с заинтересованной полуулыбкой; Ута обернулась – что?
- Ваш способ восстанавливаться менее травматичен, - пояснил он.
Рассветало по-зимнему медленно. В низкие окна неуверенно вползал грязно-желтоватый свет.
В куче неаккуратно сваленного оружия (Ута подобрала себе достаточно короткий и тяжелый меч и пару кинжалов; пригодится), заметила зеркало. Может быть, среди разбойников были женщины; или мужчины-орлессианцы очень... орлессианцы.
Она уставилась на свое отражение.
С другими - не так страшно. Бреган и Дженевьева – сделали то, что нужно, да чего там, разве она не обнимала полчаса назад гарлока, без тени отвращения.
Черные пятна на лице... вместо лица, и серебристые, словно затканные паутиной, цвета плесени и протухшего молока, глаза... можно ведь привыкнуть, можно...
Осколок зеркала дрожал в ее руках. Она заставляла себя отбросить его и не могла; в мутноватой глади отражалось и плясало чудовище – губы вроде кусков гнилого мяса, и она вся...
- Ута. Не надо.
Прикосновение длиннопалой руки. Вырвало из оцепенения; Ута положила зеркало на пол и устремила болезненный взгляд на Архитектора.
Он сделал ее такой, как сейчас, да, но не против воли – она не станет упрекать. Никогда. Нико...
- Прости меня, - сказал Архитектор. – Я могу попробовать несколько обратить процесс, но...
Он вздохнул.
- Прости меня.
Ее охватила злоба. Не на Архитектора; на себя, Брегана и Серых Стражей, на Древних Богов и бога людей, Создателя, если только он и впрямь выпустил магистров Тевинтера-порождений тьмы на землю; злоба поднималась откуда-то изнутри, холодная, как промерзшая болотная вода. Она дернула Архитектора на себя, словно собираясь дотянуться и выбить зубы – будь проклята ухмылка; он подчинился, в осинного цвета глазах мелькало… недоумение.
Тогда Ута поцеловала его.
Недоумение усилилось; Архитектор едва не отдернулся, инстинктивно, как закрывают глаза. Вероятно, ожидал все-таки удара.
Ута дотронулась губами до уголка его рта, ощущая запах гретого железа и перебродивших фруктов, запах скверны. Отвратительный? Не для нее.
Я чудовище? Пускай. Но кто сказал, что чудовища не могут… быть с другими чудовищами?
Других Стражей вытаскивали из петли или прямиком с ритуала Усмирения; Ута выбрала Орден ради мести. Кровь за кровь – моя семья стоит всех порождений тьмы, что я смогу уничтожить.
Можно смеяться?
«Так правильно».
Кожа Архитектора ощущалась пересохшей и жесткой. Он сначала пытался отстраниться, а потом, будто что-то решив для себя, встал перед Утой на колени. Это был жест скорее согласия: не знаю, зачем ты делаешь так, но если хочешь, пожалуйста; но и у нее больше отчаяния, чем страсти.
Чудовища не хуже других.
Ута осязала теперь и кончиками пальцев неровную прохладную кожу, остро и почти режуще выпирающие кости; та хрупкость, которая удивляла ее в порождении тьмы и могущественном маге, казалась теперь уместной.
Меняй расу, меняй мир – я буду защищать _тебя_.
Вслух прозвучала бы какая-нибудь пошлость, наподобие – «мы теперь вместе до конца». Хорошо, что Ута не говорит, а просто скользит губами по подбородку и длинной шее к крупным ключицам.
Архитектор стиснул ее – одной руки хватало; он не понимал смысла поцелуев, но все остальное – вполне. Поначалу тщательно копировал – попытался ответить на поцелуй вздернутыми до заголенных десен губами, гладил – ладони жесткие, словно у деревянной куклы; а потом… Догадался? Когда-то порождения тьмы были ведь людьми.
Самая страшная правда: нет чудовищ. Есть те, кого так назвали – и отражение в зеркале.
«Неважно».
Ута ощутила тепло внутри; зараженная кровь грелась медленно, как торфяник; магия Архитектора… огненная тоже. Интересно, ведали ли порождения тьмы о «побочном эффекте»? Вряд ли: другие эмиссары не шептали «я остановлюсь вовремя, все будет хорошо» - просто убивали.
А другие Стражи убивали порождений тьмы.
«Наверное, мы оба – другое».
Она осторожно снимала с него короткий эльфийский доспех и рубашку, еще влажную от подсохшей крови. Остановилась: продолжать?
Гладила подбородок, словно трепала крупную тощую дворнягу; сама же улыбнулась сравнению.
- Н-не совсем понимаю, что ты делаешь, - признался Архитектор. На дне золотистых глаз плескались остатки недоумения. – Но это ведь выражение положительных… гм, эмоций у вашего вида? То есть, я хочу сказать…
Ута приложила палец к его губам. Т-сс. Я уже поняла, что ты хорошо умеешь говорить – лучше многих «изначально разумных». Но порой лучше молчать.
Верь мне. Ты ведь чувствуешь?
Архитектор медленно кивнул. Он сидел на ворохе шкур и терпеливо ждал.
«Ах да, рука», - под черепом зазвенели возможные вариации непристойных песен; Ута отогнала их. Про прекрасных принцев и принцесс менестрели поют баллады, о монстрах – только гнусности, таящие страх, словно дохлую крысу на дне пивного бочонка.
«Мы другие. Другие».
Ута коснулась мокрой рубашки и пояса, застыла: ее охватила неловкость; раздевать Архитектора – все равно, что ребенка, не сознающего смысл; и подобно ребенку, этот чародей и преобразователь мира, невинен. А вдруг устроен иначе, чем мужчины других рас? Да, порождения тьмы произошли от людей, но слишком много поколений назад…
- Ты боишься чего-то? – спросил он.
Ута отрицательно мотнула головой. Коснулась запястья: создай связь. Как там, в лесу. Будет проще.
Архитектор подчинился. Оранжевые нити вспыхнули на кончиках пальцев, янтарно расцветив когти, а затем блики перекинулись на Уту. Она осязала, как в холодной медлительной крови его сердце бьется, учащенно и почти испуганно; он опасается того, что я делаю – или того, что не понимает. Все хорошо, успокоила она, и теперь смелее избавляла себя и Архитектора от одежды; янтарные нити вытеснили неловкость. Большинство мыслей – тоже.
«Повторяй».
Новый поцелуй заставил его вздрогнуть, выгнуться навстречу. Он аккуратно ответил, боясь поранить ее зубами-иглами. Ута провела рукой по груди – там, где не было перевязи и бинтов с засохшей кровью. Он скопировал жест, задерживая прикосновение на ее заострившихся сосках.
Любопытство. Удовольствие – «я не знаю, что это, но это хорошо»; но тело его не отличалось от человеческого по строению; и она вновь настойчиво потянула к себе.
Архитектор был неловок, неуклюж, как и полагается девственнику; мешали его длинные ноги, а торчащие кости царапали не хуже когтей – «хорошо, что у порождений тьмы и перерожденных Стражей синяки заживают быстро», невольно подумала Ута; Архитектор «перехватил» это, и едва не сбежал, смущенный.
Еще мелькнула мысль о магии крови: «единение» - сродни ей, но разве во зло используют они ее? Просто не подходит людям. Слишком много власти, слишком много доверия.
Ощущения оказались странными, не вполне телесными, не вполне ее собственными. Сродни Зову – только между двоими, без участия орды и безжалостной воли Древнего Бога. Не-телесность – сродни ободранной коже, яркая до болезненности чувствительность; Архитектор осторожен и нежен, кто говорил, будто чудовищам незнакома ласка?
Еще она понимала, что он никогда прежде не испытывал удовольствия. Вообще никакого. А сейчас почти забыл о вязкой заунывной боли.
«…и ноги длиннющие не так уж и… мешают».
Кукольно-легкий, неуклюжий из-за разницы в росте – Ута обхватила его ногами, чтобы стало удобнее. До последнего момента, невзирая на непривычно приятные ощущения (пульсирующее и горячее внизу живота, зачем это?), хотел сбежать, но любопытство и доверие пересилили.
«Хорошо. Правильно. Да, так делают существа с поверхности, когда…»
Она выгнулась, дыша в плечо – горловой полустон; запах перебродивших фруктов и горячего железа, запах, почти как гниль, но гнилое – мертво, а они живы. Поэтому – приятный.
А еще потом Архитектор поцеловал ее сам.
Они лежали на шкурах, впитывая тепло очага, жмурясь от настойчивого дневного света, остатки чар рассеивались медленно: вместо двух – одно сердце, вены и артерии послушно расплетаются и прячутся в свое тело. Ута знала, что расплата за магию эмиссара – тяжелы, вроде похмелья или отравления лириумным зельем, если верить Фионе. Она не жалела.
Архитектор еще слышал ее.
«Ты знаешь, что такое любовь?»
- Читал в книгах… теперь да, - и замолчал, пряча оскал. Он похож на человека, внезапно отметила Ута. На довольно красивого человека, если бы не эти ужасные зубы. – Наверное.
Он выпрямился во весь свой рост – семь футов, почти задевает потолок.
- Это Зов. Только вне боли и безумия. Вы счастливы, раз у вас есть такое.
«У нас», - Ута завернулась в волчью шкуру. – «У нас».

Продолжение в комментариях!