"О беглецах и цепях"

[Laelli]

Название: "О беглецах и цепях"
Автор: Laelli
Бета: нет
Категория: Dragon Age
Рейтинг: колеблюсь между PG и PG-13
Персонажи и пейринги:Алистер/Изабелла, упоминаются МКусланд, Логейн, Анора
Жанр: гет, драббл-переросток
Аннотация:небольшая зарисовка о жизни и эмоциях Алистера, покинувшего Ферелден, в Киркуолле. Пейринг с Изабеллой, на самом деле, такой уж большой роли не играет, это почти джен
Предупреждения:есть мелкие элементы АУ, но их мало, и в тексте они большой роли не играют
От автора: это посвящается команде Алистера с проходящего сейчас командного феста
Статус: закончен


"Все изменилось в прозревших глазах,
Кто был крысой - стал тигром и львом.
Ты не предатель, ты жил в дураках,
И таких миллионы кругом...
...ответь
Что вам мешало прозреть?
Что же случилось с мечтой..."
(С) Ария


Киркуолл, Город Цепей. Алистер и сам не знал, почему, покидая Денерим, отправился именно сюда. Поддался стадному чувству, хотел слиться с толпой: все ферелденские беженцы направлялись именно в Киркуолл, через пролив. Или просто не было кораблей, держащих курс куда-то еще. Он уже и не помнил. Память о первых днях после Собрания Земель милосердно оставила его.
Вроде бы, взбежал по трапу на первый попавшийся корабль, сунул в руки капитану-ривейни горсть золотых – было все равно, куда. Лишь бы очутиться подальше от Ферелдена, не дышать одним воздухом с предателями. Смотрел, свесившись за борт, на волны: никогда раньше не видел так близко моря. Кусланд обещал после войны, после Мора - после всего - показать ему хайеверское побережье, научить прыгать с невысоких скал в соленую воду. Но Кусланд остался в Денериме, а Алистер смотрел на сине-зеленые волны с борта лломеринского корабля и слизывал с губ брызги, по вкусу так напоминающие слезы.
Или, быть может, он долго искал подходящее судно, с кем-то спорил, кричал, надрывая голос, выпуская гнев. Как отплыли, валялся в каюте, в гамаке, пялясь в потолок, без сна, шепча горячечные проклятия пополам с сожалениями. Качалась палуба, качался весь мир. Штормило. Натужно скрипела мачта, рвались снасти. И что-то, вроде бы, ломалось: то ли корабль, то ли что-то в самом Алистере…
***
Киркуолл… Первое, что он увидел, сойдя на пристань – порт. Почти такой же, как в Денериме. Только больше, пожалуй. И жарче, конечно – сухой, почти раскаленный, как ему тогда показалось, воздух. И марево, как от костра на привале. По спине тут же побежали струйки пота, и Алистер пожалел, что надел доспех.
А потом были Казематы. Мрачная громада, больше похожая на тюрьму, чем на общий дом храмовников и магов, каким была Цитадель Кинлох. Огромные цепи, которыми в дни войны перегораживали гавань. И вызолоченные статуи. Солнце резало глаза, отражаясь от них, рассыпаясь тысячью бликов. Как от доспехов Кайлана. Показалось, что от воспоминаний не сбежать: Остагар, Рэдклифф, Орзаммар, Денерим… Они везде будут с ним – в его разуме, в его памяти, в крови – их не вытравить. Но, Алистер надеялся, получится забыть.
Киркуолл приковывал к себе исподволь, незаметно. А потом оказывалось – не уйти. Цепь держит крепко, не порвешь. Мостовые и причудливые фонтаны Верхнего города, статуи, парки. Шпили и витражи кафедрального собора. Дворцы аристократов, непривычно изящные в противовес денеримским «поместьям-крепостям», облицованные мрамором, с коваными оградами, с горгульями-водостоками, с кариатидами, изрядно напоминающими то смиренную Андрасте Долороса, Пророчицу скорбящую, то Воинственную, изображаемую с мечом и треугольным щитом, какие носят храмовники. Алистер бродил по широким, чистым улицам и не мог оторвать взгляда: от домов, от лавочек, где торговали дорогими безделушками, от скульптур, прославляющих неизвестных ему рыцарей и дворян Киркуолла. Ел в дорогих трактирах, где богатым посетителям полагались отдельные маленькие комнатки. Деньги можно было не считать: он забрал свою долю из средств отряда, и она оказалась неожиданно велика. Ему было совсем неинтересно, удивился ли Кусланд, не досчитавшись почти тысячи золотых. Пил золотое антиванское – и не думал, старательно не думал о Зевране. Не вспоминал Стэна, пробуя очередное воздушное пирожное. Не представлял, как смотрелась бы Лелиана, одетая не в кожаный легкий доспех, а в яркое, богатое платье – вон как у той надменной орлейки, воротящей курносый носик от предлагаемых торговцем шелков.
Жизнь в Верхнем Городе походила на сон: приятный, нереальный немного, прекрасный – и, как и положено сну, очень быстро развеялась без следа. Свернув не туда, перепутав переулки, Алистер очутился в городе Нижнем. Подивился бедным домам, блеклым, словно затертым краскам: вывесок, одежды, стен – лужам помоев, неприятным запахам, присущим любому большому городу, грязи. Застыл, глядя на натянутую прямо поперек улицы, между двумя балконами, веревку с сушащимся бельем. Понял, что раньше видел лишь фасад Киркуолла, вылизанный, вычищенный, парадный, а теперь коснулся неприглядного нутра.
В бедняцком квартале, таком же, как этот, жила Голданна. Также стирала белье, вывешивала на веревке сушиться. Интересно, осталось ли что-то от ее домика после нашествия порождений? Осталось ли что-то от Денерима вообще? Алистер не знал: вестей из Ферелдена не было. Или быть может, он просто пропускал их мимо ушей, цепляясь за свой сон – Верхний город.
- Смотри-ка, богатей забрел. В Верхнем, видать, заскучал, решил развлечений поискать, - грубый, неприятный голос прервал размышления. Алистер обернулся, смерил взглядом бедно одетого, небритого мужчину, демонстративно сжал ладонью рукоять меча. Киркуоллец сплюнул, пробурчал сквозь зубы ругательство и отвернулся.
Удивило, что он так легко понял говорящего: ферелденский с марчанским хотя и были похожи, но Алистер никак не мог привыкнуть к местному мягкому произношению и своеобразным идиомам, которыми пересыпали свою речь киркуолльцы. Потом сообразил: незнакомец говорил резко, отрывисто, не было в его речи мягкости. Говорил по-ферелденски.
- Погоди, - окликнул Алистер. Не мог не окликнуть, не попытаться расспросить. Скользнул взглядом по широкой спине в плотной, пропотевшей шерстяной рубахе – у самого такая же была. Перевел взгляд на стены домов и – вот удача – наткнулся на вывеску таверны. Мужчина, успевший пройти уже шагов двадцать, удивленно обернулся: признал выговор. – Выпьем, земляк?
***
…ферелденца звали Конрадом. До Мора, как вскоре узнал Алистер, он был фермером в Южном пределе. Жил небедно, жене каждый год обновки справлял, сын при церкви учился, хотел приказчиком купецким стать, дочке вот на приданное копили. Теперь перебивается с хлеба на воду, шахтер… Алистер слушал жадно, не забывая подливать собеседнику из кувшина, чужая жизнь мелькала перед глазами. Простая, нормальная жизнь. Без предательств, без сомнений и сожалений. Да, трудная, но честная и понятная. Он охотно поменял бы на нее свою. Не было бы аббатства и храмовничьих тренировок, не было бы Стражей, зато была бы хорошенькая Роуз или хохотушка Мегги, или другая девушка, с которой пришлись бы друг другу по нраву, скромная свадьба, потом дети…
Конрад хотел выждать немного, месяц-другой, чтоб слухи проверить, подкопить денег и вернуться. Куда вернуться? Да хоть бы и на выжженную землю, главное – на родину. Мор-то, он прошел, сказывают. Отбились, Создатель помог, не иначе. Архидемон? Ты что, не слышал, друг? Об этом же сейчас каждая собака брешет… Герои Ферелдена его убили. Тейрн Логейн и молодой Кусланд, говорят, вместе твари удар нанесли. Теперь вот королева Анора, храни ее Андрасте, столицу отстраивает. Рабочие руки, верно, нужны…
Конрад давно ушел, опрокинув на посошок кружку, его ждала семья. Алистера не ждал никто, и он продолжал тянуть светлое, лишенное привычной горечи местное пиво. Не стоило спрашивать, не стоило слушать, как из предателей делают героев. Как забывают ради одного благого деяния все дурные. Не стоило думать о том, как пятнают память его брата, память Дункана и других Стражей, тоже братьев ему, павших при Остагаре, ради того, чтобы отец королевы Аноры предстал едва ли не невинным младенцем, чистым, как слезы Андрасте.
О, он мог представить, как говорил перед народом на площадях, в замках лордов, извращая события себе на потребу, Кусланд: говорить сын тейрна умел. Любая ложь, сказанная им, произнесенная негромким, но имеющим власть почти магическую, голосом, превращалась в правду. Пафосные благоглупости – в лозунги, отпечатавшиеся в душе, за них хотелось умереть. Его речи были – вербальный боевой марш, отдававшийся шумом крови в ушах и биением сердца. Как ему можно было не верить? Но, видимо, нужно было…
***
Тогда он напился в первый раз. Еще не до забвения: только шатало слегка, и заплетался язык. Снял комнату в этом же трактире, не раздеваясь, повалился на кровать. Спал впервые без снов, провалившись сразу в вязкую, густую тьму. Хорошо спал. И утреннее похмелье показалось ничтожной платой. А яичница, которую бухнула перед ним сонная подавальщица – вполне сносной.
«Висельник» - прочел он на вывеске, закрывая за собой дверь. Ухмыльнулся болтающемуся в петле чучелу, представив на миг на его месте Логейна. Алистер знал, что еще придет сюда.
***
Второй раз был через неделю. В общем зале «Висельника» гуляли ферелденцы, праздновали избавление от Мора. Туманные слухи о победе сменились достоверными, с кораблями потянувшимися через пролив новостями. Во дворце наместника гостил посол Аноры. В кабаках беженцы поднимали тосты за королеву и избавителей: за Логейна и молодого Кусланда.
Алистер сидел в углу, в тени, и смотрел на веселящихся. И тоже пил, повторяя про себя собственные тосты: за погибших при Остагаре, за Кайлана, за Дункана, за то, чтобы Логейн сдох…
В одном из ферелденцев – на третьем кувшине, на четвертом? – рыжем, на миг почудился Кинвайл. Хотелось, чтобы подошел. Сказал: «Прости». Или: « Я был дурак». А лучше всего: «Я убил Логейна, как обещал, помнишь?» И голос его звучал бы мягко, без раскатистых, командных ноток, появившихся после того, как они спасли Круг. Без ноток высокомерия и аристократической надменности, заставлявшей подозревать, что Гордыня, покинув Ульдреда, вселилась в его убийцу.
Без Сураны, ходившего за Кинвайлом как хвост, без Сураны, который понимал его даже не с полуслова – с брошенного взгляда, с изгиба брови, с небрежного взмаха руки. Без старого друга хайеверца, друга детства, что сразу оттер Алистера в сторону, стоило ему оказаться в их отряде. И без Морриган, не покидавшей Кусланда, казалось, никогда. Без этой проклятой Создателем ведьмы. О, винить Морриган – злую ведьму из страшных сказок, околдовавшую очарованного ее красотой юношу, заставившую его забыть все клятвы, забыть честь – так просто.
Было бы просто, если бы не сунулся он тогда с проклятиями, разбуженный очередным громким стоном, разозленный, со сна забывший смущение, в ее палатку. Можно было бы думать, что она привязала Кусланда тем простым, извечным способом, каким женщины привязывают мужчин. Но нет: все, что было между сыном тейрна и ведьмой – это кошмары. Его голова у нее на коленях, искривленное гримасой породистое лицо, и смоченная в травяном настое тряпка в руках Морриган. Она вытирала испарину с его бледного лба, склоняясь, убирала в сторону рыжие волосы и шептала что-то нараспев ему в ухо. Степень близости большая, чем страсть.
И вспоминалось подслушанное позже: «Не знала я, как это можно – другом быть кому-то. Не знала, что может кто-то другом ведьме быть. Но вот – есть ты, твои дела, твои слова… Ценить я это буду больше злата и каменьев драгоценных».
Морриган была не причем. Конечно, злорадствовала, смеялась над ним на Собрании Земель. Но случившееся было не ее рук дело. Просто Кусланд всегда был таким: змеей в человеческом обличье, кровным братом ведьмы, демонским отродьем. А Алистер не разглядел за красивыми словами, за благородным лицом и манерами внутренней гнили, той, что хуже скверны. Как за красивыми фасадами Верхнего Города не замечал грязи Киркуолла.
***
Спускаясь со второго этажа «Висельника», чтобы пообедать, Алистер увидел ее – еще один привет из прошлого. Призрак, сон. Предрассветная греза. Темные волосы, густой загар, тягучий, будто карамель, говор, то ли платье, то ли перешитая мужская рубаха, едва доходящая до середины крутых бедер, подчеркивающий полную грудь корсет, звенящие будто бы с насмешкой серьги и монисто из золотых монет всех тех стран, где швартовался ее корабль.
Изабелла стояла, прислонившись к стойке, и лениво ругалась с трактирщиком и парой каких-то наемников. Абордажная сабля на перевязи у нее была точно та же, что и в прошлую их встречу. С крупным кабошоном бирюзы в оголовке, с оплетенной кожей рукоятью. И платок был синий, свернутый причудливо, едва прикрывающий волосы. Второй – тоже синий – на талии, он еще помнил, как трудно было распутать хитрый узел. И голову, смеясь, она откидывала назад точно также, и снова было видно треугольник из родинок на шее. Алистер не думал о том, как приятно касаться этих родинок языком, не думал, как красива капитан – дерзкой, экзотической красотой. Не думал о том, что ее груди Создатель словно вылепил для его ладоней.
Он просто был удивлен, как и тогда. Удивлен ее присутствием – в таком месте. Удивлен тем, как легко Изабелла находит врагов: ее неспешная перепалка с наемниками превратилась в ожесточенную драку. Удивлен тем, как легко она находит приятелей: разобравшись с наемниками, Изабелла отлепилась от стойки и заговорила с высоким черноволосым мужчиной, подмигнула, улыбнулась – и вот он уже готов бежать за ней на край света. Или, по крайней мере, ввязаться в опасную авантюру ради прекрасных глаз пиратки.
Не диво, что тогда, в «Жемчужине», она заговорила с Кусландом. Кинвайл галантно протянул ей тонкий шелковый платок с вышивкой, стоивший едва ли не столько же, сколько час продажной любви у местных шлюх, и пиратка небрежно вытерла им кровь с лезвия сабли, а потом отбросила и вмяла каблуком в пол. Кусланд потребовал вина, и они втроем устроились за круглым изящным столиком. Двое смеялись чему-то, переходили с ферелденского, который у Изабеллы был крайне скверным, на антиванский. Третий – Алистер – молчал. Он мог только смотреть, как Кусланд придвигается все ближе к женщине, как обвивает ее талию рукой, устраивает голову на округлом плече, низким голосом соблазнительно что-то говорит. Как целует ее губы. Полные, сладкие от вина. Как встает, прощается и исчезает в ночи, бесшумно захлопнув за собой дверь.
И только утром, проснувшись на корабле Изабеллы, обнимая теплое женское тело, Алистер сообразил, что с пираткой Кусланд говорил о нем.
Хайеверца было трудно ненавидеть. Даже сейчас от тех воспоминаний хотелось глупо, широко улыбаться. И Кусланд представал в его разуме не холодной, расчетливой тварью, сыном тейрна, говорящим с Собранием Земель, а ухмыляющимся парнишкой, ни о чем его не спросившим, когда Алистер к полудню вернулся в особняк Эамона, только подмигнувшим хитро.
Быть может, он просто не умел ненавидеть тех, кого так долго считал друзьями.
***
Дни текли, один за другим. Из Ферелдена было все больше вестей. Вестей, от которых тянуло выпить. Слишком часто повторяли: «Логейн, Логейн, Логейн…» - славили. И никому поперек горла не вставали эти восхваления. Говорили, что тейрн снова спас Ферелден. О Кусланде вспоминали реже, но пили за него едва ли не охотнее – хайверец сумел как-то договориться с антиванскими банкирами, и Денерим отстраивали на занятые у «Северного самоцвета» деньги. Там постоянно не хватало рабочих рук, и многие собирались возвращаться.
Хотелось вскочить, заговорить проникновенно, со сдерживаемой яростью – рассказать, как все было на самом деле. Но Алистер продолжал сидеть и пить. Молча. Потому, что уже не был уверен, что было настоящим, а что – игрой. Когда Кусланд начал свою интригу: перед самым Собранием Земель, прельстившись щедрыми посулами Аноры, или много раньше, в Башне Кинлох, когда уговаривал командора Грегора, своего дядю, помочь им? Стал ли его друг предателем или просто никогда не был другом? Алистер не знал, какой из вариантов ему нравится меньше.
Вино избавляло от мыслей, избавляло от воспоминаний. Милосердно дарило забвение.
***
Дни текли. Складывали в недели, недели – в месяцы. Незаметно прошла зима, совсем бесснежная здесь, на Марках. Наступила весна. Он часто видел Изабеллу в «Висельнике» - иногда с тем темноволосым, отзывавшимся на «Ястреба», иногда с гномом, тоже жившим на втором этаже, через три комнаты от Алистера – но никогда не пытался заговорить. Не о чем было.
Пиратка подошла к нему сама, в один из тех долбанных дней, когда он был пьян безобразно, настолько, что готов был жаловаться на жизнь первому встречному. Не количество выпитого делало его состояние столь ужасным, шутки с Алистером шутил его собственный разум.
В порту снова были вести из Ферелдена: Кусланд вешал заговорщиков в Амарантайне, Логейн, живучая тварь, вернулся из Орлея, куда его было сослал Первый Страж, Анора собирается замуж, эрлесса Изольда умерла родами, в баннорнах Логейн и Кусланд подавили мятеж. Он снова чувствовал себя виноватым: перед Эамоном, которого аккуратно удалили от двора, перед теми несчастными, кто поднял восстание именем его погибшего брата и оказался на плахе.
Первого встречного, впрочем, не нашлось. К нему подсел Теаган, приехавший за ним по просьбе Эамона. Алистер догадывался, зачем. Мятежу против Аноры нужно было знамя, претендент на престол. Но Алистер не хотел возвращаться. Не за этим. И вина, которую он чувствовал, тут ничего изменить не могла. С Ферелденом все кончено. Так что он сказал Теагану проваливать и продолжил напиваться.
Изабелла не сказала: «Хватит». Сказала: «Налей и мне, по старой дружбе». Никакой дружбы не было, была только одна ночь, но Алистер налил. Смотрел, как она медленно пьет из щербатой кружки, втягивал, упиваясь, ее запах: пряности, море, что-то совсем особенное, присущее только ей.
Она сказала: «Пойдем». И он повел ее наверх. Распутывал узел повязанного вокруг пояса платка, потом шнуровку корсета. Она не помогала. Она говорила: «Тряпка». Она говорила: «Трус». Она говорила: «Не смей сдаваться». Она говорила: «Не дай им сломать себя». Она говорила: «Стань свободным. Выбрось все это из головы». Она шептала: «Живи», - пока Алистер вминал ее ставшее неожиданно податливым тело в матрас…
Она спала, подкатившись к нему под бок, и Алистер думал о том, что утром снова придется говорить с Теаганом, банн Рейнсфирра слишком хочет вернуть его в Ферелден. Алистер думал, что нужно бежать – прямо сейчас, не дожидаясь рассвета, бежать туда, где воспоминания не достанут.

@темы: Алистер, Фанфик закончен, Изабела, Dragon Age, Фанфикшен

Comments

[Кротик мой любимый]

Прочёл еще раз, с огромным удовольствием
Замечательный текст.

[Sfajra]

*аж заныла от восторга* потрясающе... обожаю такого рода вещи - богатые на необычные обороты и отточенные...

[Laelli]

Imp_ch_r , я же обещала "вброс"))

[Кротик мой любимый]

Sfajra
И что самое приятное - каноничные до последнего слова.
Аж завидки берут, в хорошем смысле того слова.

Отдельно хочу сказать спасибо за всю сцену с Изабеллой.

[morogenoe_iz_sireni]

огромное спасибо вам, автор! совершенно замечательный текст. Что самое приятное: я вам абсолютно и слепо верю, верю в то, как вы все это подаете, в слова и эмоции, что все... не знаю, происходило и воспринималось именно так. я совершенно не умею писать нестандартные, приятные для автора и конструктивные комментарии, все, что могу сказать: понравилось очень-очень)

[Laelli]

morogennoe_iz_sereni , Sfajra - во многом за этот текст надо поблагодарить команду Алистера с феста, в которой собрались очень приятные люди, " в честь" которых это и было написано. И еще в каком-то смысле это был "вброс" - меня частенько обвиняют в том, что, мол, раз Алистер мне не нравится, так я его и оцениваю необъективно, и не понимаю, и т.д. Это была попытка в каком-то смысле доказать обратное.

[BFC]

Текст очень ровный, без явных огрехов, но вы он излишне ровный, ни глаз ни эмоциональное восприятие ни за что не цепляется.

Более того текст затянут и довольно невыразителен. Много фраз с претензией на необычность и оригинальность слога и довольно мало смысловой, хотя даже не смысловой, а эмоциональной нагрузки на единицу текста. Я не вижу за этими строчками ни душевных мук Алистера ни радости фералденцев ни...

[Laelli]

Много фраз с претензией на необычность и оригинальность слога

Анон, претензий не было - я так разговариваю)) Если ваш вокабуляр отличается от моего - что поделать.

он излишне ровный, ни глаз ни эмоциональное восприятие ни за что не цепляется.

мало смысловой, хотя даже не смысловой, а эмоциональной нагрузки на единицу текста. Я не вижу за этими строчками ни душевных мук Алистера ни радости фералденцев ни...

А вот за критику спасибо. Для того и "вбрасывалось" на соо.

[KirioSanjouin]

Laelli А мне тоже понравилось, вроде и затянуто немного, но как по мне - просто спокойное повествование. Чистейшая хандра, в которой н едолжно быть резкости и бури страстей

[Achenne]

ерелденский с марчанским хотя и были похожи

вроде на одном языке говорят, причем от гномов научились

вброса особого не заметила... просто красивый хороший текст)

[Diana Artemis]

хорошо!

[Арчи Хмелевский]

Весьма и весьма хорошо.

[Ravy]

Прекрасно написано)